Я прошел в ресторан, занял столик, сделал заказ. Когда появился Ботев, я рассказал ему о встрече в коридоре, придав ей юмористический характер. Но Ботев отнесся к моему рассказу вполне серьезно.
- Покажите мне этого князя, - попросил он.
- Да вот он, легок на помине, - воскликнул я, увидев князя в дверях ресторана.
Однако Ботев не успел повернуться, как князь исчез.
- Вы сидите, - сказал, вставая, Ботев, - я ненадолго отлучусь.
Принесли кофе, но я, не притронувшись к нему, сидел гадал, с чего это Ботев внезапно меня покинул.
Вернулся он через четверть часа. Я вопросительно взглянул на него, но он ничего объяснять не стал.
Выпив кофе и рассчитавшись с официантом, вернулись в каюту. Ботев сразу нагнулся к чемодану, выпрямился и опять улыбнулся.
- Все в порядке.
- Что в порядке?
- То, что чемодан проверили, пока мы с вами пили кофе.
- Какой же это порядок, - недоуменно спросил я, - если шарят в чемоданах?
Смотрю - нет второго чемодана.
- А где...
- Не беспокойтесь, я на время отнес второй чемодан к коридорному.
- Так ведь он пустой!
- Потому и отнес.
Ботев указал мне на стул и сел сам. кажется, настало время для объяснений.
- Слушайте внимательно. В Измаиле я сойду. Если я правильно рассчитал, тот, кто интересуется нами, тоже сойдет в Измаиле.
- Вы имеете в виду князя?
- Не знаю, какой он князь, но в том, что он полицейский агент, почти не сомневаюсь.
- И он сойдет в Измаиле?
- Сойдет, больше всего ему сейчас нужен этот чемодан.
- Он что, знает содержимое чемодана?
- Я позаботился об этом. Покинув вас, я выбежал в коридор и увидел его. Он скрылся при виде меня. Я вошел в каюту, отнес пустой чемодан коридорному и вновь вернулся в каюту. Побыл там немного, затем вышел, сделав вид, что спешу, забыл запереть дверь и отправился к вам.
Ботев приподнял чемодан, подержал его на весу и подал мне.
Да, это была тяжесть!
- Здесь литература. Очень нужная сейчас в России. Сойдете в Одессе, носильщика не берите. Постарайтесь нести чемодан так, будто в нем нет особого веса. На всякий случай, если его придется открыть для досмотра, положите сверху несколько рубашек. В крайнем случае дайте таможеннику взятку. Скажите, что везете коньяк.
- А если все же...
- "Все же" не должно быть. - Ботев нахмурился. - Иначе арест и...... Для вас это первое испытание. Берете на пристани извозчика и едете в университет.
Ботев взял листок бумаги, написал на нем имя, отчество и фамилию, дал мне прочесть.
- Запомните фамилию. Назовете ее только в университете. Отдадите ему чемодан и тотчас постарайтесь выкинуть ее из головы. Потом можете провести день в Одессе и первым пароходом возвращайтесь в Браилу. Спросите там болгарскую школу.
Листок с фамилией он порвал на мелкие клочки и выбросил их в иллюминатор.
Я был несколько разочарован. Сказать по правде, я бы предпочел чемодан с револьверами, бомбами, динамитом.
- И все?
- Все, - подтвердил Ботев. - Но это очень много. Так революция и делается. Каждый выполняет какую-то одну незамысловатую задачу, а все вместе приводят в движение могучий механизм революции. С этой минуты можете считать, что охрана груза доверена вам, - сказал Ботев и отдал мне ключи и от чемодана, и от каюты. - А теперь выйдем на палубу, проветримся, может быть, вам удастся познакомить меня со своим князем.
Однако познакомиться с князем ему не удалось. Хотя у меня не проходило ощущение, что тот где-то рядом и неотступно за нами наблюдает. Лишь перед самым Измаилом князь появился на палубе, стоял в отдалении и, казалось, был занят созерцанием приближающегося города.
Мы спустились на минуту в каюту, Ботев перекинул через руку пальто, зашел к коридорному за чемоданом-двойником, в котором не было ничего, и поволок его с видом, точно его наполнял свинец.
Пароход пришвартовался, мы подошли к трапу. В некотором отдалении за нами наблюдал князь. Он с таким напряжением сопровождал взглядом чемодан, что даже мне передались его муки и колебания. Едва Ботев сошел с парохода, как князь сорвался с места, пронесся мимо меня и тоже очутился на берегу.
Ботев верно все рассчитал. Я благополучно прибыл в Одессу. Меня никто не досматривал. Таможенник только махнул мне рукой, чтобы я не задерживался. Выйдя на набережную, я подозвал извозчика и отправился прямо в Новороссийский университет.
