но бывших-то не бывает, а тут праздник такой, что и приглашать не надо, сами и действующие, и бывшие в отдел придут.
В этот раз как-то так получилось, что руководство решило скопом праздник отмечать, потому собрали с нас некоторую сумму денег, и после официальной части мы все: и действующие, и бывшие милиционеры пошли в кафе.
Когда собираются менты из разных подразделений вместе выпивать, то это не есть гуд, поскольку по-пьяни вспоминаются старые обиды и предъявляются на всеобщее обозрение. А что менты меж собой могут делить? Да «палки», что же еще, когда ввели эту статистику – какая служба сколько раскрыла преступлений, тогда началась грызня между заместителями начальника, начальниками подразделений и личным составом. Вот тут и незаменим становился Митрич, расскажет байку какую, развеселит, снимет напряжение.
И вот, когда парочку таких конфликтов было погашено, молодой оперёнок пристал к Митричу
– Митрич, а ты смерть видел?
– Послужишь с мое, увидишь её во всех ракурсах: и висельников, и расчлененку, и пулей убиенных, особо тяжко на жмуриков после ДТП смотреть и годок в лесу провисевших. Бр-р-р. Давай я тебе лучше расскажу, как мы, вон с Николаевичем, Диму Белого брали, – Митрич пытался превратить все в шутку, а хохму ту весь отдел знал.
– Не, ты меня, Митрич, не понял, не чужую смерть, а свою, когда вот так, боком она мимо тебя прошла, или за тобой приходила, да другому досталась? – никак не хотел настырный оперёнок от Митрича отступать, а может знал что.
Потемнел лицом Митрич, задумался, а потом даже рукой махнул:
– Ну, слушай. Поехали мы как-то с Шуриком Липкиным и Васькой Крупчатым утихомиривать бывшего нашего участкового Володю Наталина, жена позвонила, что гоняет он ее, да за ствол уже схватился. Володя тридцать три отслужил, и года не было, как на пенсию ушел. Не было никогда за ним такого, отличный был участковый. Мы даже как-то не поверили в такую информацию, потому броники с собой не брали.
Приехали в адрес, Ваську Крупчатого с задов дома послали, а мы с Шуриком пошли через дверь. Заходим в дом к Володе Наталину, а он уже ждет нас, стоит в зале, в руках ИЖ-27, мы с Шуриком в коридоре и застыли. Шурик слева, а я справа.
Я говорю Наталину: «Володя ты ружье нам хочешь отдать? Ну, так не сдерживай порывы, давай сюда ружье».
А он, стоит и так страшно улыбается, но ружье не отдает и не говорит ничего.
Я опять говорю: «Володенька, что же ты застеснялся? Отдай ружьишко. Сядем, спокойно поговорим».
«Не, – отвечает мне Володя, – я с бесами не разговариваю!» Вскидывает ружье, и целится в меня.
Со зрением моим что-то случилось, лучше что ли стало, только вижу я, как Володя на курок нажимает, да медленно так, как в замедленной съемке, а Шурика в это время качнуло хорошо так в мою сторону, пьяный он на вызов поехал, да он почти всегда пьяный на службу ходил. Я вижу как из дула ружья вырывается огонь и пуля летит в меня, а увернуться я никак не могу, тело не слушается, успеваю только глаза закрыть. От удара в грудь падаю, изворачиваюсь из-под Шурика Липкина и, как есть – на карачках, выскакиваю на улицу и прячусь за гараж. Грянувший второй выстрел выбил выщерблину в углу гаража рядом с моей головой.
О том, что у меня есть пистолет, я даже и не вспомнил, переполз подальше от угла. Потом стал себя ощупывать, куда пуля-то попала, и тут понимаю, что пуля попала в Шурика Липкина, не зря я из под него вылезал. Вспоминаю, что у меня есть пистолет, достаю его из кобуры, а вот заставить себя пойти Шурика из дома вытащить никак не могу. Сижу уговариваю: «Своих не бросают! Иди, сука, вытащи человека! Он ведь тебе жизнь спас!», а даже встать не могу, тело не слушается. Сижу, дрожу, ненавижу себя, а заставить двинуться – ну никак. Я ведь в Абхазию ездил и в первую командировку в Чечню, и никто меня трусом назвать не мог, боялся, конечно, но чтобы вот так! А тут как перемкнуло что: разум требует действий, а тело подчиняться отказывается. Так, до приезда спецназа, и просидел.
Ты думаешь от известия, что Шурик сразу погиб, на месте, мне легче стало. Да хрена с два! До сих пор себя ненавижу! Трус! Какой же я трус! Я ведь после этого потихоньку на пенсию и ушел! Не мог больше с парнями на задержанию ездить.
Давай, наливай! Помянем душу раба Божьего Александра Викторовича Липкина, и всех наших, кто не дожил до сегодняшнего дня!
На расстрел.
Зимой дело было. После долгих Новогодних праздников. 20 век близился к концу, 11 месяцев оставалось прожить в этом страшном веке.
Я, как обычно, заступил на дежурство. Сначала посчитал пистолеты, потом пошел в ИВС спецконтингет принимать. Посмотрел личные дела будущих ЗК. Потом постовой вывел суточников (административно-арестованные). Смотрю один какой-то странный, что-то озирается по сторонам, дергается весь, спрашиваю у постового:
– Чего это с ним? – указывая на суточника
– Суточник Сидоров (пусть будет так). Месяц пил. Жена его по заяве позавчера сдала. Вчера «скорую» вызывали – давление 160 на 120 было. Фельдшер сказал: «Синдром отмены. Смотрите, вдруг «три белых коня» прискачут». Уколола его, дрых вчера весь день. Сегодня сам при смене обратил внимание, что странный какой-то, давай старлей (старший лейтенант) психа (врача-психиатра) вызовем, по-моему прискакали за ним. В ОПБ (областная психиатрическая больница) его надо везти. Хорошо, что пока не буянит.
– Сейчас, Славик, смену приму, а ты пока начальнику ИВС скажи, пусть конвоира готовит.
Принял смену. Пошли к начальнику меняться. Сменились, спускаюсь, слышу какой-то шум из ИВС доносится, залетаю в дежурку, хватаю ключи от ИВС и туда.
– Что случилось? – спрашиваю у начальника ИВС.
– «Белочка» к Сидорову пришла. Буянит в камере. Мы остальных суточников в прогулочный двор выгнали. Вызывай психа.
Из камеры слышалось: «Сатрапы, хрен я вам живой дамся, все одно на расстрел!»
Звоню врачу-психиатру:
– Лев Николаевич! Приезжайте пожалуйста, тут у нас суточника «три белых коня» посетили, надо бы его в ОПБ отправить.
– Как фамилия?
– Сидоров.
– Да это он прикидывается, чтобы его отпустили домой, дальше пить.
– Ну вы хоть придите, посмотрите. Может успокаивающим его уколите, а то он мне камеру разнесет.
– Хорошо.
Лев Николаевич – наш районный врач-психиатр, довольно молодой человек, крепкого телосложения, любил над милицией поиздеваться, пунктик у него такой был. Нет, никто из милиционеров ему ничего плохого не делал. Ага, попробуй только, и все, на службе можно ставить крест, потому как следующий медосмотр не пройдешь, доказывай потом, что у тебя с психикой все нормально. Даже если докажешь, никто на службе восстанавливать не будет. Не сказать, что Лев
