забирали их, кто с согласия родителей, кто без, брали несколько старых пластинок, и вперёд, на джеках в Подрезково. Патефон заводился, ставился на колени съезжающему, и все гурьбой, если позволяла гора, или цепочкой мчались вниз под песни-романсы в исполнении Руслановой или Шульженко. Рано или поздно патефонный диджей падал и патефон разбивался, жалко, бывали и красивые модели, но что ж поделать, понты дороже, опять же, ведь весело было.
Во время одной из поездок я изрядно простудился. Дело в том, что половина ребят ездили кататься в телогрейках и не заморачивались, но поскольку по натуре я пижон, то когда было не очень холодно, ездил в одной фланелевой рубашке, поддевал под неё тёплую майку, и порядок. Девушкам это нравилось, рубашка была красивая, мы много двигались туда и обратно в тёплом вагоне электрички, всё как-то сходило с рук. Но однажды решили выпить после катания, взяли в пристанционном магазине две трёхлитровые банки с гордой этикеткой «Портвейн», лёгкой закуски, пристроились недалеко от магазина и стали отмечать, сначала мне было холодно, потом ничего, освоился, опять же, с портвешком, казалось, что прокатило. Во всяком случае я так думал, оказалось, не совсем. Правда, хворал я недолго, дней пять, потом выздоровел, только кашель остался.
В Москве стали открываться молодёжные кафе, сначала в центре «Молодёжное» и «Космос», потом этот процесс стал продвигаться в направлении окраин. Открыли и у нас, рядом со станцией метро «Щербаковская» (бывшая «Мир»), кафе под названием «Лель». Моментально проведённая разведка показала, что в кафе два зала – нижний и верхний. В нижнем зале располагался обычный советский ресторан, с характерным набором напитков, холодных и горячих блюд. А вот на втором – классическое молодёжное кафе советского периода, а это значит, что кухни нет, только бар, а в меню бара из закусок мороженое и какие-то плюшки, кексы, печенье, из напитков слабоалкогольные коктейли, вермут, шампанское. Но нас это вполне устраивало, мы выбрались из подъезда. Летом наше квартирование на скамейках двора нам было вполне по кайфу, но остальные времена года – увы. Если раньше в ненастную погоду любой из нас, когда у него появлялось свободное время и желание увидеть друзей, шёл во второй подъезд восемьдесят девятого дома по проспекту Мира, то теперь он шёл в кафе «Лель». Обычно на улице была очередь, человек на пятнадцать-двадцать, но мы редко стояли в очереди. Подходили к швейцару и говорили, что нас ждут на втором этаже, место зарезервировано, если он начинал расспросы, кто ждёт, отвечали – большая компания. Он махал рукой и пропускал нас в кафе. Если очередь начинала волноваться, швейцар, как правило, говорил следующее: «Да они тут прописаны, наверно, их тут каждый день человек двадцать сидит, одни приходят, другие уходят. А что мы можем поделать?» В этом он был прав, хотя обычно нас было человек восемь-десять. Заказывали по коктейлю, ставили на стол и не пили до самого вечера, если денег было в обрез, брали коктейль на несколько человек, разливали в стаканы, чтобы создать эффект нескольких заказов. Сидели, болтали, играли спичками в бирюльки или в коробок, простую игру. Играется таким образом: кладёшь плашмя коробок, наполненный спичками наполовину, на край стола, картинкой вверх. Далее щелчком пальца коробок надо перевернуть, если коробок переворачивается снова картинкой вверх, это десять очков, если встаёт на «черкаш» – сторону, по которой чиркают спичкой, это пятьдесят, если на самое узкое ребро – сто. А вот если он просто перевернётся на тыльную сторону, ход переходит к следующему игроку. Когда были деньжонки, притаскивали и распивали винишко или водочку, заказывали в баре мороженое, шампанское.
Призвали в армию Колю Зимина. Зима на проводах сказал, что у него незавершённое дело в 108 доме. С ним пошли Писькин, Валька Синицын, Рыжий и я. У сто восьмого встретили Сироту, так звали парня, у которого были тёрки с Зимой, и пару парней из сто восьмого. Сирота был парень поздоровее Зимы, но против шестерых у него шансов не было, пацаны его как-то скисли, и он, увидев нас, подорвался через Проспект Мира, мы метнулись за ним. Колька Писькин подсёк его уже на противоположной стороне у восемьдесят девятого, подоспевший Зима сразу ударил ногой по голове пытавшегося подняться Сироту и продолжал бить его ногами по голове. Сирота стонал после каждого удара. Подбежали парни, которые были с Сиротой, он лежал без сознания, Зима повернулся и пошёл домой, ждал народ, надо было догулять проводы. Подоспевшие ребята подняли его на руки, он застонал и вдруг сказал: «Сироту избили» и снова потерял сознание. Друзья его вытащили на середину проспекта, стали ловить машину, ехать в Склиф, а мы с пацанами пошли вслед за Зимой догуливать проводы.
Башка у Сироты оказалась крепкая, из больницы вышел недели через полторы, пацаны рассказывали, что он со своими бойцами искал тех, кто был с Зимой, обошлось. Мы-то в «Лели» сидели, а он и не в курсе, чудило.
А на проводах у Зимы Людмила, его девушка, на традиционный вопрос, будет ли она ждать его из армии, неожиданно для всех вместо привычного, всеми ожидаемого «буду» ответила: «Нет».
Первое мая решили провести за городом, пошли в поход на канал имени Москвы, нам нравились те места, добираться туда можно было на речных судах на подводных крыльях, «Ракете» или «Комете», это тоже было приятной частью путешествия. Обещали резкое похолодание, поэтому в первый в этом году наш поход мы вышли в неполном составе, не было Людки Александрович, Танюши Улицкой и ещё кое-кого из ребят и девчонок. У нас с Колюней были наши новые подруги из Андреевского техникума. Девки они были боевые, но с любовью у нас как-то не заладилось, расположились мы вчетвером в одной палатке, и они явно то ли стеснялись друг друга, то ли чёрт их разберёт, но мы получили полный афронт. При этом разбежаться, в смысле, одной паре переместиться в лес, возможности не было никакой, вечером пошёл снег. Утро нас порадовало, было солнечно, потеплело, снег растаял. Гуляли, бесились, фоткались. Под вечер кинули с Колькой на пальцах, кому с вечера гулять по лесу, кому оставаться в палатке. Гулять выпало мне с подругой. После вечернего ужина у костра, когда народ стал потихоньку расползаться по палаткам, я предложил ей пойти прогуляться по лесу. Она посмотрела на меня долгим взглядом, ничего не говоря, встала, накинула на плечи телогрейку и пошла в лес, я двинулся вслед за ней. Отошли довольно далеко, присели на травку, я расстелил телогреечки и стал помогать ей освободиться от одежды. В
