Совесть - Адыл Якубов

землянках. Без электричества, без водопровода. С утра и до вечера под палящим солнцем. То подвели снабженцы, то обманули строители. И Атакузы, сдерживая подступающую ярость на разгильдяйство, заверяет: «Но теперь говорю твердо, в последний раз: разобьюсь, а будет в этом году у вас жилье! Если не умру, если доживу до зимы, сдержу свое слово».

И уж можно не сомневаться — сдержит. Правдами или неправдами, подношениями или угрозами, не мытьем, так катаньем, но добьется своего. А правила, инструкции? Так не каяться же потом перед бригадой: мол, фондов нет, лимиты исчерпаны, поставщики подкачали. Кроме почтения к инструкции, есть еще и стыд перед людьми, перед девушками, которые возвращаются с поля в землянки, есть еще и совесть, боль души. Вспоминая предупреждения Шукурова, Атакузы мысленно протестует: «Упрекаете в ловкачестве? Законы нарушаю? Наведите порядок, планируйте разумно, обеспечьте всех как надо, тогда и говорите!.. Еще не родился на свет председатель, который может выдать план без минеральных удобрений. И инженера такого не сыщешь, чтобы без запчастей заставил бесперебойно работать машины. Слушать кляузников слушают, а план, между прочим, не снижают. Ни одной тонны не сбрасывают с плана!»

Образ секретаря райкома написан с некоторой скованностью, недоговоренностью. Иными словами, без той художнической свободы, которая воплотилась в характере председателя.

Атакузы весь на виду. Вот он — со своим внутренним миром, со своей хитростью и со своей наивностью, своей проницательностью и беспринципностью. Шукуров более замкнут, сдержан, осторожен. И показан он скорее в сфере рассуждений, нежели поступков и чувств.

Такая скованность пера хоть и отчасти, но объяснима. Шукуров — новый человек в районе. А в этом положении есть и свои преимущества, и свои минусы. Конечно, свежий глаз еще не притерпелся к рутине. Со стороны, как известно, виднее непорядки, упущения, махинации. Но долгий ли срок отпущен секретарю, чтобы наблюдать со стороны?.. К сожалению, у героя А. Якубова еще мало собственного опыта, и прежде всего опыта действия, преодоления. Отсюда уязвимость благородного максималистского пафоса. Увещевая Атакузы, Шукуров сплошь и рядом не может предложить конструктивного решения. И тогда сквозь морализаторство прорастают сомнения. После поездок по колхозам «Шукуров стал больше понимать и Атакузы, и других раисов. Вот он, секретарь райкома, требует от них хлопка, беспрекословного выполнения плановых заданий… А сам в глаза не может им посмотреть. И как посмотришь, когда требовать требуешь, а дать то, что нужно для того же хлопка, не можешь. Не сами ли мы толкаем раисов на обходные пути?..»

В этом столкновении аргументов жизни формируется отношение к персонажу, рождается объективная нравственная опенка. Писатель не амнистирует эгоистических замашек председателя, прагматического небрежения этикой. Но он отграничивает вину от беды, распознает за противоречиями личности питающие их противоречия действительности. Как ни горек для Атакузы людской суд, боль, причиненная им, целительна. Она разбивает душевную очерствелость, инерцию- растворения в конъюнктуре, заставляет прислушиваться к мнению окружающих, соизмерять сиюминутные расчеты с логикой правды и совести.

Современная действительность, изображенная в романе, изменчива, подвижна. Ее течение то и дело вскипает на коварных порогах, созданных карьеризмом, потребительством, приспособленчеством, экономическими неурядицами, неразумным вмешательством в природу… Но та же действительность властно утверждает высокие нравственные нормы, гуманистические идеалы и ценности. И потому дает осечку практика Атакузы. И потому оказываются несостоятельными принципы Вахида Мирабидова. За свою капитуляцию перед Джамалом Бурибаевым Фазилат заплатила годами страданий и унижений. «Неужели у дочки жизнь будет такой же горькой, как и у матери?» — со страхом думает она. Однако Латофат уже чужда вынесенная из прошлого психология покорности, повиновения судьбе. И в независимости ее характера, в гордом осознании достоинства личности тоже сказывается время, его поступь.

Роман А. Якубова чуток к сложности бытия, сложности внутреннего мира личности. Его пафос — в познании реальных конфликтов, реальных проблем и противоречий, свойственных нашему сегодня. И, может быть, поэтому так заметна искусственность развязок. Писатель словно бы торопится перевоспитать одних и покарать других, «неподдающихся». Преступление, совершенное Кадырджаном — его машина сбила человека, — как бы передает нить расследования из авторских рук в руки органов правосудия. Но происшествие, в котором наряду с Кадырджаном замешаны Мирабидов и Бурибаев, — случайность. Ее могло и не быть. Неотвратим же и подлинно действенен тот нравственный суд, который ведется в произведении от имени и с позиций совести, гражданского мужества.

Ну, что ж, они есть у Адыла Якубова, эти «накладные расходы», эти срывы в добродетельную назидательность. Но перед нами не врожденные пороки манеры, а болезни быстрого творческого роста.

Последние работы писателя вызвали прочный интерес как в своей республике, так и за ее пределами. Они ощутимо подняли в узбекской прозе тонус социальности, конфликтности, психологизма, обогатили ее новыми характерами, новыми художественными решениями, усилили ее резонанс и авторитет во всесоюзном литературном процессе.

Мавлянá — титул ученых и богословов в мусульманских учебных заведениях (медресе).

Устод — учитель.

Шагирд — ученик.

Сахибкиран — родившийся под счастливой звездой, при удачном сочетании планет.