Ершов за то, что она непредусмотрительно обрызгала его.
– Николай Сергеич, ну-ка принеси дровец, мы костёр разведем, пообсушимся, – устало присаживаясь на кочку прошлогодней пожухлой травы, попросил Ершова Смирнов.
– Я и так своими лаптями, сегодня, вёрст шесть отмерил, тоже устал, а за дровами сходить – помоложе меня здесь найдутся и зачем тебе костёр, если ты обмок – сушись на солнышке, – высказал свое недовольство Ершов перед Смирновым.
– Николай Сергеич, а ты что на охоту-то в лаптях пришёл? – спросил Ершова Лобанов Яков, – ведь в случае, в лаптях-то в воду не полезешь, промочишь, – добавил Яков.
– Я хоть и в лаптях, но непромокаемых бахилах. Я в поход-то всегда в лапти обуваюсь, в них на ходу мягко и ноге вольготно. А на случай пожара, я кожаные сапоги-дрюпанцы имею, с широченными голенищами. В случае набата, я в них прямо с печи ногами попадаю, – полушутливо высказался перед товарищами по охоте Ершов.
– Ноги что-то стосковались, промочил. Пить подходил к воде. Эх, разуться что-ли, – проговорил Ершов, развязывая узлы на лапотных веревках.
– Николай Сергеич! А я, от Ивана Пупилина, слышал, что ты, восейка, чуть не утонул в Осиновке? – как-бы между прочим, спросил Ершова Федька Лушин.
– Да, было дело! Сегодня бы, как раз, девять дён по мне бы поминки справляли. Взбузыкался я тогда поехать в Арзамас, втемяшилось мне в голову и загрезилось своими глазами о наводнении в городе убедиться. А вдобавок, баба хвощу купить для мытья избы наказала. Вот я и пыхнул на станцию, на поезд. Дошёл до Осиновки, а она из берегов вышла, вода помимо моста так и хлещет. Я подумав, решил плыть была не была, да и пустился вброд, а был в тех самых кожаных сапогах. Не дойдя шагов десять до мосту, меня бурным течением смыло. Я и поплыл… Ну, братцы, перед вами, как перед друзьями сознаюсь, что перепугался я тогда до-смерти. Ладно, меня случайно поднесло течением к бугорку насыпи, за который я и зацепился, а то плыть бы мне до самой Серёжи! Всунули бы меня волны под лёд, и записывай новоприставленного Николая в поминания. Я тогда про город-то мысль из головы долой. Куда я, весь мокрющий-то поеду. Кое-как преодолел эту водную преграду назад и впритруску тигяля домой. Стал дома переодеваться во все сухое, а в подштанниках-то, честно признаться, была не только мокрота, ни была и густота, а средь избы из сапогов целая лужа грязной воды натекла. Эх, и досталось мне тогда от своей Ефросиньи. Отругала она меня тогда и обозвала: «чем псы не лакают»!
– Ну, как мужики, по-моему, у нас сегодня охота-то удачна! Вон сколько мы с вами уток-то нащёлкали, целую гору! – с довольным видом и самодовольно улыбаясь, сказал Сергей.
– Ведь и нас немало, вон какая шатия собралась: десять стволов да две собаки – это сила! – с восторгом, и с явным самовосхвалением высказался и Николай Ершов.
– Николай Сергеич, как я вижу, у тебя не так уж густо, в отношении добычи-то. Всего один селезень да пигалица, – с явной подковыркой спросил Ершова Лобанов.
– А куда, много-то, сейчас утятину есть все равно грех, ведь до Пасхи еще целая неделя, сегодня в церквах-то поется: «Прежде шести дней бытия Пасхи!». Так, что они до разговенья-то протухнут, разве только в погреб, на лёд положить. А пигалку-то я бабе велю завтра сварить – кошку пигалятиной попотчиваю, – оправдывая свой не так уж богатый успех в сегодняшней охоте, проговорил Николай.
– А я вот, вдобавок к своим двум уткам, еще белых с пестринками пигалиных яиц на кочке подобрал, – добавил Николай, вынимая яйца из карманов.
– Тоже трофей, давайте их сварим, – предложил Яков.
– А кто видавал совиные яйца? Мне однажды пришлось их обнаружить в гнездах под гнилой корягой. Шесть штук, кругленькие, как белые шарики, – высказался Смирнов.
– А мне, однажды, счастливо довелось в зарослях кустарника отыскать соловьиное гнездо с яйцами, – заметил Сергей, – так вы знаете, какие соловьиные яички, коричневые, как шоколад. Я соловья-то и самого-то видел, ну, он видом своим напоминает крупного воробья, только у соловья глаза большие да клюв помощнее. Я подкрался к нему, когда он сидел совсем близко на кустике и пел. Через бинокль на него насмотрелся и его пением насладился, – добавил Сергей.
– А я, где-то в журналах прочитал, в Австралии, кажется, есть такая странная сама собой птица, которая птица, а летать не может, потому, что у нее крыльев нет, и называется она Киви, – высказал свое охотническое понятие в птицах Лобанов.
– Вот Николай Сергеич, посылал я тебя за дровами, чтоб костёр разжечь, а без костра и прикурить не от чего, – с упреком выговорил Смирнов Ершову, всовывая себе в рот папироску марки «Трезвон».
Ершов, вынув из кармана спичечный коробок, потряс ими, определяя есть ли спички, услужливо предложил Смирнову:
– На тёзк, прикуривай!
Смирнов прикурил.
– Да бишь, Николай Сергеич, вы с Митькой-то помирились? – спросил Ершова Федька Лушин.
– Помирились! Прошло больше году, как мы с ним «мировую» полбутылки самогонки выпили.
– А давнишние мы с ним были враги, пора и помириться. А какое дело-то: мы с ним эту полбутылки пили не только как «мировую», но и как магарыч. Привязался он однажды ко мне – продай, да продай мне свое ружье. Так и уговорил меня с ним сменяться ружьями. Он мне тогда в придачу собаку Бобика придал. Было у меня в ту пору допотопное двуствольное 12-го калибру шомпольное ружье, с кривоватыми стволами, с учетом стрелять из него из-за дерева по медведям. Митька от кого-то распознал об этом и привязался ко мне:
– Где, грит, ты раздобыл эту штуковину? И стал тямжить: сменяй, да сменяй мне ружье. Я и согласился на обмен. Его ружье «берданка», мое «шомполка», его 20-го калибру, мое 12-го, он в лавке купил, а я не касаясь кошелька его с рук приобрел, его на 25 шагов бьет, мое на 40, его шкурку на белке рвет, мое только слегка поцарапает. Мне тогда еще собака позарез спонадобилась, вот я и пошёл с Митькой на эту сделку. Собака оказалась «Во!» – с торжеством показал Николай свой оттопыренный большой палец на руке. А то ружье мне и сейчас жалко. Уж больно кучно дробь в цель клало. А если из него вверх пальнуть, то вся дробь обратно в ствол попадает.
– Это, уж ты совсем через шлею загнул, – одернув, уличил его Сергей.
– Я, конечно, не утверждаю, что вся дробь в ствол попадает, а одна дробинка, все же я думаю, туда угодит. Да это факт, а не реклама. Был со мной случай, однажды стрелял я из него по белке, так дробинки две, сверху пробарабанили мне по голове. Ладно я тогда
