- Не грязь, а вроде тавот, по цвету свежий. Значит, кто-то замки смазывал, заботился.
- Подожди открывать! - попросил Зуев. - Сначала петли дверные осмотри.
Обследовав петли, Буков отметил:
- На стыках ржавчина обсыпана. Выходит, кто-то побывал тут.
Вот ли в боковой туннель. Поднявшись по скобам смотрового колодца, Дзюба долго пытался поднять его чугунную крышку. Ничего не получалось. Возможно, прижата обломками здания. Дальше ход был совсем узкий.
Поколебавшись, Зуев все-таки решил разведать его. Пробирались на корточках, опасливо освещая низкий свод. Выбрались на другой магистральный капал, он шел под уклон. Течение здесь было сильнее, отводы ливневой канализации стали чаще. Но и туннель был шире, просторнее, и, судя по стволам смотровых колодцев, он залегал на большей глубине, чем другие магистральные каналы. Натолкнулись на каменной кладки стену, которая перегораживала канал. Сток жидкости уходил в боковые отводы.
- Если на случай ремонта, так уж больно заслонка капитальная, задумчиво произнес Дзюба.
Кондратюк постучал по стене коротким ломом, спросил:
- Желаете? Тол прихватил на всякий пожарный случай, могу рвануть аккуратно. В боковом ходу подождать - ударная волна мимо проскочит. Дунет слегка, и все.
- И так дышать нечем, а ты еще своей взрывчаткой навоняешь.
- От взрывчатки не вонь, а только запах, - обиделся Кондратюк.
Дзюба продолжал обследовать кладку стены.
- Верхние ряды кирпича без раствора положены. На халтуру, для вида только. - Попросил Кондратюка: - А ну, подопри!
Поднятый на плечах Кондратюка, он быстро раскидал у свода кирпич, крякнул, влез в образовавшуюся брешь в стене и скрылся за ней.
За ним последовал Лунников, без помощи товарища. Затем Буков.
Подсаженный Сапежниковым, Должиков скреб стену сапогами, не в силах подтянуться на руках. И потом тяжело спрыгнул не на носки, а на пятки.
Свет фонарей выхватывал из темноты сложенные в штабеля стальные цилиндрические сосуды, выкрашенные ярко-оранжевой краской. Буков приказал :
- Стоять всем на месте!
Кондратюк успокоил:
- Та это же не бомбы. Глядите, вентиля медные торчат. Возможно, автогенные баллоны. Просто склад. И банки наставлены, видать с тушенкой. На суточный рацион саперному батальону хватит.
- Я эти банки знаю, - сказал Должиков. - Ими в лагерях травили. Газ "циклон-Б".
- А ну, освободите все помещение, - вдруг начальственно приказал Кондратюк. - Все назад и скорым обратным ходом наружу, в первый же попавшийся люк. - Сел на пол, поспешно разулся, снял обмундирование, остался в одних трусах. Объяснил деловито: - Это я, чтобы чувствовать, за что цепляюсь.
- Товарищ Кондратюк, отставить.
- Нельзя отставить, товарищ Зуев, - сердито сказал Кондратюк, посветил фонарем между штабелей. - Видите, шнуром напутано, и провода тонкие, а это вот не прокладка, а взрыв-пакеты.
- Ничего не трогайте!
- Я, допустим, не трону, - хмуро сказал Кондратюк, - а крысы вас тоже послушают? Шастают, заденут, допустим, проволоку, взрыватель натяжного действия и сработает.
Убеждал:
- Я хоть не все, а кое-что обезврежу. - Поколебавшись, добавил: Конечно, если желающий светить останется, с обеих рук действовать мне ловчее. Потом такое мое пока временное соображение. Они, видать, только у баллонов головки сшибать желали, взрыв-пакеты мелкие и все под головками уложены, а банки что? Жесть! Их чуть поддашь - и лопнут. Значит, если рванет, не очень основательно. Главное - газ. Так мы же противогазами оборудованы. Мне, конечно, ни к чему, только мешает. Да и не поможет, если хлопок. А вы все обождите в безопасном боковом ходу за стенкой. Я тут сначала, ни к чему не прикасаясь, так только сориентируюсь. Доложу. Тогда и будет окончательное ваше решение.
Буков остался светить двумя фонарями Кондратюку.
Кондратюк с кошачьей грацией продвигался между штабелями баллонов и банок, белея своим грузным нагим телом, отрывисто давая указания, куда светить. Иногда он бормотал, как бы поясняя самому себе:
- Это фокус на дурака. Штука плевая. Ишь ты, терочный поставили! Отсырел, не сработает. Ага, химическим перестраховались. Думали, я с кусачками, чтобы раздавил, да?
Вернулся, надел на шею брезентовую сумку с инструментом. Продолжал возиться, приговаривая:
- Еще один зуб дернул, теперь не укусит.
Обрадованно объявил:
- А вот она, самая главная гадючка в броневой шкурке. Ну пока, кажется, все.
