- Обсудить надоть... Я тоже закон знаю.
Федул держит руки по швам и с готовностью таращит глаза на президиум. Как только председатель колхоза обернулся к нему, он скороговоркой отчеканивает:
- Я тоже сдал в кладовую накопления: двух кобыл, одну жеребую, бричку на железном ходу, двенадцать метров пеньковой веревки для постромок...
- Ты лучше скажи, где ты работал? - перебивает его Фетинья Петровна.
- А где ж? В колхозе и работал...
- В колхозе? - весело переспрашивает Фетинья Петровна. - А кто ж тебя видел, как ты работал?
- Могут подтвердить свидетельским показанием Амос, Феоктист, Микиш...
- Это какой Микиш? - спрашивает Минеевич.
- А Черепенников!
- Дак он же второй год как помер.
- Ну тогда Симеон, - не сморгнув глазом отвечает Федул.
- Ты самулянт! - взрывается Минеевич. - Ты всю жизнь просамулировал...
- А ты прорыбачил, - отбивается Федул. - На пасеке бабу оставишь, а сам на реку... Теперь ишшо на сцену залез. Слазь оттудова... Не заслужил!
- Да я тебя слова лишаю! - грохнул Минеевич кулаком по столу.
- Лишенцев теперь нету! Упоздал на сорок лет... Хватит...
- Ты как был подкулачником, так и остался! - крикнул, багровея, Минеевич.
- А ты раскулаченными холстинами торговал... - не сдавался Федул.
Минеевич заерзал на стуле и беспокойно озирался по сторонам, как бы ища поддержку в президиуме. А в зале смеялись и топали ногами.
- Федул Матвеевич, припомните все ж таки, где вы работали? В какой бригаде? - спрашивает Фетинья Петровна.
- Вот те раз! - пучит глаза Федул. - А кто вас всю войну дровами обвозил? Школу, сельсовет...
- Тять, это ж ты от райтопа работал, - дергает его за полу сидящий рядом сын-тракторист.
- А ты молчи! Тебя не спрашивают... - отымает полу Федул. - А кто в бойной работал?
- Бойная от сельпа была! - кричит Минеевич.
- Хорошо. Ладно... А кто десятидворкой по дорожному делу руководил? Кто вас выгонял с подводами на щебень, за песком? Это вы мне так теперича отплачиваете!.. Мстительность ваша, и больше ничего...
- Это обчественная нагрузка...
- Не юляй... В какой бригаде работал?
- Садись, тятя, садись...
- А ты молчи! - Федул скидывает с себя полушубок, за который тянет его сын, и торопливо начинает выдергивать рубаху из-под пояса. - А теперь учтите такую прокламацию. Поскольку я награжденный "Георгием" и воевал в последнюю очередь в мировую... Ишшо в японскую на Цусиме, на "Цесаревиче" то есть. А в плен попадал!.. Это как можно отбросить? Что надо мной там японец исделал? - Он заголил по самую шею рубаху, обнажив синевато-белое брюхо и мускулистую, заросшую седыми волосами грудь. На его груди, размахнув крылья, парил татуированный орел; в когтях он нес женщину, у которой вместо головы приставлен был сморщенный Федулов пуп. - Вот какие протчие предметы оставил на моем теле плен, - торжественно произнес Федул в наступившей тишине, поворачиваясь во все стороны оголенным брюхом. Спрашивается, когда ж мне было работать? Иль и это не в зачет?
- Ты нам пузо не показывай. Его в протокол не запишешь. И птицу твою мы видели. Опусти рубаху! - повышает голос председатель сельсовета. - Ты что, не знаешь, как отвечать надо? В какой бригаде работал, говори?!
Федул опустил рубаху и молча стал запихивать ее, оттягивая пояс штанов.
- А что его спрашивать? Голосовать надо, - сказала Фетинья Петровна.
- Поскольку Федул Черепенников стажу колхозного не подтвердил, ставим на голосование. Кто за то, чтобы пензию Федулу не давать? - спросил Минеевич.
- Можно не считать. Картина ясная - почти единогласно. Опустите руки, сказал председатель колхоза. - И последний вопрос: какую пенсию назначим Максиму Минеевичу Пустовалову? - Председатель взял со стола заявление Минеевича и прочел: - "Поскольку я создавал колхоз, был в активе и безотлучно выходил на работу, а не какой-нибудь тунеядец, прошу назначить мне двадцать рублей в месяц". Кто имеет слово?
- Ты создавал колхоз!.. Как это так? - крикнули из зала.
Минеевич, опираясь на стол, встал:
- Которые молодые - не знают как раз... У Толоконцевой горы стояла Панфилова мельница. В тридцатом году ее растащили, а Панфила сослали, то есть вослед. Феоктист, не дай соврать! Помнишь, в двадцать девятом годе мы всемером у Панфила собрались на помол?
- Феоктист за дровами уехал, - ухнул кто-то басом из зала.
- Егор Иванович, не дай соврать... Ты ишшо маленьким был, - метнулся Минеевич к старшему конюху, сидевшему за его спиной в президиуме.
