1.
Заснувший довольно поздно, Арсений с трудом и раздражением возвращался в реальность, куда его призывал настойчивый звонок междугород...
Вот тебе и быка за рога! К дьяволу, к дьяволу Арсения! Еще не появившись, он успел надоесть до печеночных колик. Нет уж, действие так действие. Прямо со звонка!
1.
Телефон звенел настойчиво и неритмично - так звонит междугородная...
Ну вот. Уже чуть-чуть лучше. Тоже, конечно, не Бог весть что, но все-таки. Только звенел - звонит в одной фразе. Нехорошо. Ладно. Оставим. После, при сквозной правке? А то и с места не сдвинешься никогда. Сверху же, чтобы ни здесь, ни дальше не тратить лишних слов, недурно проставить время действия. Как у той девочки в Дне получки. У Ирины. Итак:
1. 6.03 - 6.27
Телефон звенел настойчиво и неритмично - так звонит междугородная. Арсений, как был, голый, выбрался из-под одеяла и побежал на кухню. Вдогон ему полетел испуганный голос мгновенно проснувшейся Лики: не снимай трубку! Слышишь! Не снимай трубку! Арсений понес исходящий звоном аппарат в комнату, но шнур зацепился под дверью и расцепляться не желал, а звонок надрывался из последних сил. Не выдержав напряжения, Лика, тоже голая, вскочила с постели. Ответьте Владивостоку! Ал°, вы слышите? Отметьте Владивостоку! Да-да, сказала Лика, я слушаю.
Пока в мембране трещало, Лика беззвучно, одною артикуляцией, объяснила: Же-ня! приложила палец к губам и махнула Арсению рукою: отойди. Он поставил телефон на пол, двинулся к диванчику, взял лежащие поверх одежды электронные часы: 6.04. Во Владивостоке, стало быть, сколько? Плюс семь... Второй час дня. Или минус семь? Голая Лика на корточках у телефона выглядела неприятно, лобковые волосы, слипшиеся от ночных утех в сосульку, притягивали брезгливый взгляд, и Арсений подумал: надо запомнить сосульку на будущее: после очередной ссоры она, может статься, удержит от обычного примирительного звонка. Ал°, Женя! кричала Лика в микрофон. Ничего-ничего, я как раз вставать собиралась. А? А? Как ты смеешь такое спрашивать?! Ради этого и звонишь? Конечно же не пила! Не пи-ла-а... Врет! с раздражением подумал Арсений. Не пила! И чего она ему врет?! А? Когда? Очень плохо слышно! А? Подожди минутку... Лика привстала с корточек, не отняв трубку от уха, жестом попросила принести карандаш и бумагу. Арсений принес. Говори, прокричала на всю квартиру: слышимость, надо думать, на самом деле была скверная, я записываю. Какой неприятный у нее голос, когда она кричит, отметил Арсений и это. Голый. Белый. Пропила голос. Девятнадцатого. Восьмой рейс. Поняла, поняла. Ладно, не буду. Ну, целую, привет. А? Конечно, скучаю. Привет, говорю. Целую. Привет.
Лика положила трубку, через заметную паузу подошла к Арсению, обняла сзади: зачем одеваешься? Рано. Поспим капельку. Ликина рука случайно наткнулась на твердый бугор, выпирающий сквозь тонкую кожу пиджака. Арсений напрягся и резко, слишком, пожалуй, резко сбросил руку, прикрыл бугор своей ладонью. Случайно ли? Неужто догадалась, что у него в кармане? Ты же вставать собиралась! Лика забралась в постель, отвернулась, - конечно же не догадалась, но на Арсениев жест обиделась, кажется, сильно. Жест, действительно, получился не очень красивый, но Арсений никак не мог допустить, чтобы Лика, чтобы кто бы то ни было знал об этих деньгах или о тех, что лежат на книжке. Деньги, разумеется, не ворованные, заработанные, и все же... Он рванулся на кухню, ощупал пачку в кармане и, успокоенный, чиркнул спичкою под чайником. Вспыхнуло, зашипело голубое пламя. А чего он, на самом деле, оделся? Уходить? Но тогда зачем чай? Деньги, деньги, вс° проклятые деньги! он из-за них такой взбудораженный со вчерашнего вечера, из-за шестисот двадцати рублей, с которыми получается четыре двести пятьдесят, то есть сумма, уже позволяющая подумать о ?жигулях? реально. Но не сейчас же, не в шесть утра бежать подыскивать машину! Арсений постоял неподвижно, пытаясь себя успокоить, и, когда счел, что это удалось, вернулся в комнату. Взял со стула у кровати сигарету, щелкнул любимой зажигалкою, ?Ронсоном?. Рядом с одетым мужчиною белый лифчик на деревянной спинке, смятый, несвежий, остывший, казался неуместным, - третье брезгливое наблюдение за утро. Впрочем, Арсений, сама объективность, покосился и на собственные ступни, обутые стоптанными тапочками Ликиного мужа.