Подошел к Букову, доложил:
- Взрывоопасность в основном ликвидирована. - Помедлил, переступая босыми ногами, просительно произнес: - Мне бы еще минуток столько же покопаться для гарантии! Разрешите? Душа неспокойна.
- Одевайтесь, - приказал Буков.
- Тогда разрешите обратиться к капитану.
Зуев сказал:
- Обожди, Кондратюк. Тут надо нам другое обсудить. Всем уходить нельзя. Надо на охране объекта остаться. Мало ли что. - Поглядел на Букова: - Вы! И еще кто?
- Товарищ капитан! - перебил Кондратюк. - Мне же тут делов до черта.
- Хорошо, Кондратюк, Лунников, Должиков...
И когда Зуев, Дзюба и Сапежников скрылись во мраке туннеля, оставшимся стало невмоготу сиротливо. Кондратюк, облачившись в обмундирование, сказал:
- Отогреюсь малость - и снова полезу шарить. - -Предложил: - Пойдем в боковушке покурим, там ничего, там можно.
Усевшись на корточки вдоль влажной стены, погасили фонарь, чтобы экономить батарею. Мерцали только огоньки цигарок.
Лунников сказал:
- Это что же, фашисты-вервольфы собирались свое же население газом потравить?
- Такая у них затея зверская, чтобы по подземным ходам газ в дома проник, душегубку соорудили. Кондратюк прервал сердито:
- Ну чего, охота словами трясти над тем, что и так ясно.
- Поговорить нельзя?
- Отчего нельзя, можно, только ты для удовольствия чего-нибудь расскажи.
- Про что разговоры любишь?
- Обыкновенно, про жизнь.
- У меня детство очень хорошее было, - сказал Должиков, - просто замечательное...
- Я своим тоже доволен, - сказал Лунников. - Только на фронте не повезло: хотел в авиацию, взяли в пехоту.
- В пехоте хорошо, - заметил Кондратюк. - Всегда на земле, при людях, ума прибавляется. Всего навидаешься.
- Армейский народ ходкий, - сказал Лунников. - У любого своя высотка намечена. - Спросил Должикова: - Ты, Витя, на что нацеливаешься?
- Как отец, учителем. Только школу фашисты сожгли.
- Отстроим.
- Отец преподавателем немецкого языка был, - тихо произнес Должиков. Очень любил немецких классиков, а они его убили.
- Фашисты! - уточнил Кондратюк.
- Все равно - немцы.
- Ты, Витя, вот что прикинь, - ласково посоветовал Буков. - В районном магистрате видел тех, кто из лагерей вышел, пытанные, замученные, - тоже немцы.
- Так это антифашисты, ну сколько их?
- А большевиков сколько до революции было? Считанное число.
- Спасибо за политинформацию! - задорно сказал Лунников. - Только помещение для занятии неподходящее - вроде санузла.
- Ты шуточками тут не балуй, - строго одернул Кондратюк. - Фашистов пришибли, факт налицо. Дошли до Берлина и точку войне поставили, а дальше что с ними будет, с немцами?
- Наведем порядок, будьте уверены, - усмехнулся Лунников.
- Так ты, выходит, завоеватель народа, - иронически заметил Кондратюк, - а вовсе не его освободитель.
- Заклеймил, - обиделся Лунников. - Что, я не понимаю, какая сейчас ситуация: комендантский наш час - дело временное. Немцы должны сами себе самостоятельно установить режим жизни: либо свобода и власть трудящихся, либо опять на шею им капиталисты вскочат, которых в западных секторах союзники обожают, как родственников.
- Правильно отрапортовал, - сказал Кондратюк, - а то я думал, тебя на свое идеологическое иждивение взять как отстающего.
- Ну вот что, перекур кончаем, надо посты занимать, - вставая, объявил Буков. - У Кондратюка свое дело. Мы боевое охранение. Ты, Лунников, становишься в первом боковом отводе, наблюдение ведешь по магистральному каналу. Ты, Должиков, в обратном направлении, тоже у бокового отвода. Я ваш резерв. Вызывать, в случае чего, световым сигналом, самой короткой вспышкой, ладонью фонарь прикрыть и чуточку щелку между пальцев оставить.
Сопроводив, как разводящий, на пост Лунникова и Должикова, Буков встал по другую сторону стены, за которой работал Кондратюк, продолжая свой тщательный поиск, прикрепив брючным ремнем к голове фонарь, подобно шахтеру-забойщику.
Дзюба правильно предсказал, что утром уровень сточных вод повысится.
Буков тревожно прислушивался к сопению сточной воды, ползущей под землей, как гигантское мягкое пресмыкающееся, и чувствовал сквозь прорезиненную спецовку ее отвратительное, ощупывающее прикосновение.
И дышать становилось все труднее от зловония и оттого, что вода вытесняла воздух из туннеля.
Вспоминая о том, о чем рассуждали его люди во время перекура, Буков отметил, что каждый деликатно избегал говорить об обстановке, в которой они оказались, будто здесь ничего такого нет особенного, что бы могло взволновать, обеспокоить.
