не попрошу.
— А это твоя палата?
— Сейчас — да. Но если кого-то нужно будет изолировать, меня могут переселить в другую.
Наверное, он хочет, чтобы я вошла, но я не решаюсь. Ведь это же как-никак его спальня.
— А долго ты уже здесь?
Он задумывается.
— Сейчас уже недели три, плюс-минус. До этого я проходил лечение дома. Но маме все-таки нужно ходить на работу, поэтому меня положили сюда.
Обойдя меня, он первым заходит в палату.
— Иди посмотри, какой тут вид.
Окно здесь широкое, во всю стену; гораздо больше, чем окна в папином отделении. Через стекла в комнату льется свет. Гарри подходит к окну. В солнечном свете его лицо кажется бледным, как у привидения.
Он снова приглашает меня войти:
— Не волнуйся, я не заразный.
Он улыбается, а я отвожу взгляд и смотрю на улицу. Там я вижу озеро, окруженное деревьями, и, не успев понять, что делаю, уже влетаю в палату. Внимательно осматриваю поверхность воды, проверяю, не сюда ли прилетели кликуны.
— Я сто лет уже смотрю на это озеро, — говорит Гарри. — Хотел сказать тебе об этом еще вчера, когда ты завела разговор про юрков. Как думаешь, там, у озера, они есть?
Я вся сжимаюсь в ожидании какой-нибудь издевки. Но Гарри больше ничего не говорит и смотрит на меня с искренним интересом.
— Может быть, — отвечаю я. — Но для них пока рановато.
Он заметно грустнеет.
— А как выглядят эти юрки?
— Ну, они маленькие, рыжеватые…
— А, то есть похожи на меня?
Я смотрю на него.
— Да, немного. Но отсюда, сверху, их не увидеть.
Кажется, Гарри хочет еще что-то сказать про юрков, а я тем временем поворачиваюсь и внимательно осматриваю озеро. С одного края стайка уток, какие-то птицы плавают в камышах у берега, но мы слишком далеко, чтобы понять, какие именно.
А потом я кое-что замечаю. Одну птицу. Отсюда я не могу сказать, кликун это или шипун, но это точно лебедь. Оперение у него сероватое, как у молодой особи. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю об одинокой серой самочке, которая улетала в тот день от электрических проводов в заповеднике… Она была совсем одна. Может, это она?
— Что там? — спрашивает Гарри.
— Просто лебедь, вероятно, кликун. Может быть, один из той стаи, за которой мы гонялись.
— Гонялись?
Я поворачиваюсь к Гарри, собираясь было объяснить, как мы с папой всегда выслеживаем стаю кликунов и как в этом году они не смогли остановиться в своем обычном заповеднике из-за новой линии электропередачи. Но в конце концов говорю только:
— Именно этим мы занимались, когда у папы случился сердечный приступ.
Уголки рта у Гарри ползут вниз:
— Не хотел напоминать тебе о папе. Или о том, что с ним случилось.
— Все нормально. — Я снова поворачиваюсь к окну и напрягаю зрение, пытаясь определить, кликун это или нет. — Папа обрадуется, когда я расскажу ему, что на этом озере есть лебедь. Честно.
— Правда?
— Да, — я улыбаюсь. — Он на них просто помешан.
Гарри ведет меня к кафе.
— Мама не будет тебя ругать, правда? — спрашивает он в лифте.
Я внимательно смотрю на него, гадая, почему его это беспокоит.
— Могу вас познакомить, если хочешь.
— Не-а. — Гарри качает головой и вдруг кажется очень смущенным.
Он выходит из лифта и указывает в сторону вестибюля, где уже видно кафе. Мама с Джеком сидят за одним из крайних столиков. Мама поднимает голову и замечает меня. Я машу им рукой, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что опоздала.
— Ну, еще увидимся, — говорит Гарри. — Не забывай, наше отделение всегда открыто, можешь навещать меня в любой момент.
— Я постараюсь.
Мама протягивает мне бумажный стаканчик с горячим шоколадом. Он почти совсем остыл.
— Мы думали, ты заблудилась, — говорит она.
— Прости. В общем, так и было.
Я утыкаюсь лицом маме в шею — будем считать, что обнимаю.
Потом смотрю на Джека, он хмурится.
— Кто это был? — спрашивает он, глядя на лифты у меня за спиной, где, вероятно, скрылся Гарри.
Я пожимаю плечами:
— Просто парень, которого я встретила в коридоре. Его зовут Гарри.
Мама издает легкий смешок, но мне кажется, она скорее удивлена, чем рада.
— Только ты заводишь друзей в больницах, малышка. Можешь выпить это по дороге?
Я киваю и иду за ней со стаканчиком в руках. В машине мы молчим. Мама очень устала, а Джек, наверное, не может прийти в себя после встречи с папой.
— Что дальше? — спрашиваю я тихо.
Мама смотрит на меня в зеркало заднего вида и сразу понимает, о чем я.
— Будут проводить обследования, искать причину проблемы. Возможно, на этой неделе ему придется сделать операцию. Но сейчас его состояние стабильно. Не стоит волноваться.
Но в ее голосе нет уверенности.
Когда мы приезжаем домой, Джек сразу идет в гараж за футбольным мячом.
— Я в парк, — сообщает он маме.
— Можно мне с тобой? — поспешно спрашиваю я.
Мне не хочется сейчас заходить в дом; не хочется сидеть с мамой, мучительно соображая, что еще сказать про папу. Лучше побыть с людьми, с кем угодно… Даже друзья Джека подойдут. Если бы Саския не уехала, я бы, конечно, пошла сейчас к ней.
Джек морщит лицо, раздумывая. Очевидно, он не хочет брать меня с собой, но все-таки он кивает. Не знаю почему. Может быть, жалеет меня. Не переставая бить по мячу, он идет вниз по улице; мяч отскакивает от столбов и стен. Я иду за ним на расстоянии нескольких метров.
Четверо друзей Джека поджидают его в парке: Дино, Джез, Рав и Кроуви. Со всеми я знакома. Они расселись на верхнем уровне большой деревянной площадки в виде замка, свесив ноги над скалодромом. Я бросаю быстрый взгляд на Кроуви, но он, конечно, на меня не смотрит, опустил голову и сосредоточенно рисует что-то маркером на верху горки. Длинные волосы падают ему на лицо. Я заставляю себя отвести глаза до того, как он поднял голову и заметил, что я на него пялюсь.
Тут есть пара девушек из класса Джека; они катаются на качелях. Увидев их, Джек бросает на меня быстрый взгляд, и я знаю, что он значит: «Не веди себя по-идиотски, Айла. Не позорь меня». Я улыбаюсь всем сразу. Одна из девушек еле заметно машет мне рукой. Я знаю ее с тех пор, как летом посещала спортивный лагерь от школы. Кажется, ее зовут Лора. Прежде чем я успеваю уточнить ее имя, Дино и Джез кричат
