раскинуть карты в «Уно», и я ей составляю компанию, пока хватает терпения. А мама постоянно играет на скрипке, и от этого становится как-то не по себе.
— Играет на скрипке? В одной с тобой комнате?
— Ну да, в гостиной. Постоянно, как будто мы с бабушкой ее наняли играть для нас. А когда она заканчивает пьесу, что мне прикажешь делать? Хлопать? Говорить ей, как это было замечательно? Впрочем, неважно, она просто начинает новую пьесу. А когда устает, то идет на крыльцо и курит сигарету за сигаретой, чего раньше никогда не делала.
— Жесть, — сказала я и подумала о своей маме, о том, каково ей было после ухода отца.
Много месяцев на ее лице держалось выражение глубокого недоумения, как будто каждые пять секунд она вновь и вновь осознавала, что все это ей не снится, а происходит в реальности. Но как-то раз за ужином я заметила, что ее голова больше не втянута в плечи и тело расслаблено. Может, она тогда уже познакомилась с Хобартом. Может, пришла к выводу, что после всех этих лет, проведенных с моим отцом, остаться без него — не так уж и плохо. Как бы то ни было, мама раскрепостилась. Меня это тогда ужасно обрадовало. И я подумала о том, сколько времени понадобится матери Зеки. Если у нее вообще это получится.
— Тогда я иду в свою комнату и рисую, — продолжил Зеки. — Я тут работал над одним дизайном. Размышлял, не сделать ли нам еще один постер.
— Еще один постер? — спросила я, напрягшись.
— Да, типа, поставить это на поток, но с некоторыми изменениями. Может, подумаешь, что бы ты хотела еще сказать с помощью постера?
— Нет, — ответила я немного печально. — Я уже это сказала.
— Я прикинул, что мог бы нарисовать что-то типа большущего волка на куче костей. Сделал набросок. Сейчас я тебе его покажу.
Зеки извлек свой блокнот, и там оказалось именно то, про что он только что сказал, — большущий волк на горе костей, но что-то было не так. Не так, как тогда.
— Видишь ли… у меня нет желания делать еще один постер, — вымолвила я наконец, после того как Зеки ткнул в волка пальцем, словно до меня не дошло, что фигура на костях и есть долбаный большущий волк.
— Неужели у тебя не возникает желания сделать что-то другое? — спросил Зеки, и я почувствовала, что он помаленьку от меня ускользает и нужно притянуть его к себе обратно.
— Я хочу заниматься такими вещами всю жизнь. Но я также хочу, чтобы этот наш постер оставался единственным сделанным нами постером. Он особенный. Первый, нами сделанный. Он совершенен? Совершенен. На нем наша кровь.
— Мы и на этот можем накапать крови, — ответил Зеки, вновь тыкая пальцем в волка.
— Зеки, ты понимаешь, о чем я?
Весь мир зависел от его ответа. Я взяла один экземпляр нашего постера и протянула ему.
— Вот то, на что мир реагирует. Если мы наделаем новых постеров с разными другими рисунками, новыми словами и так далее, мы утратим это. Оно просто уйдет. Станет… Как это сказать? Заурядным. Понимаешь, о чем я?
Зеки смотрел на постер, и я следила за тем, как его губы беззвучно произносят написанные мною слова. Он улыбнулся. Потом кивнул и поднял на меня глаза.
— Да, — произнес Зеки, — я понимаю, о чем ты. Окей. Только один постер. Один-единственный.
— Один-единственный, — сказала я, и мы пошли в гараж, к аппарату, чтобы наделать еще копий.
Вот лишь некоторые из мест в Коулфилде, где мы разместили свои постеры в следующие четыре дня: на доске объявлений в городской библиотеке; в сложенном виде в сорока шести выбранных наугад книгах на полках городской библиотеки; на дверях кабинок в мужском и женском туалетах сетевой автозаправки «Голден Гэллон»; с тыльной стороны упаковок овсяных хлопьев «Куки Крисп» в сетевом супермаркете «Крогер»; в беседке в парке «Марсия Крукс»; на задней стене кинотеатра (повторно); в почтовых ящиках двухсот семидесяти частных жилых домов; на мусорном контейнере сетевого ресторана быстрого питания «Хардис»; в кармане чьих-то джинсов в незапертом шкафчике городского бассейна; по всей витрине закрывшейся за несколько месяцев до этого парикмахерской; в ящике для жалоб и предложений сети ресторанов «Уэндис»; в коробке из-под кроссовок шестого размера в обувном магазине сети «Пэйлесс»; на флагштоке перед Коулфилдской средней школой; в конверте без обратного адреса, отправленном в «Коулфилдские ведомости»; на лобовом стекле автомобиля, принадлежавшего пастору, который пытался добиться исключения сексуального образования из программы средней школы; на доске объявлений магазина «Спиннерс», торговавшего аудиокассетами и компакт-дисками, а заодно стеклянными трубками и благовониями и освещенного внутри черными лампами; под стопкой коробочек с эскимо «Дилли Бар» в морозилке «Дэйри Куин»; на надгробном памятнике последнего солдата армии Конфедерации в Коулфилде.
На карте было столько звезд, что у меня закружилась голова.
Так много звезд, что теперь уж люди не могли их не замечать. Не могли не видеть изображения и текста и не интересоваться: «А что это такое?»
Я сидела у себя в комнате наверху и сочиняла свой роман. Это казалось странным, но после того, как мы сделали постер, после того, как мы повсюду его развесили, у меня было такое чувство, будто у меня в голове что-то разблокировалось. Я все сочиняла и сочиняла роман про Эви, антипода Нэнси Дрю. Досочиняла до того места, где ее сестра Тесс, недалекая сыщица, натыкается на улику, которую их отец, шеф полиции, ранее проигнорировал, — улику, которую Эви случайно оставила и которая могла ее изобличить. И теперь Эви пытается убедить сестру, что эта улика ровным счетом ничего не значит, не имеет никакой ценности и лишь заставит всех впустую потратить время. Эви протягивает руку за уликой, надеясь, что Тесс отдаст ее, и рука Эви повисает в воздухе в считаных дюймах от руки Тесс, так что между ними может щелкнуть разряд статического электричества. Странным было то, что, пока я писала, пытаясь, так сказать, придать стройность повествованию, я на самом деле понятия не имела, отдаст ли Тесс эту улику.
А потом в дом с шумом ввалились мои братья, и это меня отвлекло. Я почувствовала страшный голод и вспомнила, что тройняшки время от времени приносят домой несъеденные бургеры и холодную картошку фри. Спустилась по лестнице, чтобы выяснить, так ли это на сей раз (хотя знала, что при виде еды меня затошнит). Зеки отправился за продуктами вместе со своей бабушкой и пообещал посмотреть, по-прежнему ли наши постеры приклеены к коробкам с «Куки
