- Мамо, - сказала Яринка, - насыпьте и дядьке в пригоршню.
- А разве я им не даю? - удивилась мать.
- Дядь Степан, отбейте и наострите мне тяпку. Я нанялась на бураки.
- С чего это ты? - удивилась София. - Иль дома работы нету?
- На вашей работе заработаешь два белых, а третий - как снег. А мне деньги нужны.
- Гляньте, свое хозяйство в тягость!.. - лениво возмутилась София. Не хватало еще платить тебе! Ну, да господь с тобой! Наострите ей утром тяпку.
- Сейчас... сейчас, дя-адь!
- А воскресенье святое ты почитаешь? Греха не боишься? - прикрикнула мать.
- Евфросиния Петровна говорили нам, что никакого греха нет.
- Пускай Просина Петровна берет грех на свою душу, а наших не трогает! - изрекла София. - Ну ладно, иди, не торчи перед глазами.
Яринка остановила на матери испытующий взгляд, фыркнула, но не сказала ничего.
Степан следил за ней настороженными глазами, сделал попытку встать, но София, рассказывая ему что-то, может, невольно, задержала наймита, положив горячие пальцы ему на руку.
- Иди, иди, доченька, - сказала она поласковей.
Понурившись, Яринка побрела в хату. В сенях нашла тяпку, попробовала пальцем, хотела взять брусок и наострить сама, но побоялась матери. Из кладовки вынесла узкогорлый кувшинчик, вымыла его снаружи и внутри. Теперь нужно было подумать, во что одеться завтра. В будничном никак нельзя. Ведь это впервые выйдет она людей посмотреть, себя показать. Впервые примут ее в общество взрослых, из девочки станет девушкой. И станут заглядываться на нее парубки, будут завидовать девчата, делая вид, что любят ее, а сами из себя будут выходить, ведь отныне их станет на одну больше. Будут приглядываться к ней - как одета, каким платком повязана, как работает, станут считать каждый бурачок, что срубит ненароком тяпкой, будут посылать к ней табельщика, чтобы повнимательней проверил ее работу, и это будет не раз, не два, а до тех пор, пока не привыкнут и не признают своею.
И тогда в кругу девчат запоет она тонким звонким голосом о том, как казак копал, копал криничку недельку и две...
И будет волновать ее песня, малиновое небо на западе - тревожное и зовущее, первые звезды на вечереющем небе, предчувствие неминуемой встречи, той беседы, когда говоришь не то, что хочется сказать, дрожащим голосом - какие-то пустяки, а все истинное скажут потемневшие глаза, горячие пальцы... И изо дня в день будет тревожить ее мысль: а каким же будет он? К кому сердце обратится грустью, чувством падения в пропасть, желанием исчезнуть, раствориться в нем?
Которая из девчат, что уже признали ее подругой и сладко щебечут над ухом - "сестрица", станет ее разлучницей, самым лютым врагом?
Но это все будет впереди. Это будет завтра или послезавтра, а может, через год или больше. Словом, будет тогда, когда будет.
А сейчас надо, как сказано, подготовиться к празднику, к выезду в широкий свет.
Нужно одеться нарядно, но так, чтобы не бросалось в глаза, - оговорят и за это. Но в то же время так, чтобы не жалко было и выстирать одежонку, порою и на коленках придется ползать.
Разве сообразишь сама все это? Надо спросить совета. Нет, не у матери! А почему не у нее - сейчас не могла отдать себе отчета.
Побежала к Марии Гринчишиной - третий двор ее. Она уже была на бураках, взрослая - на троицу пошел восемнадцатый.
В саду на рядне большая семья ужинала. Взрослые громко дули в ложки с горячим кулешом, малышня отхлебывала с краешка ложки, хныкала - "голяцо".
- Садись с нами...
- Спасибо, что-то не хочется. А Маруся где ж?..
- Ох, клятая девка, с гулянки и ужинать не идет...
- Так я позднее зайду, мне она нужна...
- Приходи. Только не стучи в окно, она, наверно, будет спать с Фаном на телеге...
- Ой, и давно?..
- Да уже месяца два ходят вместе...
- А поженятся?..
- А кто их знает. Если понравятся друг другу, так почему бы и нет. Но вот только парубок стар - через год ему в солдаты идти. А то и в этом году. Это все двадцать да еще один, эге...
- А верно - старый...
Забегала к Гринчишиным еще и еще. Пока, когда стемнело, посчастливилось ей застать Марию дома.
Под навесом на телеге слышался тихий разговор.
- Мария, эй!
- Ты, Яринка? Подь сюда.
Подняв голову, Мария ждала подругу. На подушке рядом с нею рассыпал свой черный чуб Теофан. Притворялся, будто спит, - пуф-ф, пуф-ф, пуф-ф...
- Добрый вечер! - поздоровалась Яринка.
- Здравствуй. Чего хотела?
- Да-а...
- А ты говори. - Не ожидая, пока Яринка разговорится, Мария решила показать свою власть над парубком: - Прими руку! - передернула плечами. Спи!