Вакации кончились, у входа царило оживление. В подъезде стояли два швейцара, один - с рыжими усами, другой - с седой бородой.
- Где я могу видеть профессора Мечникова? - обратился я к бородатому.
- Федор, - кивнул тот рыжеусому. - Проводи господина студента к Илье Ильичу, опять им посылочка.
Федор повел меня университетскими коридорами; я, еле поспевая за ним, тащился вслед со своим неподъемным чемоданом, на ходу объясняя провожатому, что у меня для господина профессора удивительно вкусное домашнее варенье и прочие сласти.
Мы остановились перед застекленной дверью, за которой явно находилась какая-то лаборатория.
- Пришли, - лаконично сказал Федор. - Стучите.
Дверь открыл молодой человек с пушистой черной бородкой.
- Мне нужен профессор Мечников, - сказал я. - Доложите, пожалуйста.
- Я и есть Мечников, - отвечал молодой человек. - Что вам угодно?
Тут взгляд его упал на чемодан, и он широко распахнул дверь:
- Заходите, заходите.
После чего обратился к моему провожатому:
- А вы идите, Федор Анисимович, этот господин побудет у меня.
Потом опять ко мне:
- Если я не ошибаюсь...
- Не ошибаетесь, - не дав ему договорить, сказал я, - я к вам от Петра Петровича из Киева.
Теперь он должен был осведомиться о здоровье мифического Петра Петровича.
- А как здоровье Петра Петровича? - участливо поинтересовался профессор. - Надеюсь, у него все в порядке?
- Ну, слава Богу, все, - облегченно вздохнул я. - Здесь литература. Вы знаете, что делать с ней дальше?
- Знаю, - улыбнулся Мечников. - Благодарю вас. Не нуждаетесь ли вы в какой-либо помощи с моей стороны?
- Нет, - сказал я. - Мне можно идти?
- Пожалуйста, - ответил профессор и добавил: - Еще раз благодарю вас, и передайте от меня Петру Петровичу мой нижайший поклон.
Я покидал университет не без удивления. Профессор Мечников оказался моим сверстником. Я даже позавидовал - уже профессор, а я еще ничего не достиг.
Побродив по городу, я отправился на пристань, узнал, когда отходит ближайший пароход, приобрел билет, получил в камере хранения свой саквояж и через несколько часов отплыл из Одессы в Браилу.
...Разыскать в Браиле болгарскую школу не составило труда.
За низким забором, сложенным из розового ракушечника, шумела ватага подростков, и среди нее, как могучий дуб, окруженный молодой порослью, высился Ботев. Обращаясь к школьникам, он весело что-то говорил, а те в ответ кричали еще веселее и громче. Сразу было видно, что между учителем и учениками царит дружеское согласие.
Впрочем, он везде был на месте, где бы я его ни встречал. А в Браиле я видел его в самых разных местах. Утром - в школе, днем - в типографии, вечером - в кофейне с друзьями, ночью - у себя дома, в тесной комнатке, за шатким столиком, заваленным рукописями и книгами, и часто - в присутствии какой-нибудь загадочной личности.
Не успел я помахать Ботеву рукой, как он сам заметил меня и направился в мою сторону в сопровождении школьников.
- Добрый день, Павел.
- Добрый день, Христо.
В его глазах светилось любопытство, но спросил он меня вовсе не о том, о чем я был готов услышать:
- Устроились?
- Нет еще.
- А где же ваши вещи?
- На пристани.
- А где собираетесь остановиться?
- Не знаю.
Я и в самом деле не знал. Полагал, если мое присутствие в Браиле необходимо, заботы о моем устройстве следует взять на себя Ботеву.
- У меня еще урок, - сказал он. - Проведете этот час вместе с моими учениками?
Он ввел меня в один из классов - просторную комнату, уставленную столами и скамейками. Я сел позади, чтобы не привлекать к себе внимание. Но едва начался урок, школьники обо мне забыли. Да и я тоже забыл о школьниках, вернее, сам превратился в школьника. Не помню, был ли то урок географии или истории. Помню только, что Ботев рассказывал детям о богатствах природы Болгарии и злоключениях ее истории. Он вел обычный урок с таким вдохновением, точно вел своих слушателей в бой за освобождение народа. Это был удивительный урок. Ботев не говорил ученикам, что надо любить родину, он учил отдавать ей все силы своих разума и сердца.
Но вот урок кончился. Школа вновь зажила обыденной жизнью беззаботной детворы: одни разбегались по домам, другие шумели за дверью, кто-то затеял возню по пути на улицу.
- Давайте подумаем, - обратился ко мне Ботев, когда все более-менее стихло, - как вам лучше устроиться.
- У вас здесь, вероятно, немало знакомых, - отвечал я. - Наверное, будет нетрудно найти комнату?
