- Что еще? - спросил князь.
- Меня полковник Лесли в Рязань посылал, стрельцов учить, а я...
- Будешь сына моего учить! - с улыбкой перебил князь. - Не бойся! Я в Рязань отписку дам, а Леслею сам скажу!..
Эхе успокоился и улыбнулся.
- А будет война, со мной пойдешь! - добавил князь.
В вотчине князя царила шумная радость. Княгиня в ноги поклонилась князю и обняла его колени.
- Простишь ли ты меня, окоянную, что не досмотрела?... - сказала она.
- Бог с тобой! - взволнованно сказал князь, поднимая жену. Теперь надо бога благодарить. Стой! Я обет дал выстроить у нас церковку Николаю Чудотворцу! Пойдем помолимся!
- Помолимся! - радостно ответила княгиня.
Князь послал нарочного за священником для молебна. К вечеру приехал священник.
В то время было много священников, оставшихся после московского разорения без церкви. Они ютились при чужих приходах, выходили днем на базар, и иной священник за калач служил молебен, а за алтын обедню.
Седенький, в лаптях и онучах, в рваной, заплатанной рясе, с бородкою клинушком, он робко переступил порог княжеских хором и дрожащей рукой благословил князя с княгиней.
Князь поклонился ему в землю, потом принял благословение, поцеловал ему руку и сказал:
- Как звать, отче?
- Отцом Николаем, родимый, Николаем! При Козьме и Демьяне стоял, да вот пришли ляхи; церковь опозорили поначалу, потом сожгли, доченьку в полон взяли, жена умерла от горя, сначала ослепнув от слез, и оставила меня сиротинку, без паствы, без друга, как былиночку!
Голос его задрожал и пресекся, из глаз скатились слезы, он опустил голову.
Князь тихо взял его под локоть.
- Бог не оставит тебя своей милостью, как нас не оставил, - сказал он, улыбаясь жене. - Вот пропадал сынок наш, - скоморохи украли. - Нынче нашли его мы к своей радости. По тому случаю обет дали церковку выстроить. Будь у нас попом и живи спокойно!
Священник заглянул на него растерянно, смущенно улыбнулся и тихо сказал:
- Сон въявь! Истинно, Господь Бог указует пути нам; а мы, что дети малые, неразумные, и не знаем Его помысла!
В это время вошла Наталья с девушками и спешно уставила стол питиями и явствами.
- Откушай с дороги, а там отдохни! Завтра сослужим Богу...
- Во имя Отца и Сына и Святого Духа! - благословил отец Николай трапезу.
На другой день князь не мешкая указал место для церкви и отрядил слуг за лесом. И, все устроив, с радостным сердцем поехал в Москву.
А спустя три дня к княжеской усадьбе подъехали два воза со скарбом немчина Эдуарда Штрассе.
Сам он с сестрой шли позади возов. Эхе их встретил и указал им место, где селиться, а потом свел их в избу, временно для них назначенную.
Княгиня не побоялась позвать к себе Каролину и обласкала ее.
Миша, увидев ее, бросился ей на шею и весело смеялся.
- Расскажи мне все, девушка! - сказала княгиня.
- И рассказывать нечего, - тихо отвечала Каролина. - Счастливы мы от княжеской милости теперь на всю жизнь.
И потом она все-таки рассказала все от первого появления у них ночью Эхе с мальчиком до встречи с князем. Рассказала про испытанный ужас, когда взяли ее брата, про то, как она с Мишей пряталась, как боялась за брата, как все говорили, что его казнят. А потом, как приехал князь, словно ясное солнце, и все обернулось к хорошему.
И до конца.
Народ, прослышав, что брат ее на свободе, хотел сам расправится с ним, и некуда было им податься, если бы князь не оказал им приюта.
При этом Каролина опустилась на колени и поцеловала руки княгини.
- И Бог с тобой, девушка! - ласково сказала ей княгиня. - Живите на здоровье! А что не нашей вы веры, так слышала я, что в Бога верите и Христа нашего чтите!
Однако, княгиня, все-таки, после ухода Каролины позвала отца Николая и велела ему окропить свои горницы святой водой, с соответствующей молитвой.
Всем было весело и радостно.
Князь, приехав в Москву, говорил Шереметеву:
- Всем радостен и для полного счастья только бы мне вора поймать! Не могу успокоится, лишь о нем думаю. Так вот кровь и бурлит от гнева.
- Горячка ты, княже! - шутя отозвался Шереметев, гладя бороду. Однако я так смекаю, что этот Федька не без напущения действовал. Ну, да правда наверх, как масло на воде всходит. Дождемся!
17
Во время беседы князя с Шереметевым в горницу вошел дворецкий.
- Чего тебе? - спросил Шереметев.
- Да вот за князь Терентием Петровичем засыл.
- От кого?
- От боярина Колтовского!
Князь быстро встал.
- Кто прислан?
- А надо быть, стрелец.
Князь вышел в сени, оттуда на крыльцо. Внизу стоял стрелец. Увидев князя, он низко ему поклонился.