- Ой, не спится, и не лежится, и сон ко мне не идет! - пробурчал Теофан и рассмеялся.
- А не спится, так убирайся к черту!.. Ох уж эти парубки! - Мария быстро выпорхнула из-под кожуха, которым укрывалась со своим дружком. Пошли к перелазу, - обняла Яринку за плечи.
- Я бы ни за что не спала с парубком, - сказала Яринка. - Они такие... ох какие!..
- А что? - засмеялась Мария.
- Ну, да беды с ними наберешься.
- Вон все девки спят со своими - и ничего. Который нетерпеливый, тумака ему под бок - и будь здоров! Вот так за здорово живешь он бы меня подговорил! Чтоб до свадьбы? Ну нет!..
- Да, да! - рассудительно поддержала подругу Яринка. - Им только бы о глупостях!..
Посидели на перелазе, обняв столбики.
Яринка поведала Марии все свои сомнения.
- Не горюй, все хорошо будет. Станешь со мной, заступлюсь. Я и от десяти отбрешусь. А одеваться - так хоть голой приходи.
- А музыканты ж будут?
- Зато парубков не будет. Одни девки.
- Вот хорошо! - обрадовалась Яринка. - А я думала - будут таращиться.
- Вот разве только табельщик. Но ему нельзя - никто работать не будет.
- И правда. Ой, как мне было боязно!..
- Ничего. Иди спать. Да и мне пора. А тут еще Фан, черт ему в ребро, будет вертеться, как пес под сливой, спать не даст.
- Так ты его прогони.
- В хате душно, а на дворе одной спать страшно. Еще испугает какая-нибудь нечистая сила. Вон вчера Фан идет ко мне около полуночи, а перед ним - что-то колесом, колесом... А Фан возьми да кинь в него свою железную палку! А оно как заскулит - в собаку обратилось. Так Фан говорит: волосы у него - дыбом. Залез ко мне под кожух, а его так и трясет. Уговаривает меня: поступись, мол, не то со страху не засну.
- А ты ему?
- Сама, говорю, нечистой силы боюсь. Может, она случаем в тебя оборотилась?.. Ты это, спрашиваю, или не ты? Если ты, то спи, потому как только нечистая сила на грех наводит...
Мария по-взрослому крякнула, зевнула и перекрестила рот.
- Ну, спать! - И, не попрощавшись, пошла к телеге.
Яринка, пугливо озираясь, побежала домой. Юркнула во двор. Спущенный с цепи пес прошелестел лопухами вдоль забора к ней, желая, очевидно, приласкаться. Яринка чуть было не умерла от страха. Узнав Кудланя, обрадовалась, схватила его за передние лапы и стала танцевать с ним. Кудлань радостно попискивал и старался лизнуть ее в лицо.
Яринка не хотела будить мать и влезла в комнату через открытое окно. Быстренько разделась и легла спать совсем счастливая.
Где-то в паутине жалобно жужжала муха-пленница. Яринке очень хотелось зажечь свет и освободить ее от паука, но сонная истома все сильнее охватывала тело, и она уснула внезапно, как в воду канула...
Успела заметить только: перед глазами промелькнул какой-то поток из красных шариков да стук крови в висках - тук-тук-тук. И все сильнее слышался этот стук, эхом отдавался где-то на леваде, и сыпались искры от каждого удара, а потом вдруг целые снопы света ударили в окна, и был он таким нестерпимым, что Яринка открыла глаза.
Играл, переливался, сверкал солнцем погожий день. Где-то во дворе слышалось: клё! клё! клё! - будто клекотал сонный аист с железным клювом. Это Степан отбивал тяпку.
И Яринка так и не поняла - спала она или не спала. И была счастлива, что время не властно над нею.
Торопливо оделась, плеснула холодной, колючей водой в лицо, выхватила у Степана из рук тяпку, даже не поблагодарив, и, не отвечая на уговоры матери позавтракать, выскочила на улицу.
Мария уже ждала Яринку. Она громко зевала. Золотистые ее брови взлохматились, а лицо горело сплошным жарким румянцем, как у человека, который смертельно хочет спать. И может, поэтому девушка была очень сердита.
- Чего так поздно? - раздраженно спросила Мария. - Иль и тебя кто тискал?
- Ай!.. - застеснялась Яринка. - Вот, ей-богу, и не спала.
- А чтоб они сгорели, эти парубки! - От полноты чувств Мария произнесла это густым голосом. - Сказала проклятому Фану: "Чтоб и ноги твоей больше не было на моем дворе!"
- Да они такие, - знающим голосом подтвердила Яринка.
- Скорей, скорей!
Подводы должны были ждать их на выгоне, напротив церкви.
И действительно, подруги изрядно запоздали, все телеги были заполнены девчатами, как корзины цветами. Возчики нетерпеливо оглядывались через плечо.
Завидев Марию с Яринкой, девчата замахали на них руками, зашумели не в лад - чертовы сони, проспите и царство небесное!.. Чтоб вам и Страшный суд проспать!..
