Через три года Анне стало наплевать, что подумают о ней остальные анны: ей нужно было ЕЕ дело - то, что оно завязывалось на буквах, не могло вызвать и тени сомнения: Издательский Дом Анны Удальцовой. Через три года Анна вышла замуж за московскую прописку и человека вдвое старше себя, банкира Черта Ивановича Лукьянова. За это время Анна изменила его подержанному фаллосу энное количество раз, поэтому цвет ее лица был до неприличия хорош.
Обстоятельства складывались кинематографично-бульварно-хорошо; Черт Иванович, разумно Анну ценивший в силу собственного изрядного возраста, помог с начальным капиталом. Команда "Чердака" - а именно так назывался придуманный, выношенный Анной журнал - оказалась ударной. Мозговые сливки, замучившиеся работать на некрасивых холодных умных чужих дядь, но решившие поработать на красивую теплую умную не совсем чужую тетю, нашли свою долгожданную нишу.
"Чердак" писал обо всем, что хоть как-то могло задеть более-менее думающее двуногое существо: Анна хорошо знала вкусы не окончательно усредненного, местами интеллигентного, обывателя. Плюс рекламка, приносившая неплохие собственные, а не Черта Иваныча, бабки... Анна расплатилась с мужем через какое-то время сполна и купила "Пежо"; цвет машины удачно гармонировал с цветом ее волос.
Анну Удальцову, не спешившую домой после шести, на "Чердаке" любили; меняющиеся молоденькие курьеры-студенты влюблялись. Она улыбалась не только губами и вовремя платила; журнал нормально раскупался. У Анны был не идиотичный зам, на которого можно было оставить дела и свалить по своим, что Анна периодически и практиковала в предпоследнее смутное время. А в предпоследнее смутное время мадам ездила по клубам - открытым и "не для всех". В ее собственном чердаке было пусто и наблевано мыслями трех контрастных десятков: Анна Сергеевна Удальцова разглядывала себя в зеркало и не могла разглядеть в зрачках ни кусочка Аннушки, ни крохи Аньки, ни даже воттакусенькой капельки Анюты, если не была раздета.
- Ну как ты можешь скатываться в эту банальность! Вот и говорите потом о явлении "женской прозы"! Это же просто пересказ кухонных разговоров, как у N, - автор-мужчина называет несколько известных имен, чьи нетленки красуются примерными грядками в публичных Домах книги; этим именам вовсе не обязательно заботиться уже о своем слоге - напечатают любой, напишут за: имя есть имя.
- NN, - морщится автор-женщина. - Ты забыл еще NN, - и перечисляет еще. Имена.
- Тогда убери Черта Иваныча. Не бывает так, понимаешь? Только в голливудских фильмах! И начальный капитал, и... Ты, как домашнюю курицу, готовишь трагикомичную, приправленную клюквой утопию. Сопли в сахаре для одиноких москвачек. Изаура, блин.
- Хорошо, согласна. С Чертом Иванычем придется расстаться. Но как? Анна ведь уже замужем за ним. Разводить, что ли?
- Разводить непринципиально; это Анна его на бабки разводила - пожалей хоть ты персонаж!
- У тебя слишком жесткие рамки, - автор-женщина возмущается. - И вообще - пишу, как хочу.
- И опускаешься ниже собственного плинтуса...
- Как же ты меня достал, пис-сатель! Ни минуты покоя от тебя, одни издержки интеллектуальные! Ты хочешь сократить количество печатных листов? Пожалуйста.
- Не в листах дело, а в фабуле!
- Не ругайся, пис-сатель, не всем доступно значение красного словца. Короче, после "Когда же бывшая провинциальная барышня оказывалась на грани, на ее настоящие, красивые колени подсаживался новый павлин. И еще, и еще..." - нужно пропустить несколько страниц и забыть об Издательском доме Анны Удальцовой, так, да? Пусть наша Аннушка никогда не откроет своего дела. Никогда не испытает взаимной любви. Не найдет себя ни в чем, а будет только гнобить за копейи на чужого дядю и приходить домой, падая от усталой злой тоски, которая давно и не тоска уже, а так - дождичек круглосуточный в мозгах? Приходить домой к стареющему мужу с подержанным фаллосом. К мужу, который давно ничего не может и не хочет, кроме покоя. Ей тридцать. Ему пятьдесят с хвостищем. Замужество за московскую прописку. Женщина, добившая(ся) все(го) сама. Растерявшаяся оттого, что не все может изменить даже внутри себя. Чересчур поздно ощутившая, что ничего внешнего не существует, что ВСЕ - внутри. А хочешь "веер"? Можно приправить сюжет снотворным (суицидальная попытка героини), постелью, можно добавить узкой м/ж эротики, это сейчас модно; можно отправить героиню в монастырь, наложить на нее руки, или, например, выдать замуж за какого-нибудь шейха, закрутив детективчик с продажей русских женщин в рабство под видом международного брачного агентства, да мало ли что! Пиши синопсис, засранец, а то забудешь, как буквы выглядят - впрочем, синопсис ты станешь писать в своем солидненьком издательстве, где рукописи неизвестных доселе используются исключительно для этого. Ты уже издал несколько своих книжиц в твердых переплетах, без которых не может существовать человечество. Тебе уже нечего сказать. Ты стоишь с бокалом шампанского на закрытой вечеринке, цитируя самого себя. Киваешь впопад. Улыбаешься. Когда нужно улыбнуться. Говоришь о высоком, и не только. У всех ведь должны быть заботы. Ты заботливо вещаешь о них кому надо. У тебя приятный голос. Ты немного сед. Упоминаешь Шекспира. "Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, но не исполняют даже возможного", - это тоже Шекспир. Ты дружески хлопаешь кого-то по плечу; потом отходишь к столу, чтобы взять жульен. Чешешь репу. Ты с чувством выполненного долга отправляешься в кровать, помахивая перед носом своей молоденькой любовницы членским билетом Союза; "А вы читали ЗОЛОТЫЕ ПЛОДЫ?" Она, конечно, пишет стихи, и поэтому... полезные связи...
