со зла наговорила. Прости меня, тёть Жень… Женечка!»
– Да ладно тебе каяться, проехали, – остановила её тётка, и Рите показалось, что с ней говорит не Женька, а кто-то другой: голос был тусклый, равнодушный, словно стёртый ластиком. – «Я думала, Олька моя приехала, внука привезла, а это ты. Вера-то как, не болеет?» – равнодушно спросила Женька, и Рита ей не ответила. Вера Сергеевна болела с самой весны – то сердце, то радикулит, то простуду схватит неотвязную. Женьке не надо об этом знать.
– А я тебе журналы привезла, «Бурда моден», с выкройками! – объявила Рита бодрым голосом. – И к чаю вкусного всего… Чай-то пьют у вас?
– Чай – как не пить? Пьём, конечно. Воду из титана наливаем и в палате посиделки чайные устраиваем. А ты зачем приехала-то? – сменила тему тётка. – Тебя Олька подослала? Говорила про меня чего?
– Да я … просто так приехала, – растерялась Рита. – К Ольке не заходила, сразу к тебе…
– Это она меня сюда уложила! Мать сумасшедшая у неё, а сама-то в кого такая умная? В отца – проезжего молодца? Ты вот что… Ты к Ольке-то зайди, поспрошай, может, ходила она к кому? Спроси, к белому магу ходила или к чёрному? Или сама умеет…
– Что умеет?
– То, что мать моя умела. Неспокойно мне, тяжело, будто жизнь из меня кто-то тянет, по каплям пьёт, не напьётся никак… Она это. Точно, она. Мать ей силу свою передала.
Вцепившись в Ритину руку, проглатывая слова и перескакивая с одного на другое, Женька несла уж совсем несуразное – о заклятье, которое нужно снять, и тогда Женьку из больницы выпустят. Об их родовом проклятье, за которое Женька расплачивается весь свой век…
Рита слушала, слушала… и вдруг заплакала безутешно, как когда-то давно, когда Женька так жестоко её обидела. Теперь вот – обидели Женьку. Непоправимо и страшно. Ей ничем не помочь, её даже врачи вылечить не могут. Судьба, видно, такая. Или судьба тут не при чём? А тогда – кто же?
Не замечая Ритиных слёз, Женька всё твердила ей о заклятье, которое наложила на неё по наущению Антониды Ульяна, деревенская колдунья.
– Бабка Уля давно умерла, и Антонида умерла, а заклятье на мне осталось, и теперь некому его снять, некому–ууу! – выла Женька.
– Женька, не паникуй. Возьми себя в руки и держись. Ты, главное, врачей слушай и лекарства пей. Нет никакого заклятья, это у тебя от нервов – тебе в жизни столько всего выпало, столько пережить пришлось, вот нервы и не выдержали, – бормотала Рита, гладя Женьку по щекам и не зная, чем её утешить… – А я тебе, хочешь, книжку про магию привезу? У нас продают – по белой магии, и по чёрной, и кабалистику! Хочешь? Научишься, сама будешь всем судьбу предсказывать…
Господи, что она несёт… Бред какой! Хуже Женьки…С кем поведёшься, – невесело усмехнулась Рита.
На Женьку «бред» подействовал самым неожиданным образом. С лица исчезло настороженное выражение, в глазах засветилась надежда. Женька больше не казалась Рите странной, она стала прежней, глаза смотрели осмысленно.
– Привези! А когда приедешь? Я ждать буду. Ты Ольке скажи, чтобы внука мне привезла, скучаю я по нему… И с врачихой поговори, тебя она послушает, а со мной всё улыбается, как с больной. – Женька покрутила пальцем у виска.
Рита поразилась неожиданной перемене, произошедшей с тёткой: теперь она говорила внятно, коротко и по-деловому перечисляя, что должна сделать племянница, какие вещи привезти ей в следующий раз: «Полотенце банное привези, тут жёсткие дают, плохие. Ещё нитки белые и иголку. Яблочек кисленьких, антоновских. Квасу бутылочку домашнего, так окрошки хочется, всё бы отдала за неё!
Рита достала из сумки блокнот и торопливо записала, что нужно привезти. Её внимание привлекла пробегавшая мимо девушка – она уже не в первый раз пробегала мимо них с Женькой – босая, с чёрными от мокрой земли ногами.
– Ой, чего это она – босиком? Ноги грязные, в земле все. Жень! – дёрнула она за рукав тётку. – Она помешанная, да? Спортсменкой себя воображает? Смотри, смотри, руки в локтях согнула, бежит как на соревнованиях на длинную дистанцию!
– Да какая помешанная! – рассмеялась Женька. – Спортсменка и есть. А сюда попала, потому что мигрени у неё начались от нагрузок таких. Как прихватит – на неё смотреть жалко! Лежит и от боли стонет, и просит – тёть Жень, полотенце мне дай, я лицо закрою, от света больно невозможно, может под полотенцем не так болеть будет.
Несчастье какое! Ей девятнадцать всего, а так мучается. Спать не может, ей на ночь снотворное колют… В столовке – то не ест, это не есть, говорит, нельзя, диета. Рит, ты яблочек привези побольше, она хоть яблочек поест. И галет несладких привези, ей не носит никто, родня у неё далеко. Она на базе спортивной живет. Рассказывала, родители её десятилетнюю привезли и оставили, с тренером она тут… Нешто им дитя своё не жалко – на такую жизнь отдали! Тренеру что, сам небось здоровый, а девчонку довёл, не пьёт, не ест, от боли загибается. Витамины колют ей, чтоб совсем не загнулась. А бегает, чтобы форму не потерять. А что ноги грязные – так дорожки из шланга поливали, они не высохли ещё. Она как набегается, в душевую идёт, моется. Её в четверг выписывают уже, – огорошила Женька Риту.
– Так ты поговори с врачом-то. Может и меня выпишут, надоело мне здесь «отдыхать»…
Рита сидела в уютном кабинете, утопающем в кудрявых традесканциях и пышных разноцветных геранях, и стискивала пальцы, боясь, что не выдержит и расплачется прямо здесь, у врача…
Врач посмотрела на её пальцы, кивнула понимающе. И развела руками в красноречивом жесте:
– Вы меня понимаете? Вы же видели её состояние, общались с ней. До неё не достучаться, замкнулась в своем мире, закрылась наглухо. Держится пока, но боюсь, долго она не выдержит, в интернат придется отправить. А помочь мы – увы! – ничем не можем, мы же не боги. Тяжелейшая депрессия и мания преследования. Она даже к вам в сад выйти боялась, еле уговорили!
Так вот почему Женька так долго к ней не выходила! Вот почему – оглядывалась, когда они присели на скамейку, озиралась испуганно, говорила шёпотом, хотя к ним никто не подходил, – Женька остерегалась колдуньи!
Рита хотела сказать врачу, что манией преследования Женька не страдает, просто у неё пунктик – насчёт колдовства и чернокнижия. Рассказать о якобы наложенном на неё заклятье, обо
