них такая радость!
Аван-ами пошел в хлев. Он забыл покормить скотину. В это утро он чувствовал необычайный прилив сил, быстро подмел хлев, дал скотине больше, чем обычно, сена и соломы.
Ему казалось, будто животные и те чувствуют, что в доме дорогие гости. Коровы с аппетитом жевали сено, а Аван-ами гладил их огрубевшими от работы жилистыми руками и что-то ласково приговаривал.
— Отец, умаялся небось?..
Это был Тигран, который проснулся и пришел вслед за отцом в хлев.
— Не ходи сюда, сынок, ступай, ступай домой. Испачкаешь сапоги.
До того как зайти в хлев, Тигран стоял во дворе и смотрел на деревню, на почерневшие стога сена, на кучи навоза; сильно пахло мусором, горящим кизяком, гниющей травой, из хлевов тянуло острым запахом мочи.
И родная деревня показалась ему такой жалкой, убогой!
Первое впечатление было не из приятных… Он долго жил в городе и сохранил в памяти светлые картины деревенской жизни: цветущие горы, студеные родники, зеленые луга с высокой, до пояса, травой.
Он забыл, что в деревне грязь, люди не моются мылом, не меняют одежды до тех пор, пока не заносят ее до дыр.
Стоя в дверях, Тигран смотрел, как отец убирает хлев, выносит во двор большие корзины навоза.
Ему бросились в глаза вздутые жилы на шее отца, когда старик поднимал тяжелую корзину.
— Иди, иди домой. Мать небось уже приготовила чай…
Много лет спустя, когда Тигран вспоминал родной дом и старика отца, перед его глазами вставала картина: шея отца напряжена, и на ней жилы, тугие, словно натянутые струны…
В первые дни после приезда гостей в доме перебывало много народу. Они подходили к хозяевам, к гостям и крепко, по-деревенски целовали их в щеки, в глаза, в брови и в лоб.
Поцеловали и маленькую Анжик, но она вынула платок, вытерла себе щеки и нахмурилась, словно ей это было неприятно.
Мина-биби заметила это. Ей не понравилось, что у Анжик белый чистый платок. Зачем маленькой девочке платок? Не жди от этого добра.
Пригорюнилась Мина-биби, задумалась. Ее кольнула мысль, что сын, невестка и внучка не захотят жить в деревне, они привыкли к городу и снова уедут. А она привязана к деревне, к Авану-ами, к своей старой прялке, за которой коротала долгие зимние вечера возле теплого очага, при свете черной керосиновой коптилки.
Как-то раз тетка Шармах, с улыбкой смотревшая на Анжик, заметила, что девочка обтерла своим платком ложку.
— Мина, как видно, ты не угодила своей внучке.
Чтобы не обидеть мать, Тигран сказал:
— Она и в городе так делает.
Но Мина-биби опять пригорюнилась и совсем упала духом.
Для девочки в деревне было много нового. Она засыпала отца вопросами: почему в деревне не пользуются вилками, почему бабушка, завернув сахар в платок, прячет его в сундук. Незнакомая деревенская обстановка возбуждала ее любопытство, и вопросам не было конца.
Однажды к Тиграну зашел сосед и попросил его написать бумагу. Подписывая ее, сосед засмеялся. Анжик заметила, что он держал ручку так же неумело, как она лопату.
Первые две недели пролетели незаметно. Жители деревни привыкли к новичкам и скоро перестали пялить на них глаза.
Правда, женщины и девушки порой с любопытством разглядывали одежду Эли, ее обувь, шляпу. Одни подсмеивались над ней, сравнивая ее шляпу с птичьим гнездом, другие соглашались, что в шляпе гораздо удобнее и красивее.
Тигран ходил на собрания, беседовал с молодыми и старыми о городе, о дальних краях.
Крестьяне с интересом слушали его, расспрашивали, рассказывали о своих нуждах.
Иной раз Тигран приходил в отчаяние: так многого еще недоставало деревне, таким тяжким был крестьянский труд. Но временами он ощущал могучий прилив сил и щурил глаза, словно уже видел вдали будущее деревни.
Эля помогала Мина-биби по хозяйству. Мина-биби рассказывала о прошлом, о том, как молодых девушек выдавали за стариков, как лечились от болезней у знахарей, какие муки терпела женщина, — и сердце ее сжималось.
Сбивая масло или расчесывая шерсть вместе со свекровью, она слушала ее рассказы и словно листала летопись тысячелетней истории деревни, каждая страница которой повествовала о темноте и невежестве, о мучениях женщины.
Вспоминая отдельные случаи, Мина-биби качала головой. Страх охватывал Элю, ей казалось, что в этих крестьянских домах все еще гнездятся вековой мрак и зло.
Анжик проводила время с дедом или же с соседскими ребятишками. Вокруг нее собирались сверстники и с удивлением смотрели на ее красиво уложенные волосы, на маленький гребешок в волосах, на ботиночки с пуговками, и каждому хотелось иметь такие же красивые вещи, так же, как она, подпоясываться черным кожаным пояском.
Почти каждый вечер перед сном Мина-биби просила Анжик лечь вместе с ней. Ей хотелось обнять внучку, прижать ее к своей иссохшей груди, утешаясь мыслью, что это не единственный росток, что будут и другие побеги…
Но Анжик всегда отказывалась:
— Мне не хочется, я не лягу с тобой.
Анжик с трудом сдерживалась, чтобы не сказать, что от бабушки плохо пахнет, что днем она ходит босая, а спать ложится, не вымыв ноги. Укрывшись голубым одеялом, привезенным из дому, Анжик засыпала, вспоминая город, свою школу, пионерский отряд, кино, трамваи и прочее. Под голубым одеялом Анжик было тепло и уютно, как дома.
Весеннее солнце пригревало все сильнее. Деревня оживала.
Издали она была похожа на огромный муравейник, пробудившийся с началом весны. Под солнечными лучами прогревались помойные ямы, во дворах все сильнее пахло гнилью, и от этого запаха щипало вносу и слезились глаза.
Скотина томилась в хлевах, крестьяне поговаривали о горных пастбищах, где уже зазеленела трава.
Подобно другим, Мина-биби собиралась на кочевье. Прежде чем перекочевать в горы, она решила побывать вместе с Анжик в часовне.
В груди ее теплилась надежда научить внучку молиться. Почему у нее родилось такое желание, она и сама не знала. Старуха мечтала удержать сына в деревне, вырастить из Анжик скромную деревенскую девушку и с годами отучить ее от городских замашек.
Как было бы хорошо, если бы они остались в деревне. Но Тигран все твердил, что скоро надо возвращаться в город, так как отпуск подходит к концу. Приедут ли они еще в деревню? Доживет ли она до этого? Кто знает?
В одно прекрасное весеннее утро, когда кругом все цветет и радуется, а повседневные заботы отступают на задний план и человек чувствует себя как бы ближе к природе, — Мина-биби и Анжик отправились в соседнее ущелье.
Мина-биби никому не сказала, что идет в часовню: она боялась, что