- ...
- Что ж ты молчишь, пис-сатель? Так-то уж точно бывает? Это не голливудский сюжет, правда? Да только ты пойми: то, о чем будет дальше, произошло бы в любом случае - будь героиня хоть г-жой Удальцовой, хоть просто Анькой. Она в лабиринте по-любому! "В ее собственном чердаке пусто и наблевано мыслями трех контрастных десятков". Ты можешь выбрать любое содержание - Анна со знаком "плюс" (Ассоль) и Анна со знаком "минус" (Настасья Филипповна) - хотя неизвестно, как определить эти знаки, не математика; но любой вариант развития сюжета в этой истории ничего не изменит. Пазл не будет изменен в конце - он останется таким, каким видим его мы с Анной.
- Не может быть! Богатая преуспевающая женщина едва ли стала бы страдать такой дурью, которую ты собираешься описать на остатках книги!
- Читай между строк, пис-сатель, читай же меня...
Новый абзац.
Наступали тихие сапы. Анна ощутила это позже, много-много позже, когда разучилась глотать шпаги. Вместо этого экстрима она предпочитала теперь класть под язык луну-леденец и нежно заигрывать со сладостью: сверху-вниз, снизу-вверх - легко! Анна, впрочем, тяготилась... Природная красота лица и тела, острый ум, периодически раздвигающая ноги карьера, стабильный, хотя и никуда не годный муж вперемешку с: родословной города N, ОНО, съемными флэтами, врачами, равнодушными бойфрендами и одинокими пиплами, маскирующими лучшие духовные "ню" во френчи не только по осени, самыми дешевыми продуктами в течение первых пяти в столице, глухо заперлись в ослепительной офисной улыбке. Анна затосковала. Наиболее приемлемым вариантом лечения русской хандры стал для нее секс, суррогатной матронкой замещающий чудо любви. Анна оттягивалась сполна, превращаясь вечерами в экзальтированную ведьмочку, отправляющуюся на поиски кайфа и псевдосмысла. Анна знала, что может обнаружить на поверхности лишь иллюзию, и все же...
Пробный поход Анны в клуб случился скорее от скуки, нежели от переизбытка эндорфинов. Работка, сжирающая бо'льшую половину жизни, усталый седеющий муж, которого можно только бла-бла-благодарить, офисные особи женского пола, с которыми приходилось налаживать "деловые контакты" самки-начальнички, шепчущиеся за прямой спиной Анны, - все это не прибавляло радости. Иногда Анна думала, что, если бы писала, например, стихи, жилось бы ей легче: не станем рассуждать об ошибочности суждения - однако Литературы как таковой Анна не могла, а потому дыму из ее труб выйти было некуда.
Мудрые книги толкуют, будто существует рнанубандхана, - вклинивается в текст Женщина Пишущая, Подвид. - Узы кармического долга то есть. Кому остался должен душой, того и встретишь. Кажущееся нелогичным - лишь последовательное проявление неизвестных причин! - знатная дама щурится и надевает темные очки. Анна же недоверчиво пожимает плечами, вспоминая треп о ведической традиции и кашмирском шиваизме, и вздыхает: где ты теперь, гуру чертов, в каких краях, по каким тропкам ходишь? Нашла ли душа твоя что искала?
Теперь вот Анна щурится и с опережением на пару страниц надевает темные очки. Анна будет стоять на мысе и смотреть вниз: по штилю разноцветного, яркого, как в рекламном ролике, моря, кто-то Огромадный, с Другого Света, проедет на большущих водных лыжах, оставив на воде - голубой, зеленой, синей, сиреневой - две белые параллельные полосы. Анна будет смотреть на эти параллельности в смутной надежде увидеть небесного великана... С таким же смутным ощущением ждала она всю жизнь некоего таинственного события с подтекстом, без подстрочника способного обратить ее неспокойный мирок в гармоничный мир: вот, вот, вот уже совсем скоро оно наступит, и жизнь ее, Анниной души, изменится, пойдет как по маслу - а если даже и с попадающимися изредка колдовыбоинами, то уже иного порядка. Это воображаемое событие всегда удаленное на полшага вперед, никогда не сейчас - мышеловочным сыром заманивало ее в лабиринт Иллюзии, из которого, впрочем, существовал выход. Много лет назад Анна тешила себя мыслью, будто эти полшага (а ровно столько ей не хватало до цели) - вот-вот приведут ее из больного пункта А в искомый пункт В. Впрочем, то, что заманивало Анну в лабиринт, не имело четкого определения. И все же - если вдруг она - рыськой - одним шикарным прыжком осилит эти полшага, то станет другой.
