ему что-то негромко рассказывал, и Симон чувствовал, что сегодня все его раздражает: и Левий, и солнце, сжигающее землю; и густая пыль над дорогой, и то, что Равви не захотел сделать привал в роще, где была тень.
Он знал причину этого раздражения — ложь. Он утаил от Учителя, что выбрал путь, который Иисус наверняка бы отверг. За все три года это был, пожалуй, первый случай, когда Симон что-то скрыл от Учителя.
В последнее время Иисус тоже изменился. Постоянно говорит о приближающихся скорбях, о том, что ему предстоит пострадать и погибнуть. Смотрит на учеников не так, как прежде, а с неким сожалением, будто не смог дать им того, что хотел...
Наконец, Иисус согласился сделать недолгий привал. Расположились в тени дрокового кустарника. Каждый занялся чем-то своим: Иуда стал пересчитывать деньги из походного ящика, те гроши, которых едва хватает на ночлег и еду; Матфей развернул клочок пергамента и делает на нем какие-то записи, Андрей плетет из тонких веревок сеточку. Тянет младшего брата назад, на Галилейское море, к его тихой воде...
Все устали от этих бесконечных странствий, блужданий, от постоянной угрозы быть ограбленным или убитым. Мало ли их выгоняли из поселков, спускали на них собак, обворовывали на постоялых дворах? В горах на них нападали леопарды, в пустынях жалили скорпионы. Удивительно, почему до сих пор все они еще живы.
А Иисус говорит только о скорбях и своей близкой смерти. Вот и сейчас — удалился от всех, стал на колени и молится. Собрав с земли пыль, посыпает ею главу…
Возле загона для овец в Нижнем городе стоял невыносимый гам — накануне праздника там шла оживленная торговля.
Подойдя к одному из торговцев, Симон шепнул ему что-то на ухо. Смерив Симона острым взглядом, торговец жестом указал следовать за ним.
Они вошли в какую-то хибару, где провожатый подвел Симона к тыльной стене и отбросил наваленные там мешки. Открылся проем с вырезанными в земле ступенями, которые вели вниз.
В подвале слабо горел светильник, было душно. Четверо мужчин стояли у высокого каменного стола, о чем-то негромко разговаривая. Завидев вошедшего гостя, переглянулись.
Все они были одеты в простую одежду, ничем не отличаясь от обычных торговцев или пастухов. Только на одном из них был длинный черный плащ.
С улицы сюда едва долетали шум торговли и блеянье овец.
Один из мужчин подошел к Симону:
— Здравствуй, Кифа, рад тебя видеть. Проходи, — он протянул гостю руку.
— Здравствуй, Исав, — ответил Симон.
— Нашел нас легко? Надеюсь, хвоста за тобой нет. У тебя кинжал с собой?
— Нет, я спрятал кинжал в Гефсиманском саду, мне он пока не нужен.
К Симону стали подходить другие мужчины, знакомясь с ним.
— Заканчивайте болтовню, у нас мало времени, — сказал мужчина в черном плаще. Судя по тону, он был среди них главным.
На столе лежали длинные мечи с кожаными рукоятями, ножи с кривыми лезвиями, бронзовые нагрудники и сваленные в кучу туники с темными пятнами запекшейся крови. На одном углу стола поблескивала горсть серебряных монет.
Мужчина в черном сложил в мешок оружие и доспехи:
— Передадите это Руфу, он тоже организовывает отряд сикариев, ему это сейчас пригодится. А деньги отдадите главному коэну в храме. Все понятно?
— Да, Элеазар, — ответили ему.
Возникла недолгая пауза. Все смотрели на Элеазара, ожидая от него новых указаний. Он стоял, слегка раскачиваясь взад-вперед, словно размышляя о чем-то. Неожиданно повернулся к Симону. Положил ему руку на плечо и крепко сжал:
— Ну, здравствуй, рыбак. Значит, ты пришел к нам и готов идти с нами?
— Да, — тихо ответил Симон.
— Хорошо, проверим тебя в деле. Завтра ночью, в третью стражу, ждем тебя у Сионских ворот.
ххх
Следующей ночью, в третью стражу, возле Сионских ворот были убиты два римских солдата.
Но Симона среди нападавших не было. Он не пришел.
Толпа повалила следом за отрядом. В полумраке Гефсиманского сада, озаряемом вспышками факелов, мелькали силуэты римских воинов, их поднятые копья и мечи. Раздавались окрики идущего впереди стражника — он требовал очистить дорогу и расступиться.
За отрядом семенили рабы первосвященника. Один из рабов прижимал к голове окровавленную тряпку — во время ареста Иисуса Симон кинжалом отсек ему ухо.
С близлежащих дворов сбежались люди, лаяли собаки.
Напрягая зрение, Симон, идущий сзади со всеми, видел светлый хитон Иисуса, мелькавший между красных плащей.
— Равви! Равви! — кричал он, размахивая руками, надеясь, что Иисус оглянется и увидит его.
Иисус, действительно, вдруг оглянулся и на мгновение остановил на Симоне взгляд. Было темно, и Симон не увидел глаз Учителя. Но он почувствовал взгляд этих глаз — заплаканных, скорбных, даже растерянных...
— Прочь! Прочь с дороги! — кричал воин, несущий факел, обрушивая на всех вокруг ругань и проклятия.
— Я с тобой, Равви, с тобой, — шептал Симон.
— Прочь, прочь! — кричали солдаты, поднимая факелы как можно выше, когда они вышли из сада и уже не было опасности устроить там пожар.
«К сикариям, быстрее к сикариям! Просить у них помощи!» — подумал Симон и, спрятав кинжал, побежал по уже знакомой дороге.
ххх
Холодная, очень холодная ночь. А днем-то было так жарко. Столько пыли поднималось над улицами Иерусалима, что трудно было дышать. Сколько жертв было принесено Всевышнему в эту Пасху, сколько воскурено благовоний! Тучные тельцы, горы овец и баранов лежали на каменных жертвенниках по всему Иерусалиму, на белых его древних камнях.
Жертвенные костры пылали на Елеонской горе, и возле всех семи ворот у входа в город, и возле дворца Ирода Великого. Но более всего их пламя полыхало в Храме, где первосвященник Каиафа, облаченный в золото и пурпур, в окружении коэнов и левитов, кропил жертвенное мясо и произносил молитву молитв: «Шма, Исраэль! Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь – един есть!..»
Пасха! Праздник освобождения! Помни, иудей, о том, что ты был когда-то рабом в Египте. Великий Моисей вывел тебя из рабства. Скоро придет новый Моисей и поведет народ к новой свободе! Шма, Исраэль!..
Весь