- Я не помню, - ответил Егор Иванович, краснея: весь президиум обернулся и смотрел на него.
- Да не с тобой, чудак-человек... С отцом твоим ездили на помол... Значит, я, Иван, Феоктист...
- Ты не юляй! - кричат из зала.
Этот окрик точно подстегнул Минеевича, он передернул плечами, вскинул сердито бороденку и сам пошел в наступление:
- Как впервой назывался наш колхоз, ну? "Муравей"... Мураш то есть. А кто ему дал такое название? - сердито крикнул он в зал и, не дождавшись ответа, погрозил кому-то кулаком: - Я придумал! А через чего?.. Сидели мы в мельничном пристрое... Сговорились: артель создавать. А какое название? Смотрю я - по моим чембарам мураш ползет. Я его цоп - и кверху. - Минеевич вскинул щепоть, словно в пальцах у него был зажат этот самый муравей. Мурашом, грю, и назовем. Так и вырешили... Магарыч распили. - Минеевич почуял, что сказал лишнее, мотнул головой и добавил: - За помол то есть...
- Граждане колхозники, они тем разом перепились и Назарку заседлали, говорит Федул. - А Минеевич сел на него верхом и вокруг жернова ездил.
- Врет он! - покрывая хохот, срываясь на визг, кричит Минеевич. - Он самулянт!
- А кого за это выключили из артели? Кого? - распаляется и Федул. - Он всю жизнь бабу на пасеке продержал, а сам прорыбачил. За что ж ему двадцать рублей?
- Прямо не Минеевич, а как это... литературный инструктаж, - говорит на ухо председатель сельсовета председателю колхоза.
Тот снисходительно улыбается и поправляет:
- Не инструктаж, а персонаж.
- Какая разница!
- Тихо, товарищи! Хватит прений. Все ясно. Давайте голосовать: кто за то, чтобы Максиму Минеевичу Пустовалову назначить пенсию в двадцать рублей? - спросил, поднявшись, председатель колхоза.
Зал не колыхнулся, ни одна рука не вскинулась кверху.
- Понятно... Кто за пятнадцать?.. Как всем... Единогласно!
- А ежели как всем... - затрясся от негодования Минеевич, - сами и заседайте. В насмешку сидеть не желаем.
Он с грохотом отодвинул стул и вышел из президиума в зал.
- От дак вырешили!..
- Прямо как в лагун смотрели...
- Совершенно правильные слова...
- По первому вопросу все, - сказал председатель колхоза. - Шестнадцать пенсий выдали, две отказали. На второй вопрос разное. Слово имеет председатель сельсовета Бобцов Федосей Иванович.
Федосей Иванович подошел к столу, раскрыл папку с делами, солидно откашлялся.
- Поступила жалоба от гражданки Криволаповой Евдокии Семеновны на Силантьева Парамона Ивановича и на Черепенникова Федула Матвеевича в том, что они, отперев замок, вошли в дом Криволаповой, выпили осадки от пива, хлебную опару и съели на закуску картошку для поросенка. Посему поросенок визжал, когда пришла хозяйка. Вопросы имеются?
- Судить их надо колхозным судом чести!
- Хорошенько их приструнить! Они, как попы, по дворам шастают...
- В таком разе суд колхозной чести занимает свои места в составе председателя Фетиньи Петровны и заседатели - я и Егор Иванович.
- Подсудимые, встаньте! - приказывает Фетинья Петровна, глядя в папку Федосея Ивановича.
Федул и Парамон встают. Парамон в отличие от Федула сух, с бритым морщинистым лицом; впалые щеки придают ему мрачный аскетический вид, и смотрит он в пол, как заговорщик.
- Как вы проникли в избу Криволаповой?
- Подошли - замок висит... Ну, мы его шевельнули. Я шевельнул замочек ай ты, Федул? - спрашивает Парамон.
- Чего его шевелить? Это он от ветру.
- От ветру?! Эх, бесстыжие ваши глаза, - встает Криволапиха. - Небось палец-то об замок зашиб?
Парамон тычет в ее сторону обвязанным тряпицей большим пальцем:
- На, посмотри, на нем шкуры нет!
- А чо у тебя с пальцем-то? - спрашивает Фетинья Петровна.
- Чирьяка под ногтем. Фельдшер говорит: исделай ванную и помочи... Авось отмякнет. Я скипятил чугунок да сунул туда палец-то. Вся шкура и спустилась, как чулок.
- Не отвлекайтесь! Что в избе делали? - строго спрашивает председатель сельсовета.
- А что там делать? Чай, не на работу мы ходили к Криволапихе, огрызается Федул.
- Не рассуждать! Отвечайте согласно уставу... - повышает голос Федосей Иванович.
- Посмотрели, посмотрели - вроде никого и нет...
- А вы думали - там гостей застолица? - спрашивает ехидно Фетинья Петровна.
- Пускай Федул скажет.
- Я, значит, заглянул на шесток - лагун не лагун и чугуном не назовешь. Ну, вроде бидон... стоит. А в нем и пива-то нет, так - гушша.
- Одна видимость.
