мне руку, чтобы помочь подняться. Я хватаю его за ладонь, и он тянет меня вверх.
— Ну, пойдем, чокнутая, игра не закончилась только потому, что ты забила один гол.
Я бегу обратно на свою позицию и чувствую, как пружинят ноги, отталкиваясь от земли: я готова повторить все сначала. Смотрю через поле и вижу, что Кроуви мне улыбается. И тут понимаю: я уже давно не вспоминала про папу, так мне было весело. И мне сразу становится очень стыдно.
Всю дорогу до школы я пытаюсь убедить маму, чтобы она разрешила мне остаться с ней.
— Просто я хочу быть с папой, — уверяю я ее. — Все равно в школе мы сейчас не проходим ничего нового. Только готовимся к Рождеству.
И это правда. Мы не делаем там ничего особенного, а я действительно хочу быть с папой. Но дело не только в этом. Мне просто невыносима мысль о том, что сейчас нужно возвращаться в школу, где нет Саскии: после прошлых выходных, после всего, что случилось. В конце концов мама сдается.
— Хорошо, я узнаю в школе, можно ли тебе пропустить один день. — Посмотрев в зеркало заднего вида, она замечает, что я улыбаюсь. — Но не думай, что это может войти у тебя в привычку.
— Непонятно только, почему и мне нельзя пропустить денек в школе, — ворчит Джек.
— У тебя экзамены, вот почему.
Мама заезжает на парковку для учителей и, не заглушив мотора, выходит из машины.
— Я недолго.
Она забегает в администрацию.
Я оглядываю парковку, надеясь, что никто из моих учителей не успеет приехать, пока я здесь. Джек медленно бредет к школьным воротам, и оттуда ему навстречу выходит Кроуви. Я нервно сглатываю и в эту минуту жалею, что не иду сейчас в школу вместе с Джеком. Вижу, как Кроуви кладет руку Джеку на плечи и что-то шепчет ему на ухо. Я представляю, каково это — ощущать у себя на лице его дыхание. Потом он начинает смеяться. Я смотрю на его волосы — они гораздо длиннее, чем разрешено правилами школы, — и вспоминаю, как он улыбался мне вчера на поле. Но сегодня он на меня даже не оглядывается.
Мама выходит из администрации, показывая мне большие пальцы.
— Все улажено, — говорит она и садится в машину. Прежде чем тронуться, она поворачивается ко мне и объясняет: — Мне сказали, что ты можешь не ходить в школу столько, сколько тебе потребуется.
Перебравшись через коробку передач, я сажусь на переднее кресло. Закидываю ноги на приборную панель и смотрю, как за окнами мелькает город. Хоть я и знаю, что посещение папы — дело непростое, все равно не могу избавиться от приятного чувства, что мне удалось сбежать. Без Саскии в школе стало совсем невыносимо. Мама прибавляет скорость, и я поднимаю глаза к облакам. Воображаю, что я птица, летящая высоко в небе так быстро, что может равняться с машиной. А еще я, конечно, высматриваю лебедей. Вот бы увидеть их хоть одним глазком, чтобы потом порадовать папу.
Папа выглядит чуть лучше, чем накануне. Лицо у него уже не такое серое. Но он по-прежнему кажется очень слабым, как будто лет на сто старше, чем есть на самом деле. Я стою рядом с мамой. Не знаю, насколько громко нужно разговаривать с папой и нужно ли вообще сейчас с ним говорить. Кажется, если повысить на него голос, он сразу потеряет сознание. Но мне хочется рассказать ему, как я вчера играла в футбол. Папа раньше был прекрасным футболистом, он играл даже лучше, чем сейчас Джек. У меня начинают подрагивать ноги, когда вспоминаю, как гнала мяч по флангу через все поле до самых ворот. Потом представляю Кроуви, который смотрит на меня, а я уже готовлюсь забить второй гол, отвожу ногу и…
— Ай!
Я удивленно моргаю. Мама трет голень. Я случайно ударила ее по ноге.
— Что ты творишь? — спрашивает она, строго глядя на меня.
Перевожу взгляд на папу — он тоже не спускает с меня глаз.
— Вчера я забила гол, — говорю я, не в силах сдержаться, — когда Джек взял меня с собой на игру.
Вид у папы становится такой довольный, что мне кажется даже, будто на минутку и глаза у него начинают ярче блестеть. Я рада, что рассказала ему. А вот мама все еще стоит со скрещенными на груди руками.
— И нужно было обязательно забить еще один гол по моей ноге? — ворчит она.
Я наклоняюсь и тру ее ногу.
— Прости, я увлеклась.
Но на самом деле мама не сердится. Она придвигает меня к изголовью папиной кровати, чтобы мы могли еще с ним поговорить. Я замечаю, что папа начинает улыбаться. Ему явно лучше. Он нормально заканчивает все предложения. Надеюсь, он поправляется. Может, через пару дней его вообще отпустят, когда проведут все обследования? Я наклоняюсь ближе к нему и сообщаю новость, которая точно его порадует:
— Ты был прав, когда говорил, что за больницей есть озеро. И на нем живет лебедь, может быть, даже кликун.
Вот сейчас папины глаза точно загораются, именно так, как я себе представляла.
— Почему ты не сказала мне раньше?
— Я только вчера сама увидела.
— А остальная стая тоже там?
Качаю головой:
— Нет, только один лебедь.
Я подхожу к окну. Оно рядом с папиной кроватью, но, наверное, слишком высоко, чтобы он мог в него выглянуть. Я смотрю в окно вместо папы. Но вижу только парковку, кольцевую дорогу, а за ними — поля.
— Твое окно выходит не туда, — объясняю я ему. — Нужно подойти к окну с другой стороны здания, оттуда хорошо видно лебедя.
Я смотрю на маму, но та качает головой:
— Нет, малышка, не выйдет. Папа должен лежать здесь.
— Может, нам удастся отвезти его туда в кресле, просто чтобы посмотреть?
— Нет. Он слишком сильно болен.
Я возвращаюсь к папе. Улыбка уже исчезла с его лица.
— Вам придется смотреть вместо меня, — говорит он своим низким, хрипловатым голосом, — и продолжать искать остальных.
Я перевожу взгляд на маму, но она только закатывает глаза, как бы говоря: «Ну ты же его знаешь».
Потом наклоняется и берет папу за руку.
— Если тебя это подбодрит, — тихо говорит она, но явно только для того, чтобы сделать ему приятное.
Готова поспорить, что сейчас, когда папа чем-то заинтересовался, щеки у него сразу стали
