Миша и Катя переглянулись.
- Ладно, - говорит Миша, - а чего тогда к нам? Почему не к коммунистам? Или не к бритоголовым?
- Нет, - отвечаю, - шановны панове, то не можно, то не жечно. Коммунисты - они все какие-то левые. А голову побрить я всегда успею. Вот провалю экзамены в институт, и побреют меня. Так что я к вам.
- А вот чего ты все-таки у нас ищешь? Карьеру хочешь сделать?
Въедливая какая, чего ищу, чего ищу. Не люблю, когда девушки курят, между прочим.
- Я ищу, - говорю я, - где бы пожертвовать собой за святое, правое дело, между прочим. И хочу узнать, почему у нас всюду такая лажа. А карьеру пусть делает зафаканый истеблишмент.
- Вау! - закричал Миша. - Наш человек!
Катя хмыкнула, потушила сигаретку и пошла. Наверное, я ей не понравился.
Отвели меня в кабинет. Там сидит под портретом Старовойтовой дама средних лет и чай с блюдечка дует.
- Это наш старый член, - указал Миша. - Сан Саныч.
- Как Сан Саныч? - удивился я.
- Александра Александровна, - пояснила дама спокойно, - сложно для произнесения. Возьми эту бумажку, отрок, - это устав партии, - и подпишись внизу.
Я взял, и только хотел подписаться, как меня вдруг сомнение взяло.
- Ага, - говорю, - я подпишусь, а потом окажется, что я вам денег должен.
- Так ты прочитай.
- А если я не умею?! - обиделся я.
Сан Саныч плечами пожала, Катя фыркнула, а Миша от радости, что новый член такой приколист, на столе на голову встал. Я сразу понял, что он хип-хоп и брейк-данс могет.
- А если не умеешь, - выкрикнул он, вертясь на макушке, - то тогда рискни, приятель! подпиши, не читая, а потом посмотрим!
Я подписал. Миша встал обратно на ноги и стал скакать от радости.
- Сан Саныч! - крикнул он. - Наливай нам водки!
- Хрен вам водки с утра, - возразила Сан Саныч, - таким маленьким. Вот завтра у нас будет акция, комсомольский праздник. Вот и выпьете, а сейчас ни-ни.
На том мы и разошлись, то есть, я разошелся, а старые члены остались. Только я, однако, спустился до пятого этажа - скок, скок, легкими шагами догоняет меня Катерина. В такую жару пахло от нее только свежестью. Не дезодорантом, а как от младенцев - молоком и карамельками.
- Ты в какую сторону идешь?
Вот, думаю, блин. Специально привяжется и будет прикалываться. Ясно как белый день. Все они такие.
- В другую, - нажал я.
Катя расхихикалась, как придурочная, и пальцем грозится:
- Нехорошо так относиться к товарищам по партии. За это бывает высшая мера.
- А я не боюсь, - говорю я. - Меня уже один раз приговорили к высшей мере, а я охрану прирезал, народ поднял, купил корабль и сбежал на Мадагаскар. Стал там королем...
- Ага, - подхватила Катя. - Беневский твоя фамилия.
Вот, думаю, блин. Почувствуйте момент. Это как если, например, древний грек встречает древнего грека где-нибудь в Сибири. Этого Беневского, может, кроме меня, пара человек во всей России и знают. Ну, десяток. Родная душа, можно сказать. Я весь покраснел, слился с жаркой природой.
А мы между тем вышли на Исаакиевскую площадь. Там дуло ровным золотым дыханием, там купол собора, как яйцо, округлялся вверх, и весь Исаакий, тяжелый, с ситечками на фронтонах, стоял, словно каменный торт. Нева журчала и блестела за машинами.
- Ну ладно, - говорю, - я пошел.
- У нас завтра акция, - напомнила Катерина. - В десять утра начало. Придешь?
- Конечно, приду! - пообещал я, и мы расстались.
Очень уж было жарко, или я не привык, что Питер такой большой и роскошный город, - а только я все время оборачивался. Я боялся, что Катя пойдет за мной и увидит, что я направляюсь в штаб партии "Выдембор".
3
Если к месту обретения дыбороссов надо было долго идти вверх, то к выдемборцам - вбок. Их штаб-квартира находилась в самом конце какой-то туповатой и кривоватой улицы. Такие улицы в Питере, насколько я понимаю, встречаются довольно редко; надо же мне было на второй день напасть на одну из них. Я плелся по ней долго-предолго, то мимо психушки, то мимо школы, то мимо памятника поэту Майкопскому, а чаще всего мимо стройки. Вся эта улица поросла крепкими узловатыми тополями, у которых каждый лист был, как тропический лотос. Машины по этой улице не ездили, но стояли стройными рядами.
Наконец, я дошел до розовенького двухэтажного домика под номером не то сто три, не то сто восемь, прошел сквозь двор - там тоже что-то росло и тоже что-то строили. Здесь же, прямо на дверях, висела залихватская табличка: "Выдембор".
- А кто это к нам пришел, - умильным голосом сказали за дверью.
- Это я, - гаркнул я. - Егор! Гайдар, практически! Пришел к вам в партию вступать!
