- На два месяца, - ответил Мдинарадзе.
- А если за это время вообще не будет нарушений границы, как же тогда со шпионом?
Строй взорвался, словно вулкан.
- Р-р-р-разойдись! - крикнул майор и закашлялся.
Обняв друг друга, хохотали заместители Чхартишвили.
Писатель растерялся, не зная, обидеться на слова Щербины или все обратить в шутку. Затем лицо у него просветлело, он улыбнулся, потом рассмеялся и наконец затрясся таким здоровым хохотом, что мы поняли: это неплохой человек.
АВТОБИОГРАФИЯ
Я, Автандил Гавриилович Джакели, родился 2 мая 1950 года в городе Тбилиси, в семье служащего. Отец мой - Гавриил Исидорович Джакели, 1925 года рождения, врач, и мать - Манана Исидоровна Бахтадзе, 1928 года рождения, домохозяйка, возвращаясь из Хони, погибли в автомобильной катастрофе 2 мая 1960 года, ночью, на Рикотском перевале, близ села Гореша. Поэтому меня взял дед к себе в село Букисцихе. Там я и продолжал учебу. Дед Исидор, по прозвищу Рыло, был старым революционером. В двадцать первом, когда бежали меньшевики и пришли большевики, ему было двадцать три и был он женат на Мине Антидзе из села Бжолиети. В роду Джакели деда не признавали: по причине вступления в комсомол - во-первых, и женитьбы на крестьянской девушке - во-вторых. В пику всем Джакели-дед стал секретарем комсомольской ячейки и привесил к поясу наган, затем нарубил в отцовском лесу свою долю каштанов, поставил домишко на холме против церкви и зажил там спокойно.
Так вот, в двадцать первом, когда пришли большевики, решили было снести церковь, да отсоветовал сельский учитель Капито Шония - зачем, говорит, разрушать здание, лучше устроить там сельсовет. Комсомольцы вынесли из церкви иконы и повесили вместо них портреты Маркса и Филиппа Махарадзе [Филипп Махарадзе - профессиональный революционер, государственный деятель, литератор. С февраля 1921 года был председателем Ревкома Грузии]. Тут кто-то придрался, как же так, мол, портреты вождей революции будут висеть в церкви? Надо, мол, в таком случае снять с купола крест.
Однако лезть на купол никто не решался. Прошел слух:
"Если кто снимет его, только Исидор!"
- Выручай, Исидор! - взмолился секретарь партячейки.
Дед снял с пояса наган, вооружился зубилом и молотком и приготовился.
- Не губи себя, Исидор! - бросилась к нему бабушка. - Пожалей семью!
Дед осторожно отстранил жену и стал молча подниматься по лестнице.
- Исидор, не шути с этим! Восемь саженей высоты!
Дед даже не оглянулся.
- О боже! - не выдержала какая-то женщина. - Спаси нас, грешных, не гневайся! Это все он, он, окаянный! - Женщина грохнулась на колени, запричитала. Толпа задвигалась, зашумела.
- Боже всесильный! - раздался чей-то хриплый бас. - Ниспошли свои гнев и кару на голову твоего осквернителя!
Все, кроме комсомольцев и партийных, опустились на колени.
- Эй, Вано! Ты секретарь ячейки или кто? - крикнул сверху дед. - Убери этих пророков! Я ведь тоже человек!
Голос деда дрожал... Бабушка упала в обморок. Голосивших баб кое-как выпроводили со двора церкви.
Дед медленно взбирался по лестнице. Добравшись до последней ступеньки, он взглянул вниз. Сотни глаз с ужасом и любопытством глядели на него. Дед посмотрел вверх. Перед ним висела толстая цепь, привязанная к куполу. И дед понял, что путь к цели начинался только теперь... Он дотронулся до цепи и почувствовал, как по телу разлился металлический ржавый холод... Задрожали у деда колени и дрогнуло сердце в груди. Он обеими руками ухватился за цепь и зажмурился так, что в глазах поплыли красно-желтые круги. Потом он открыл глаза и вновь увидел застывшую в ожидании чего-то страшного толпу. Пути назад не было. Дед рванул цепь. Она противно зазвенела. Перхоть ржавчины посыпалась на деда.
Тогда он поднялся на носки, сильнее потянул, весь прижался к цепи, и началось единоборство Исидора Джакели с господом богом...
- Слушай меня, всесильный! Есть ли ты, нет ли тебя, теперь мне все равно! Я иду, и ты должен дать мне дойти!
Слышишь? Должен, должен, должен!.. Я иду к тебе, чтобы обесчестить тебя, и я не спущусь вниз, не добившись своего! Я сильнее тебя, всесильный, и я доберусь до тебя, как бы ты ни сопротивлялся! Доберусь, доберусь!
...На ладонях деда вздуваются волдыри. Они лопаются, и теплая, липкая жидкость, смешанная с кровью, потом и ржавчиной, течет по рукам... Сколько же колец осталось до купола? Одно, два, три, десять, тринадцать... Тринадцать! Слышишь, всесильный! Я одолею их! Одолею, будь их хоть триста! Я доберусь!.. Вот уже осталось десять колец... Девять... Восемь... Доберусь, если даже воестанут против меня все твои ангелы и апостолы!.. Три...