Неверная жена лежала в постели, отворотясь в угол. Перестань дуться, бубнила. Нашел к кому ревновать! Арсений демонически, так что самому стало смешно, улыбнулся. Во-первых, он скучает по Олечке. Во-вторых, надо же в моем положении соблюдать хоть элементарный такт. В положении содержанки? В положении жены! Как я, по-твоему, должна была поступить? Бросить трубку? Сказать, что люблю не его, а тебя? Не водить любовников, буркнул Арсений. Ах, сегодня я не могу! ох, мне пора домой! передразнил непохоже. Надоело! Видела б, что с тобою сделалось, когда телефон зазвонил! Смотреть противно. Дай сигарету, снова примирительно попросила Лика. Возьми сама, ответил Арсений и вышел из комнаты. Лика повернулась на спину, закрыла глаза, заплакала. На кухне гремела посуда, шумела вода. Протянув руку, Лика нашарила на сиденье стула сигарету. Закурила. Арсений появился на пороге: завтракать будешь? Спасибо. Только кинь мне, пожалуйста, халат. Арсений вспомнил сосульку и зло ответил: стесняешься? Ну-ну.
Потом сходил в ванную за халатом, бросил через комнату.
2.
Сцена, надо сознаться, получилась не Бог весть какая оригинальная, и открывать ею книгу казалось нехорошо. Да и сама фраза про .междугородный звонок годится разве что для начала эпизода, главки, а никак не всего романа. Но увы, Арсениева жизнь поводов для чего-нибудь покруче, поинтереснее - хоть разбейся! - не давала. Пробавляться чем есть? Жрать что дают? А может, копнуть из подсознательного, воображенного? Из снов? Тем более что герой как раз просыпается.
Арсений стал внимательно перебирать в памяти последние сновидения: позы женских тел, брызжущая сперма, очереди за мебелью, респектабельная езда в собственной машине (в машине - только во сне, только, увы, во сне!) - и во снах не отыскивалось ничего подходящего. Оставалось смириться или выдумывать что-то, сочинять.
Сочинять хотелось не очень. То есть, пожалуй, и хотелось, но не соответствовало первоначальной идее документального романа. Впрочем, если заложить подтекст, внутренний, что называется, смысл: дескать, чувствует Арсений, что жизнь его катится не так-то уж и гладко, как кажется, как мечтается, чтобы казалось; дескать, мстит ему подсознание за то, что загоняет он туда неприятные наблюдения и мысли, не делает из них действенных выводов, не позволяет им нарушать ровное почти благополучие собственной жизни, - если заложить подтекст, то почему бы и не разрешить себе и что-нибудь эдакое, на всю катушку, с КГБ, так сказать, и расстрельчиком? Чтобы и первая фраза была, и все как положено.
Долгое время коридор был пуст.
Это уже похоже на начало. Фраза литая, короткая, без оговорок, без всевозможных придаточных, без извинений перед читателем, что, дескать, пишешь. И вполне диссидентский образ коридора. Метафора бюрократии, власти. Дальше уже можно цеплять слово за слово - что-нибудь да получится.
Долгое время коридор был пуст. Потом, выйдя из его колена, на фоне бело-розовой мраморной стены возникли три человечески; фигурки в ряд, средняя чуть впереди боковых. Эхо размывало шаги.
Пока фигурки вырастали, приближаясь, Арсений мучительно старался припомнить, что это за место, и вдруг узнал, будто пелена спала с глаз: новый переход с ?Площади Свердлова? на ?Проспект Маркса?. Недавно открытый, он стеклянно блестел полированными плитами пола и стен. Пахло известкой...
Лихо загнул: ПАХЛО ИЗВЕСТКОЙ! Сны запахов не воспроизводят - вот и получается сон, а вместе и не сон:. некая фантастическая реальность. Кафка какая-то! То что надо.
Средний шел, опустив голову, лицо его оставалось в тени, и Арсений, как только что с коридором, все не мог узнать среднего. У боковых, которые сильнее и сильнее отставали, лиц не было вообще.
Арсений увидел узенький, совсем слабый лучик желтого света, бьющий сквозь стеклянную линзу в стене наперерез коридора, и отметил: фотоэлемент. Как в турникете. Только здесь-то зачем? Для статистики? Пассажиров, что ли, считать? А сам прекрасно знал и зачем фотоэлемент, и кто тот, средний, - просто никак не успевал сосредоточиться на своем знании: следил за происходящим.
Средний подошел вплотную к лучику и пересек его. На маленькое окошко в стене упала тень. Изменился ток. Сработало - Арсению даже показалось, что он слышит щелчок, - реле. Замкнулись контакты. Сердечник повлек тонкую черную тягу, та - спусковую скобу скрытого где-то выше пулемета.
Подробное описание устройства устройства - тоже хорошо. Деталь! А деталь, как известно, убеждает. Можно врать напропалую - лишь бы детали были точны. Ну, и прямо к действию!
Затарахтела очередь. Пули из ствола летели до тех пор, пока средний, обмякнув, не опустился на пол. Свет снова попал в окошечко. Контакты разомкнулись. Сердечник освободился из-под власти соленоида. Один из конвоиров переключил тумблер, притаившийся между плитами. Лучик погас. И все же другой, прежде чем подойти вплотную к лежащему, взял ?Калашникова? за ствол, вытянул руку и помахал прикладом: техника безопасности.