- Будь здоров, князь, на многие годы! Боярин Яков Васильевич заказал кланяться тебе да сказать, что вор тот, Федька Беспалый у него в приказе с утра сегодня. Не соизволишь ли заглянуть?
- Благодари боярина на доброй вести, - взволнованно сказал князь, да и тебе спасибо! Лови!
Князь кинул ему из кошеля, что висел у пояса, толстый ефимок и возвращаясь крикнул дворецкому:
- Коня мне!
Полчаса спустя князь снова был в знаменитом Зачатьевском монастыре и, сидя с боярином в избе, с нетерпением расспрашивал его о Федьке.
Боярин опять прихлебывал из сулеи, на этот раз вино аликантное, опять заедал его добрым куском буженины и объяснял все по порядку.
- Ишь ведь горячка ты, князь! Сейчас: что сказал? Я же его и не допрашивал вовсе! Как обещал тебе, так и сделал: чини сам допрос, а меня потом каким ни на есть добром отблагодаришь. Слышь, ты ныне к царю близок.
- Взял-то ты его откуда? - спросил князь.
- Да вот поди! Людишки-то мои везде толкаются, опять и средствия тут у нас разные есть. Потянули это мы единожды одного скомороха, а он и укажи: в Ярославле, дескать, теперь Федька этот, там рапату держать собирается. Ну сейчас туда отписку, да там его и взяли, а оттуда сюда. Что ж, пойдем, поспрошаем?
Боярин поднялся и кивнул князю.
Князь пошел за ним.
Они перешли грязный двор и вошли в застенок.
Обстановка и убранство внутри сарая были то же что и в Рязани, только сарай был побольше, да и мастеров числом тоже больше. Мастера сидели у нехитрых снарядов, приказный дьяк уже сидел за столом.
Боярин перекрестился на образа, пролез за стол, указал место князю и сказал дьяку:
- Князь Теряев на место меня допрос чинить будет, а ты пиши да, в случае что, указывай!
Дьяк поклонился поясно князю и снова сел, готовя бумагу и перья. Его взрытое оспой широкое лицо с огромным сизым носом и крошечными глазками, с жиденькой бородкой и толстыми губами, приняло омерзительное подобострастное выражение.
Он прокашлялся и сказал мастерам:
- Федьку, по прозванию Беспалого!
Один из мастеров скрылся. Князь нетерпеливо повернулся на месте. Минуты ожидания показались ему часами. Наконец послышалось бряцание цепей, скрипнула дверь, и в сарай ввели Федьку. Он был жалок, опутанный цепями; невыразимый ужас искажал и без того обезображенные черты его лица.
Войдя он упал на колени и завыл.
- Пресветлые бояре, кому что худо я сделал? Разорили, сожгли меня тута посадские да ярыжки; ушел в Ярославль, греха подальше и там сымали меня сыщики и сюда уволокли. По дороге поносили и заушали, в яму бросили, а чем я, сиротинушка пови...
- Молчи, смерд! - закричал на него вдруг князь. - Ты Федька Беспалый? Отвечай?
- Я бояр... - начал Федька, но взглянув на князя, вдруг побледнел как бумага и не смог окончить слова.
- Знаешь кто я?
Федька собрался с духом.
- Как не знать мне тебя, князь Терентий Петрович! Кто тебя по Москве не знает...
Князь нетерпеливо махнул рукой.
- Ответствуй теперь, для чего, по чьему наговору, или по собственной злобе, или корысти ради, моего сына заказал скоморохам скрасть, а потом заточил его?
Федька сделал изумленное лицо.
- Смилуйся, государь! - завыл он. - Николи твоего сына в очи не видел, ведом не ведал. Кто оплел меня, сиротинушку?
- Брешешь пес! Говори по правде!
- Дыбу!.. - коротко сказал дьяк кивая мастерам.
Федьку вмиг подхватили под руки, в минуту сняли с него цепи, еще минута, и слух присутствующих поразил раздирающий душу крик.
Трудно сказать, взяли ли мы с запада (через Польшу) всю целиком систему допросов "пристрастием" и весь инвентарь дьявольского арсенала, или дошли до него сами, только печать нашей самобытности, несомненно, лежала и тут. Известно, что от татар мы взяли только кнут да правеж, но ко времени описываемой эпохи у нас был так полон застеночный обиход, что в пору любой испанской инквизации. Правда, все у нас было проще: вместо знаменитой "железной девы", которая пронизывала жертву сотнею кинжалов, оставляя нетронутым только сердце, у нас имелись две доски, утыканные гвоздями. Клали на одну доску, прикрывали другой и для верности ложился на нее заплечный мастер, вместо не менее знаменитой "механической груши", разрывавшей рот, у нас забивался просто клин с расклинием, вместо обруча надевалась на голову простая бечевка и закручивалась, пока у пытаемого не вылезали глаза, ну, а клещи, смола и сера с тем же успехом, хотя и без знаменитых сапог... Рубили у нас головы, четвертовали, колесовали, жгли и в дополнение сажали на кол и зарывали в землю.