Два... Все! Конец! Помоги мне теперь, мой новый бог!
Покажи свою силу, чтоб я поверил в тебя!
Дед ухватился за крест, напряг последние силы, подтянулся, обнял его и застыл... Ныло все тело, в раскаленных висках стучала кипевшая кровь... Потом дед обернулся и увидел людей, оцепеневших, онемевших... И ему захотелось выть, кричать, орать.
- Э-ге-гей! - вырвалось у него.
- Чего тебе, Исидор? - крикнул снизу Вано.
- Нет, нет, нет!
- Чего нет, Исидор?
- Бога нет, Вано! Нет бога!
- Не слышно, Исидор!
- Нету бога, нет! Вы слышите меня?
Люди молчали.
- Не слышно, Исидор, что тебе нужно? - крикнул Вано, и тогда Исидор понял, что вместо слов из его пересохшего горла вырывался лишь невнятный хрип. - Давай, Исидор, начинай, чего ты ждешь? - донесся снизу голоо Вано.
И дед начал...
Битый час -бил, крошил, ломал, корежил он основание креста. Потом, обхватив ногами верхушку купола и опершись левой рукой на основание, правой потянул крест.
Крест чуть-чуть подался. Тогда дед изо всех сил нажал на него. Крест послушно перегнулся. Так повторилось несколько раз. Наконец крест вырвался из гнезда и с грохотом покатился по куполу, потом, ударившись о кровлю, вдребезги разнес глазированную черепицу и с глухим стуком упал на землю.
Толпа ахнула.
Дед почувствовал легкий укол в сердце и странное жжение под левой лопаткой. Не зная, чем же теперь заняться, он тупо уставился на развороченное гнездо креста.
- Исидор, спускайся, чего ты? - крикнули снизу.
- Что ты там делаешь, спускайся!
Дед встрепенулся, огляделся. Потом сбросил вниз зубило и молоток. Он не слышал ни глухого гула голосов, нн одобрительных криков комсомольцев. Повернувшись спи-, вой к толпе, он взялся за цепь и медленно заскользил но куполу. Достигнув лестницы, дед передохнул, повернулся лицом к двору, раза два ногой опробовал лестницу и не спеша стал спускаться по ступенькам.
"Двадцать ступеней в лестнице, - подумал дед, - это точно: считал, когда поднимался... Три... Четыре... двенадцать... семнадцать... Как же так? Почему семнадцать?
Я же хорошо помню - было двадцать! Ах да, это в той лестнице, у Писти, двадцать ступеней. Зимой я сгребал снег с крыши ее дома, оттого и запомнилась лестница".
...Исидор стоял посредине двора и улыбался.
- Смажьте ему ладони керосином, видите, руки в крови! - сказал кто-то.
- Ну, брат, молодец ты, ей-богу! - обнял деда Вано.
- Исидор, может, воды тебе холодной?
- Что вода! Несите ему вина!
- Закури, Исидор! Табак у меня знатный.
- Где Писти? - спросил вдруг дед.
- Какая Писти, Исидор? - переспросила бабушка, которая все это время стояла рядом и платком утирала струившийся по лицу пот.
- Писти Шарашидзе. Какая же еще? - удивленно взглянул на бабушку дед.
Писти привели.
- Писти, сколько ступеней в твоей лестнице? - спросил дед.
- Тронулся, несчастный! - ахнула Писти и схватилась за голову.
И вдруг... Лицо у деда перекосилось, сморщилось, губы скривились, подбородок задрожал, весь он задергался и словно подкошенный рухнул на землю. Долго валялся дед, воя, рыча и корчась в страшных конвульсиях, и долго оплакивала мужа убитая горем его красавица жена - бабушка Мина.
Потом дед успокоился, затих, а когда встал, люди отшатнулись: половина его лица скособочилась, оттянулась к левому уху да так и застыла.
С тех пор к деду навсегда пристало прозвище Рыло.
- Ты чего строишь рожу, словно Рыло-Исидор?
- Отстань, а то как дам nq морде, сделаю из тебя Рыло-Исидора!
- Какое там! Когда Исидор стал Рылом, Никифору было добрых три года!
- Да ну, скажешь тоже! Спроспм у Рыла-Исидора:
он-то должен помнить!..
Но это говорилось за спиной деда. Во всем селе не нашлось бы смельчака, кто в лицо назвал бы его Рылом.
Наоборот, Исидора уважали и даже побаивались. Ведь в свои двадцать три года он стал первым председателем сельсовета.
Так вот, тогда, в двадцать первом, спустя неделю после того, как деда избрали председателем, он получил письмо от Минаго Джабуа - известного бандита, заклятого врага советской власти: "Рыло! Если ты мужчина, а не баба, подымись в Суребский лес, жажду умыться твоей кровью.
А не посмеешь, так я сам к тебе спущусь. Побалуюсь с твоей красавицей, а потом прирежу тебя, как свинью, у самой паперти церкви".
