Но, полагаю, каждый берет то, что может получить. Конечно, ничего не хочу сказать о тебе, но просто если рассматривать телосложение – он западал на… определенный тип. Ну, ты понимаешь».
Иногда, когда Бланш говорила, я мечтала о том, чтобы поцарапать ключом ее идеальную глянцевую поверхность.
«Ни на какой тип он не западал, – возразила Айша. – Он коллекционировал разные типы. Вот почему мы все такие разные».
Бланш проигнорировала ее.
«В конечном итоге все эти деньги, все эти причудливые штуки, – вещала она, – не могли скрыть тот факт, что ему было скучно. В постели он был эгоистом. Секс с ним был ужасен – сплошная головная боль и минеты».
Я подумала о своем первом разе с Эштоном, о том, как тот смотрел на туалетный столик – на Бланш. Я знала, что, удовлетворяя меня, он получал удовлетворение лишь от того, что мучает ее.
«По сути, – сказала она, – я могла бы справиться и получше».
«Да, да, конечно», – ответили мы все, ненавидя ее за то, что она заставила нас осознать, чего мы были лишены.
«Как он убил тебя?» – спросила Айша.
«Мне неудобно об этом говорить», – ответила Бланш, как будто существовал некий кодекс относительно способов смерти и рассказов о ней.
Тиффани, с другой стороны, рассказывала без стеснения: она была задушена в постели во время секса.
«Как и у каждого третьего мужика, у него был пунктик на удушении, так что я даже не заподозрила ничего такого, пока не умерла».
«Не такой уж тяжелый способ умереть», – пробормотала Айша.
«Самое худшее, – сказала Человекобог Тиффани, – то, что я так и не успела кончить».
«Я имею в виду – самое худшее, не считая того, что я умерла», – уточнила Сокол Тиффани.
«Точнее, самое худшее, не считая того, что я умерла и вернулась к жизни в виде дурацких кувшинов», – добавила Бабуин Тиффани.
В посмертии, или что там это было, она испытывала постоянное сексуальное желание – или не совсем сексуальное, но такое, как будто все время была на грани чего-то исключительного, но недостижимого.
«Бла, бла, бла», – произнесли Чарисс, по слогу от каждого дневника, а потом закладка стала снова и снова читать чертову цитату.
«Пшла, на, хрен, – передразнили сосуды Тиффани и добавили: – Заткнись уже».
Астрид, студентка, приехавшая по обмену из Швеции, стала костяной инкрустацией в низенькой деревянной табуретке. Дизайн был простеньким, особенно по сравнению с Бланш, однако Астрид была функциональная и красива в своей компактности. По словам других женщин, она была высокой, умной и очень тихой.
«Не считая того времени, когда она умирала», – заметила Айша.
Я поставила Астрид на кухню. Она была идеального размера для того, чтобы доставать предметы, размещенные на верхних полках. Сначала я не решалась вставать на нее, но трудолюбивая протестантская сущность Астрид подразумевала, что она предпочла бы себе практическое применение, а не простое любование. Если я была в обуви, то подкладывала под ноги бумажное полотенце, чтобы не запачкать Астрид.
Она не говорила – была либо слишком травмирована, либо слишком застенчива, либо то и другое.
– Вы уверена, что это она? – спросила я вслух, хотя Астрид до последней точки соответствовала характеристикам из Чарисс.
«Да, – печально ответила Айша. – Когда Астрид вошла в подвал с ключом в руке, она упала в обморок при виде моего освежеванного тела».
Я уже знала эту историю. Она рассказывала ее миллион раз. Кожа, кровь, крики. Я заставила себя слушать.
Что-то в прихожей вскрикнуло: «Прошу!» – и я вышла посмотреть, признательная за это вмешательство.
– Туфли? – спросила я у Тиффани.
«Долбаные туфли!» – согласились как минимум две из Тиффани.
Я держала небесно-синие туфли Эштона у двери рядом со своими кроссовками. Наверное, за компанию, на тот случай если в них тоже кто-нибудь был. Я присела на корточки и подняла их. Представила их на ногах у Эштона – как они со скрипом направляются ко мне.
«Хотя мы типа как не можем быть полностью уверены, что это были туфли», – сказала Человекобог Тиффани.
«На самом деле, может быть, это была я, – добавила Бабуин Тиффани. – Но я не думаю, что это была я».
Айша в другой комнате продолжала говорить. «Кровь, словно картина из клякс, – слышала я ее слова. – Лицо Эштона на свету, безумное от радости».
– Заткнись! – рявкнула я, швыряя туфли на пол.
«Но я хочу рассказать свою историю!» – прорыдала Айша сквозь конус своего абажура.
– Может быть, Астрид не хочет выслушивать все это заново, – сказала я.
Чарисс принялась зачитывать параметры того, чем должна была стать Тейлор: хрупкого узорчатого столика с тонкими ножками и столешницей, выложенной мозаикой из кусочков кости.
– А чем должна была стать я? – поинтересовалась я вслух. Чарисс замолчала. – Чарисс, ты знаешь?
Чувствуя головокружение, я выпрямилась и пошла к дневникам. Пролистала первый из них.
«Что ты делаешь? – спросила Чарисс. – Мне очень холодно, когда ты так делаешь».
Я взяла второй дневник и стала листать его.
«Не надо!» – воскликнула Чарисс. Но я уже дошла до страницы, которую она никогда не читала вслух.
– Здесь есть записи, Чарисс, – сердито сказала я.
«И что там сказано?» – поинтересовалась сверху Айша.
«Не думаю, что нам следует это читать», – ответила Чарисс.
«Да боже, просто прочти!» – сказала Бланш.
И Чарисс прочитала: «Тиффани плохо подходит для каноп (хотя, возможно, это хорошая шутка – мусор в древних сосудах за миллионы!). Чарисс: мало умения вырабатывать собственные идеи, отражает то, что в нее вложено, чистый лист как личность. Айша: способна освещать, но только до некоего предела, современная “альтернативная” эстетика, но все-таки эстетика. Астрид идеальна как табуретка: скромная, почти безличная, высокая, но совершенно незаметная. Создана для функциональности».
А дальше шла я. «Пухлая кожаная оттоманка? Ха-ха!» – гласила запись, и ничего больше. Остальная страница была изрисована мечами; один из них пронзал сердце, выписанное с анатомической точностью.
– Пухлая оттоманка, – произнесла я.
«Он полный говнюк», – сказала одна из Тиффани.
«А что насчет меня?» – спросила Бланш.
«А, заткнись, – отозвалась Айша. – Мы все знаем, что ты функциональна и декоративна».
Чарисс снова начала читать с самого начала, почти истерическим тоном, характеристики, которые мы уже слышали сто раз.
«Он сделал нас карикатурами на себя самих, – сказала Айша, перекрывая бормотание Чарисс, – вычленил нашу суть, сделав нас предметами. Мы стали просто вещественными частицами его истории».
«Это что, какой-то дурацкий тезис?» – спросила Человекобог Тиффани.
«Я писала диссертацию», – прошипела Айша.
«Не могу поверить, что мы встречались с одним и тем же мужчиной», – сказала Человекобог Тиффани.
«И ты, и я», – фыркнула Айша.
Чарисс продолжала бормотать: «Табуретка. Семь дюймов шириной. Четырнадцать дюймов
