страсти, объединяет людей, вводя их в единое русло. Так, Фокинская речка прибежала к нему, «споткнулась о его большую воду и, как слишком уж расшумевшееся дитя, пристыженно смолкала. Тонкой волосинкой вплеталась речка в крутые, седоватые валы Енисея, и голос ее сливался с тысячами других речных голосов, и, капля по капле накопив силу, грозно гремела река на порогах, пробивая путь к студеному морю, и растягивал Енисей светлую ниточку деревенской незатейливой речки на многие тысячи верст, и как бы живою жилой деревня наша всегда была соединена с огромной землей».
Да, Енисей бежит к далекому морю-океану, бунтующий, неукротимый, все на пути сметающий. Он напорист, у него не забалуешься. И автор, кажется, решил запечатлеть изменчивый многообразный облик батюшки Енисея во всех его проявлениях.
Вот сковывает его непогода: «Сначала появляются зеркальные забереги, по краям хрупкие и неровные. В уловах и заводях они широкие, на быстрине — узкие, в трещинах. Но после каждого морозного утра они все шире, шире, затем намерзает и плывет шуга. И тогда пустынно шуршит река, грустно, утихомиренно засыпая на ходу.
С каждым днем толще и шире забереги, уже полоса воды, гуще шуга. Теснятся там льдины, с хрустом лезут одна на другую, крепнет шуга, спаивается, и однажды, чаще всего в студеную ночь, река останавливается, и там, где река сердито громоздила по стрежи льдины, остается нагромождение торосов, острые льдины торчат так и сяк, и кривая, взъерошенная полоса кажется непокорно вздыбленной шерстью на загривке реки».
Сила сибирских морозов, продолжительность зимы, казалось, могут выморозить, истребить, навечно сковать всю мощь Великой реки. Но нет, бурлит она. И на ее берега приходят беды не от природных стуж и метелей.
Война, может, и не добавляла крепости и неподвижности льду, но подобно жестокой зиме студила жизнь, которая, теряя животворное тепло родного очага, цепенела и иссякала. Читая «Последний поклон», чувствуешь, как холодно было в те дни на Енисее, как застывала деревня и мерз город, как мертвела жизнь. Но и в самые жестокие стужи у Енисейских караульных быков не затихал бурный водоворот, не прекращался мощный поток. «Здесь все бурлит, клокочет, шуга громоздится, льдины крошатся, ломаются, свирепое течение крушит хрупкий припай. Не желает Караульный бык вмерзать в реку. Уже вся река застыла, смирилась природа с зимою, а он стоит в полой воде… От пара куржавеют каменистые выступы быка, кустики травы и сосенки, прилепившиеся к нему, обрастают толстой бахромой, и среди темных, угрюмых скал Караульный бык, разрисованный пушистыми, до рези в глазах белыми узорами, кажется невиданным чудом».
Картина деревенской и городской жизни во время войны напоминает эту студеную круговерть зимнего, нескованного Енисея. Она холодна, темна, и, кажется, вот-вот все застынет, оцепенеет. Однако, подобно Великой реке не поддается цепенящей холодной силе войны море народной стихии, не замерзают источники добра, справедливости, чести, трудолюбия. Какие бы зловещие цепи, какие бы темные силы ни сковывали Енисей, там, внизу, у его незамерзающих чистых родничков и в самые жестокие холода зарождались животворные потоки, соединяющиеся в мощные течения, несущие жизнь окрестностям, взламывающие по весне застарелый лед и уносящие в океан весь накопившийся за зиму мусор.
Прекрасен весной Енисей. Плещет в нем полногрудая волна, стремительно несет она с собой все, что попало в ее объятия. Спадает половодье, обнажая краски берега, по которому возвращается с войны к бабушке, после великой Победы герой повести. Вот как описано это событие: «…Вода… шла на убыль, но река все еще кружилась, гудела и буйствовала возле быков и скал, бья в каменные оплеухи бревнами, однако и на реке вода выпустила на волю релки, и по ним воскресали, отряхивали струпья глины со стволов и ветвей трепанные вербочки, замытые ивняки; остро торчали из сувойно намытых песков и дресвяников лозы краснотала; дегтярно темнели черемшанники с торопливо набухающим цветом; по речкам и оподольям шиханов черемухи отпенились, уже сорили белой чешуей…»
Несет Енисей новую жизнь, уволакивая грязь, порождает надежды. И не могло не появиться той победной весной у людей мысли о том, что наступает новое время, время добра, перед которым отступает лихолетье, и верилось, что «за чертой победной весны осталось всякое зло, и ждут нас встречи с людьми только добрыми, с делами только славными. Да простится мне и всем моим побратимам эта святая наивность — мы так много истребили зла, что имели право верить: на земле его больше не осталось».
Однако не пасторальные пейзажи и лубочные герои наполняют книгу. Нет, это полные плоти и человеческих страстей русские люди, умеющие до изнеможения трудиться и столь же истово гулять в выпавший для веселья день. Здесь, в одном селе, жили и люди домовитые, державшиеся своим трудом на земле, и разного рода захребетники, люди ветреные, не склонные к устойчивому труду. Нет, не благостное впечатление оставляла деревня, описанная в «Последнем поклоне». Здесь кипела жизнь, бушевали страсти, накатывались крутые перемены, все было совсем непросто. Но так было и будет, и только хотелось бы, чтобы протекало это с меньшими страданиями и горестями, чем у тех, кому поклонился автор. Много их, этих простых, мудрых, сильных, слабых и разных людей, кому хочется поклониться вместе с автором за то, что были они, трудились, мучились, смеялись и пели, боролись за жизнь и отстояли ее для нас на бескрайних дорогах мира.
Сложна эта жизнь и далеко не всегда поддается она толкованию юного героя. Он еще только учится основам человечности, правилам общения, добролюбию и способу поведения в различных обстоятельствах. Близкие люди преподносят ему уроки, воспитывают душу, порой ранят ее, но тут же и лечат.
Мягкая прозрачная музыка Васи-поляка разбудила тоску, жаль, тревогу и боль в душе деревенского мальчишки. Его набухшая от созерцания природы душа, не истерзанная мельканием скоропреходящих городских впечатлений, может быть, именно в этот вечер потянулась ростком к свету прекрасного, истинного, вслед за исчезающей в дали «тонюсенькой светлой паутинкой музыки».
Может быть, в этот вечер, под звуки стонущей, скорбящей музыки и проснулась у мальчика великая любовь к родной земле и стали наполняться великим смыслом слова Васи-поляка: «Если у человека нет матери, нет отца, но есть Родина, — он еще не сирота… Все проходит: любовь, сожаление о ней, горечь утрат, даже боль от ран проходит, но никогда-никогда не проходит и не гаснет тоска по Родине». Писатель мастерски показывает взросление мальчика, процесс познания, а также осмысления действий взрослых и собственных поступков. Вот разбудила его зорька-зорянка, и окунается он в мир росистых трав, красных огоньков земляники и яркой зари, разметавшейся
