говорит он, — по идее, теперь он должен завестись.
— Только бензин нужен.
— Да, это довольно важная деталь, — снова засмеялся он.
Я убираю обратно инструменты.
— Можно теперь у тебя я кое-что спрошу? — спрашивает Эмиль.
— В каком смысле?
— Ну ты же расспрашивал меня только что.
— Эм… ну давайте.
Эмиль смотрит по сторонам.
— Ты живешь здесь с отцом один?
— Ага.
— А где твоя мама? Сюда же твой брат скоро приедет, вот я и спрашиваю.
— Она в свадебном путешествии.
— Ах вот оно что!.. — восклицает он с таким энтузиазмом, будто я только что сообщил, что у меня сегодня день рождения.
— Я с ее новым парнем не знаком.
— Вот как…
— Видел его всего один раз, когда он подвозил ма. Его зовут Дидье.
— Неприятно, наверное.
— Да все равно мне.
— Правда?
— Ма считает, что Дидье выбрал только ее, а не все, что там к ней еще прилагается. А Люсьена он получил в качестве бесплатного бонуса. Дидье было вполне достаточно одного ребенка. Так что я остался жить с па.
— О, так значит…
Но Эмиль не говорит, что это значит.
— У ма куча родственников, и все такое. И Люсьен. А теперь вот еще и Дидье. А у па никого, кроме меня, нет.
— И с тех пор вы живете тут?
— Типа того.
Рядом с нами приземляется воробей и начинает купаться в песке.
— Тогда твоему отцу повезло.
— Почему?
— Потому что у него есть такой сын, как ты.
На это я только пожал плечами. Вокруг глаз у него от смеха появились морщинки.
— Я пошел. Хорошо тебе повеселиться.
— В смысле?
Эмиль кивает на кровать:
— С твоим братом.
«Мы перестали справляться, — всегда отвечала моя ма на вопрос о том, почему Люсьен больше не живет дома. — Особенно он с Брайаном не ладил, было сложно. Но и с Морисом тоже». В супермаркетах она говорила это другим мамам, которых мы встречали. Часто даже если ее об этом никто не спрашивал.
В комнате Люсьена ничего менять не собирались. На тот случай, если он приедет погостить на выходные. А в остальные дни мы туда ставили сушилку. И пылесос. На его кровати выросла гора выстиранного белья, которое надо было погладить, а еще туда же поставили коробку от нашего нового телевизора.
Я думал, он изменится, оттого что будет жить там. Может быть, станет лучше. Но каждое воскресенье, которое я просиживал у его кровати, я отмечал, что все в нем остается прежним.
Казалось, ма все время ждала кого-то, кто никак не приходил. Она без конца звонила спросить, все ли в порядке. Мне кажется, я не скучал по Люсьену. Его просто не было дома. Он не исчез, а просто как будто отошел в сторону. Ушел в сон. После каждого нашего визита он всю неделю спал и видел сны о нас. И в тот момент, когда мы въезжали на парковку, кто-то из персонала будил его.
Но я знал, что на самом деле это не так. Я часто замечал ранки у него на руках, которых раньше не было. А иногда и царапины на лице. А один раз у него был синюшный ноготь на большом пальце. Так что Люсьен явно просыпался и когда нас рядом не было.
Ма целовала меня перед сном коротко, будто старалась не дать мне фору по поцелуям перед братом, ему-то ее поцелуи не доставались. И по той же причине мы старались навещать его так часто, как только могли. Уже через пару недель мы взяли его с собой на денек поплавать в пруду.
Меня оставили ждать в машине на парковке, а ма пошла забрать Люсьена. Так получалось быстрее. Па тоже ушел, чтобы помочь толкать кресло-каталку. Здание интерната напоминало школу.
— Но в отличие от школы, тут ничему не научат, — сказал на это мой отец.
У главного входа в здание стояло несколько человек. Я знал, что тут живут еще какие-то люди, но кроме Люсьена пока никого не видел. Для меня все они были сродни динозаврам. Но у всех была какая-то особенность, которая делала каждого непохожим на всех остальных. Так что все вместе они были коллекцией последних представителей своего собственного вымирающего вида.
— Идет, — громко сказал я, обращаясь к самому себе. К машине Люсьена подвезли на кресле, пешком этот путь занял бы у него слишком много времени. Теперь, когда я его увидел, я вдруг осознал, что ужасно соскучился, и начал нетерпеливо дергать ручку задней дверцы машины. Она не поддавалась, на ней стояла детская защита.
— Садись вперед, — сказала мне ма. Я быстро проскользнул между сиденьями. Пока па усаживал Люсьена назад, ма держала его голову, чтобы он не ударился.
— Привет, — сказал я.
— Ку-ва-ваа, — отреагировал он, будто я сказал что-то не то, — ку-ва-ваа!
— Смотри, солнышко мое, мама сядет с тобой рядом.
Она залезла к нему на заднее сиденье, взяла его руку в свои, чтобы погладить ладонь между мизинцем и указательным пальцем, но он начал сопротивляться.
— Ку-ва-вааа!
Влажными пальцами мама попыталась пригладить ему выбившиеся пряди. Она хотела его поцеловать, но Люсьен весь извернулся и отполз от нее так далеко, так только мог.
— Так здорово, — бодро произнесла она тогда, — вот мы снова все вместе, вчетвером.
— Мы все вместе, вчетвером, — повторил я вслед за ней. — Да, па?
— Вчетвером, — сказал он.
Мы все произнесли это вслух, и эта фраза прозвучала как договор.
— Хм-м-м, хм-м-м…
При каждом новом «хм-м-м» Люсьен кивал, будто соглашался со всем, что мы говорили. Волосы у него снова непослушно топорщились.
Наш пляж на песчаном карьере не был похож на те, которые снимают в рекламах. На нашем был серый грубый песок, который забивался мне под ногти, когда я в нем рылся, и было больно. Крепость так точно не построить. В таком песке можно было только ямки выкапывать. Вокруг на каждом шагу лежал утиный помет: зелено-черные полоски с белым пятном на конце. Похоже было, будто гномы начали расписывать их красками, но, заслышав наши шаги, все бросили и убежали. Не вляпаться было просто невозможно: чистого места не было на всем пляже. Но ныть по этому поводу я не собирался, а то мама сложила бы полотенца и мы отправились бы домой. А карьер тут такой глубокий, что однажды в нем пропал водолаз. Я всегда удивлялся, что вода такая гладкая, но под этой гладью все равно никак не рассмотреть, насколько там глубоко. Вдруг набежали облака и стало так холодно, что кожа покрылась пупырышками, но, когда ненадолго снова выглядывало солнце, становилось
