северокорейская газета сообщила: «Маршал-Отец, любимый вождь товарищ Ким Ир Сен посетил концерт ансамбля песни и пляски Генерального штаба Советской Армии. Во время исполнения песен “Калинка-малинка” Маршал-Отец улыбался, а во время исполнения песни “Смуглянка-молдаванка” любимый вождь улыбался и аплодировал. Артисты были охвачены благодарностью и не могли удержаться от слёз. Своим выступлением хор воспел своё преклонение перед любимым вождём и учителем товарищем Ким Ир Сеном и перед незыблемой волей корейского народа завершить революционное дело, начатое на горе Пэкту».
После концерта ансамблю устроили красочный пир. Часа через два хозяева, сославшись на местные традиции, отправили в гостиницу женщин-артисток. Вскоре после этого одна из стен зала отодвинулась и начало происходить нечто такое, при воспоминании о чём лица оставшихся в зале мужчин-артистов долгие годы спустя озарялись смущёнными улыбками.
Через несколько дней пропахший рыбопродуктами ансамбль вернулся в Москву. Предстоял новый театральный сезон. Первое выступление было назначено на шесть часов вечера 27 сентября.
Зал должен был быть заполнен – большая часть билетов была заранее распределена между курсантами военных училищ, учениками школ и пенсионерами.
Курсанты были людьми дисциплинированными и готовы были за тридцать секунд собраться и отправиться куда прикажут: в оперу, на петушиные бои, на войну – в общем, куда угодно.
Школьники пытались отвертеться, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства и неизлечимые болезни родственников, но учителя были неумолимы: политическое воспитание считалось необходимым, и где, как не на концерте знаменитого ансамбля, дети должны были стать настоящими патриотами? Кроме того, от лишнего прослушивания «Смуглянки-молдаванки» ещё никто не умирал.
Немногие оставшиеся билеты поступили в продажу в театральные кассы, в одной из которых Володя Понятых и купил два билета в партере – для себя и Константина Сергеевича.
Двадцать седьмого сентября в шесть часов в Большом концертном зале перед залитой лимонно-золотым светом сценой сидели рядом Демидин и Понятых.
Демидин, при всей своей собранности и привычке к самоконтролю, не мог не переживать. Он поставил на карту многое, возможно, всё, что у него ещё оставалось, а ведь дело было не только в нём самом. От его исследований мог зависеть ход истории – например, победа в гонке вооружений, которую Советский Союз вёл с Соединенными Штатами вот уже несколько десятилетий.
В партере сидели в основном люди солидные, но несколько мест было занято школьниками, которые ёрзали, косясь на свою учительницу, даму в платье из чёрного бархата, с каштановым шиньоном на голове и сверкающей брошью на груди.
Пенсионеры солидно покашливали и листали программы концерта, а школьники переговаривались, толкали друг друга и бросались комочками пережёванной бумаги. Иногда они забывались и начинали смеяться. Тогда их учительница медленно, словно танковое орудие, поворачивала на них взгляд, сила которого могла вызвать обморок у быка. Дети замирали и начинали говорить шёпотом, но вскоре забывались, и всё повторялось сначала.
Концерт начался с исполнения песен, посвящённых Великой Отечественной войне, среди них была, разумеется, и «Смуглянка-молдаванка». Потом перешли к народным песням. Эти песни – обычно жизнерадостные, но иногда лирические – должны были описывать счастливую жизнь советского народа. Апофеозом концерта был Гимн Советского Союза, исполнения которого дожидался Демидин, надеявшийся, что Гимн лучше всего подходит для его целей: могучая державная музыка сфокусирует хор и поможет мощным выбросам психической энергии.
Демидин предупредил Вову Понятых, что в нужный момент подаст знак и они пройдут в театральную яму. А пока они сидели на своих местах и готовились слушать «Калинку-малинку».
Певцы знаменитого хора были одеты в форму солдат и прапорщиков Советской Армии, и только солист, тенор, стоявший впереди всех, был наряжен в невиданный белоснежный китель с блестящими пуговицами, золотыми погонами и праздничной окантовкой. На его груди сверкали медали, придавая ему бравый вид. На вид ему было лет тридцать пять или сорок. У солиста имелось небольшое брюшко, свидетельствующее о жизнелюбии и цветущем здоровье.
Пока пели вступление, он широко улыбался, раскачивался и кивал в сторону хора, выражая таким образом восхищение исполнением коллег. Когда вступление хора заканчивалось, наступила очередь солиста.
Его голос как-то незаметно вырос из общего пения, окреп и вдруг стал таким сильным, что хор затих, словно поражаясь силе чувств, охвативших душу солиста, который пел о том, как горячо он любит душу-девицу. Теперь уже певцы хора раскачивались, сочувственно улыбались, глазами и руками указывали зрителям на солиста, давая понять, что уж очень он влюблён и страдает, но ведь дело-то молодое и всё непременно закончится хорошо. Зрители тоже понимали, что за солиста можно не волноваться, и были уверены, что на его горячее чувство душа-девица непременно ответит взаимностью.
После «Калинки-малинки» было исполнено ещё несколько песен и танцев, во время которых Демидин всё чаще заглядывал в программку.
Осталось несколько минут до исполнения Гимна. Константин Сергеевич тронул Вову Понятых за плечо и поднялся. Шёпотом извиняясь, они пробрались мимо школьников и учительницы и направились к оркестровой яме. Учительница возмущённо смотрела им вслед, не понимая, каким же негодяем нужно быть, чтобы уйти перед самым исполнением Государственного Гимна. Школьники наблюдали за Демидиным и Понятых с интересом. Что-то в этой паре внушало им любопытство.
Демидин держал наготове удостоверение сотрудника Комитета государственной безопасности и шёл впереди пригнувшись. Вова следовал за ним не отставая.
Часть музыкантов находилась на сцене с аккордеонами, но оставшееся большинство со скрипками, трубами, тарелками и другими инструментами расположилось в оркестровой яме.
Появление Демидина и Понятых вызвало оживление в оркестре. Старенький, похожий на пушистого гнома дирижёр обернулся и посмотрел на Демидина удивлёнными добрыми глазами. Демидин ободряюще улыбнулся и шёпотом произнёс: «Продолжайте, товарищи», одновременно показывая своё удостоверение, после чего дирижёр тихо и печально вскрикнул, а музыканты принялись делать вид, что не обращают на пришедших ни малейшего внимания.
Несколько стульев были свободны, и Демидин указал Понятых на один из них. Вова неловко сел лицом к зрителям, а бледный Демидин встал позади него. Справа сидел бородач с тромбоном, а слева – высокая женщина, на голубых коленях которой мёрзла крошечная скрипка.
Спели ещё какую-то песню, и наконец объявили Гимн. При исполнении Гимна было принято вставать. Вовка услышал, как поднимаются люди в партере, и одновременно почувствовал на затылке холодные руки Демидина, заставляющие его сидеть.
Константина Сергеевича знобило. Всё теперь зависело от его собранности. Он ощущал на себе чьи-то взгляды – музыканты посматривали на него и Понятых, но ему казалось, что-то ещё изучает его спину с таким неприятным вниманием, как будто шарит холодными щупальцами между его лопатками. Он заставил себя сосредоточиться. Слишком многое теперь зависело от этих коротких минут.
