свисшими чешуями.
– Отвратно, конечно, – подметил неизвестный, – но и забавно: все исключительно из-за него, ах-ха-х. Даже то, что я здесь… – он хотел напыщенно продолжить свою мысль, но остановился. – Однако где здесь? – озадачено разнеслось по небольшому дубовому кубу, где сидел неизвестный. – Интересно.
Он попытался встать, но обнаруженная рана, как непрошенный гость, заявила о себе в самый неподходящий момент новым потоком алой, быстро струящейся, неостановимой крови. Неизвестный свернулся в клубок: он не знал, чем и как залатать пробоину в его теле.
– Ого, как больно, – словно заворожённо проговорил поясохвост. – Но ничего и не сделаешь… Вот что удивительно! Разве можно исправить прошлое? – спрашивал в березовом помещеньице у стиснутого воздуха неизвестный, и тут же отвечал сам: – Нет. А можно ли тогда винить и ненавидеть так долго того, кто совершил это обидное злодеяние?.. –пытаясь вспомнить лик злоумышленника, перебирал свои коротенькие воспоминания крохотный поясохвост, чья исчезнувшая часть переставала кровоточить, и на ее месте появлялся маленький отросточек длинною в одну чешуйку. – Разве так вернется мой хвост? – удивлялся он. – Не-ет. Ему уже спокойно не вилять из стороны в сторону как прежде: он навсегда стал другим; его беззаботные дни бессмысленно канули в лету…
Прошлая жизнь неизвестного вся основывалась на тех ощущениях, что передавал ему хвост. Хвост для него был словно лучший друг в самую худшую промозглую погоду – лучик солнца, что светит, не прекращая, изо дня в день. Поэтому так больно расставаться с хорошими друзьями: больно разрывать детские снимки.
– Ладно, – вставая на крохотные, кривоватые лапки, говорил неизвестный, – думаю, все эти рассуждения бессмысленны: не важно, кто забрал мой хвост; гораздо важнее, что тот, кто это сделал, получил хороший опыт межличностных взаимоотношений, – неизвестный горько ухмыльнулся, – надеюсь, он сделал правильные выводы… – поясохвост замер, размышляя внутри себя о чем-то действительно важном. – Да и у него, – продолжил он минуту спустя, – мне кажется, должны были быть на то причины, а может, ему просто не повезло, и ситуация сложилась так, как она сложилась, ведь так бывает?.. – поясохвост не хотел спрашивать этого, но нечто странное озадачило вдруг неизвестного – он осторожными шагами подошел к стене. – Я должен попытаться понять его, – на лице поясохвоста читалось непонимание, но он уверенно продолжал мысль,– …в мире нет ничего такого, что совершалось бы без причин, – его глаза тщательно перебегали из одного угла в другой, – нам следует быть более внимательными к деталям… – неизвестный аккуратно провел лапой по стеклянной стене. – Не может быть… – будто в забвении произнес неизвестный: впервые его взору открылись нетронутые километры пушистых нежно-розовых облаков, освещенных лучами восходящего солнца. – Что? – вырвалось с содроганием у него.
Поясохвост стоял взаперти небольшого стеклянного куба, по дну которого растекались темно-алые лужицы крови: его рана не заживала так долго, что он давно уже не замечал, что измазан из-за нее весь.
Поясохвост прислонил лапу к стеклу – на нем остался кровавый след, но неизвестный не придал этому значения: его внимание сосредоточилось на том, что ранее было за границами доступного, на том, что поражало и вдохновляло его, на том, что дарило жизнь и само являлось жизнью – Природа, она заставляла поясохвоста дышать, она взращивала в нем начала чувств и ощущений, она давала ему силы жить, и она вырастила его таким, каким он был и будет еще долгие годы… Годы! Как хочется жить! Как прекрасна жизнь! И природа… Почему временами Ты так незаметна, но так нужна нам постоянно? Почему ни дня без Тебя нельзя прожить счастливым? Почему Твое отсутствие так печально для нас?.. Природа…
– Как я люблю Тебя, дорогая! Продать тысячи тонн золота, чтобы спасти Тебя. Отдать миллиарды алмазов жадным побирателям земель твоих, чтобы сохранить Твою первозданность… Природа… Спасибо, что сберегла меня в столь темные времена. Спасибо, что одна была со мною рядом, что понимала меня и не покидала никогда. Спасибо, что заставляешь жить меня каждый удивительный день – я так тебе благодарен, Природа!.. – поясохвост надолго был разлучён с ней.
На мягких облаках нежно-розового цвета аккуратным касанием судьбы росло могучее дерево со свежей зеленой листвой; на нем сидели стаи птиц – и слышалось их негромкое пение; пред деревом распускались цветы, а вокруг – благоухали плодовые сады с приятным запахом весенней свежести. Где-то журчал ручей.
Поясохвост хотел вновь почувствовать радость от прикосновения к бутонам, хотел ощутить запах утренней росы, вблизи рассмотреть жучков и каждой клеткой своего несчастного тела ощутить дуновение теплого майского ветерка… но поясохвост все еще был заперт.
Он попытался постучать: вдруг кто-то ответит, кто-то придет к нему на помощь – но никого не было рядом… Он попытался вновь, не теряя надежды до конца, но и снова – ничего. Ни единой души не показалось на горизонте.
Поясохвост воспротивился такому повороту событий и стал вонзать свои остро наточенные когти в толстые слои непобедимого стекла. Он бил по нему, царапал непреодолимую стену, стачивал роговые конусы до основания, но никак не мог выйти.
Он пытался, долго и уверенно, однако вновь и вновь ничего не выходило.
– Хорошо, – говорил себе неизвестный, – это лишь очередное испытание – еще чуть-чуть и все получиться, – но раз за разом ему приходилось терпеть поражение.
Временами он отпускался на все свои четыре лапы и думал, что это последняя попытка – больше он стараться не может. В такие минуты ящик, в котором оказался заперт поясохвост, мутнел, заключая в свои темные стены теплые солнечные лучи восходящего и заходящего солнца. Так ящик безоговорочно отделял поясохвоста от любования облачной природой. Без нее неизвестный мимолетно тускнел.
Это могло продолжаться днями. Однако, к удивлению самого поясохвоста, силы возвращались к нему; не целиком, как хотелось бы ото всех остатков маленькой души зверька, но и этого хватало, чтобы продолжать бороться за единственную возможность побыть счастливым.
В один из дней, когда надежда более чем когда-либо превращалась в незаметную точку на огромном холсте отчаянья, неожиданно со стороны расплывчатых серых садов помутневшего стекла послышалось льющееся пение благородной флейты.
Поясохвост не помнил о ее существовании, но, услышав, мгновенно распознал ее журчащий, живой голосок. Он, осунувшись за недели истязаний, по зову знакомой издавна мелодии в долю секунды сбросил всю усталость и разочарование. Он подпрыгнул, побежал к толстому, чистейшему как слеза стеклу ящика и застыл в небывалом исступлении. Что же он увидел? Что так поразило его измученный взор? В семи великих шагах от него предстал прекрасный образ играющего на флейте молодого человека.
Он шел уверенно, небыстро, так, как ходят люди, преодолевшие на своем пути множество пугающих невзгод, как люди, сохранившие несмотря ни на что свое человеческое достоинство. Его взор был кроток, а