Дверь открылась. На пороге стоял босой мужик. Он был ниже меня на голову, но весь мякенький и гладкий. В волосах у него запуталась стружка.
- Мы тут ремонт делаем, - объяснил он кокетливо.
- Да уж я вижу, - сказал я суровым тоном. - Ох, не закончите вы к трехсотлетию!
- Конечно, - подхватил мужик, приглашая меня внутрь. - Конечно, не закончим! Начальник-то у нас - водопроводчик. Трубы починил, а остальное не умеет.
- Да, трубы - это еще не все! - поддержал я. - Главное - это система!
Мужик меня усадил за стол и восхищенно полюбовался.
- А что же мы будем пить, - сказал он.
Только я рот раскрыл, как из соседней комнаты выбежал какой-то кривоногий герцог с афишами под мышкой и закричал:
- Коля, а ну марш отсюда! Если ты тут ремонт делаешь, это еще не дает тебе права распоряжаться!
- Да я что, я ничего, - виновато развел руками мужик и испарился.
- Чего он тебе втюхивал? - спросил кривоногий герцог.
- Что начальник у вас водопроводчик, - донес я. - Что к трехсотлетию не управимся.
- Ну, это правда, - махнул рукой герцог. - Он у нас из сантехников во власть пришел. А к трехсотлетию... сам посуди!
- Да, - опять поддакнул я - и промахнулся.
Кривоногий герцог проковылял вокруг меня, с маху уперся волосатыми руками в край стола и провещал страшным голосом:
- А что это ты мне все время поддакиваешь? А ну, отвечай, кто ты таков?
Я почесал в затылке. Жарко тут у вас, братцы, рассудил я. У нас и то не так жарко. Однако надо было отвечать, не срамить родной Каменный угол и науку пацанского стеба.
- Я, - ответил я гордо, - правый лев, отстаиваю отсутствие отстоя, а за права готов даже отсиживать!
- А любишь ли ты Чубайса? - спросил хитро кривоногий герцог.
- Чубайса?? - изумился я. - Обожаю. Я скучаю по нему.
Чубайсом, или просто Баксом, звали нашего рыжего кота.
- Скучаешь, - хмыкнул кривоногий герцог. - Нечего по нему скучать. Он и на своем месте хорош. Хотя он, конечно, профессионал. Не то что нынешние: совсем мышей не ловят.
- Ловят, - сказал я наперекор.
Я допер, что кривоногий любит плюрализм, и чтобы спорили. И тут угадал.
- Молодец, - сказал кривоногий герцог, - отлично.
Тут дверь распахнулась, - оттуда повеяло прямо-таки жаром, как из печки, - и вошли, оживленно беседуя, еще два члена. Одна была молодая, годами чуть старше меня (но это, опять-таки, мог знать только я), другой был примерно ровесник герцогу, и держался как начальник, или как добрый конь.
- Так! - зарычал он. - Приветствую! Я - здешний главарь, звать меня Пармен! Это Варя, знакомься.
Варя улыбнулась, причем я увидел край ее языка.
- А это наш идеолог Герман, - главарь указал на герцога, - он, правда, все пропивает, но от этого только сильнее блещут его добродетели.
Варя села на край стола и стала болтать ногами. Она вообще была непосредственная девица.
- Мы пиво пить будем? - спросила она.
Вопрос был в струю, но лица Германа и Пармена вытянулись в стручки.
- Ох, Варя, - простонали они. - Нам же сегодня Москву встречать. Что он про нас подумает.
- А гостя угощать? - изумилась Варя.
- Знаешь, вот у нас послезавтра акция будет, - вспомнил Пармен, - пусть гость приходит, заодно посмотрим его в деле.
- Да! - согласился кривоногий герцог Герман. - А то принимаем всяких предателей, а потом в крепости почем зря сидим.
- А я тоже в крепости сидел, - похвалился я. - Только не в этой, а в Шлиссельбурге.
- За что? - поинтересовалась Варя.
- За что, - махнул рукой я. - Приплели, что я зятю какие-то там земли не так продал, и что на работу не ходил. А на самом деле у нас власть некондиционная, и я хотел довести ее до кондиции.
- До кондиции, - хохотнул Пармен. - Как же, помню. Царица Нюрка тогда правила. Точно?
Вау, думаю, какие в Питере все культурные. Все, что нам историк в школе под строгой тайной рассказывал - все знают. Прямо обидно даже. Неужели у меня теперь нет ничего сокровенного?
- Ну ладно, - говорит Герман, - значит, будешь у нас работать в качестве кондиционера. Это нам сейчас, сам видишь, позарез нужно. Жара. Приходи послезавтра на акцию. В десять утра. Первый раз взносы можешь не приносить.
- А я и не собирался, - сказал я, да и пошел.
Только прошел домиков пять, слышу сзади топот, и Варька меня догоняет.
- Эй! - кричит. - Эй, ты!
Я не отзываюсь.
- Ну, как тебя там!
Я не отзываюсь. Варька забежала вперед, - ноги у нее были пыльные, но сама она вся свежая, как клубника, и что-то было в ней очень справедливое, как будто она дождь за три дня чуяла.
