план.
Следующие шесть дней я должна провести с Андреем так, как будто бы наконец поняла, что только его-то в моей жизни и не хватало.
Если я в чем-то и убедилась за время нашего с ним общения, так это в том, что он привязан ко мне так же сильно, как я к тебе. А это значит – я смогу сделать ему по-настоящему больно. Он уползет в свою нору зализывать раны, мрак над королевством рассеется, и все станет так, как было раньше.
Свою кошмарную неделю и свой крестовый поход против чудовища я начинаю с извинений перед Андреем. Говорю, что поступала с ним плохо только потому, что испугалась чувств к нему. Мне удается себя убедить в этом в достаточной степени, так, чтобы и он мне поверил.
– Я не могу злиться на тебя, дочка. Потому что слишком хорошо тебя понимаю, – говорит он.
«Ну, это вряд ли», – думаю я, глядя, как в глазах Андрея колышется теплая пустота.
– Я не могу злиться на тебя даже, когда ты делаешь мне плохо. Я могу понять любой, даже самый мерзкий твой поступок. И да, я тоже испугался, когда понял, что готов на все что угодно, чтобы быть с тобой. Если бы ты не вернулась ко мне, я бы трахнул всех твоих друзей обоих полов, просто потому, что они твои, и таким образом я мог бы быть с тобой хоть как-то.
– А тебе не кажется, что это слишком? – я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно, но меня пугает Андрюшина одержимость. Пугает потому, что я слишком хорошо с ней знакома.
– Ну, про оба пола я, наверное, загнул, – смеется он, – но, знаешь, мне больше всего хочется быть в твоей жизни.
– Почему, интересно? – на самом деле мне не особо интересно, но я спрашиваю, чтобы поддержать видимость нормального разговора.
– Потому что у тебя хорошая фантазия, – Андрей улыбается, – а еще потому, что ты не прикидываешься доброй. Ты вообще не прикидываешься. Для этого нужна большая смелость.
– Подожди-ка… то есть ты сейчас назвал меня злой?
– Нет, просто ты даешь себе волю в том, в чем никто обычно не дает, и не стесняешься этого.
– Звучит как лучший комплимент на свете, – смеюсь я.
Андрей доволен и, кажется, ничего не подозревает. Он вытягивает из меня все силы, и пустота в его глазах начинает заполняться и мерцать. Мы гуляем, ходим в кино, подолгу сидим на берегу ручья и обсуждаем планы на будущее. То есть Андрей считает это будущим, а я думаю, что лучше умру, чем позволю этому будущему наступить. Если оно и наступит, то только на мое горло. Он предлагает мне променять наш с тобой мир на унылое существование женщины и мужчины, забыть, кто я, и жить нормальной, как он это называет, жизнью. Он только на словах ругает приторно-счастливые семьи, стремление к комфорту, походы по выходным в торговый центр и на шашлыки, а на самом деле именно это он и предлагает. А самое страшное то, что для тебя в его планах места почти не остается: ты будешь просто какой-то подругой, тогда как мы с ним будем чем-то большим. Интересно, как можно быть чем-то бóльшим, чем друзья?
Я стараюсь никак не выдавать своего отвращения и время от времени опускаю руки в воду, чтобы смыть с себя налет Андрюшиных слов. Я вижу черную пустоту, гнездящуюся в нем, именно поэтому он так и липнет ко мне, чтобы оторвать куски моего мира и заполнить ими эту огромную дыру внутри себя.
На седьмой день моим мучениям приходит конец.
Мы выпиваем чайного гриба из наших королевских кубков за то, чтобы все прошло удачно. Гриб стал нашим любимым напитком в основном потому, что выглядел очень мерзко. Склизкая бесформенная масса, колыхающаяся в банке, однажды принесенная Ведьмаком, сначала пугала нас, но потом мы сделали из нее собственный объект поклонения. Всякий раз, когда Ведьмак затевал молитву со своими братьями и сестрами, мы направлялись к банке с чайным грибом, с почестями уносили его в нашу комнату и воспевали так, что, думаю, даже сектанты позавидовали бы такому рвению. Сегодня вкус гриба был особенно прекрасным, потому что сегодня Андрюша лишится своей иллюзорной власти. Надеюсь, он почувствует все то, что чувствовали мы, когда остались друг без друга.
Андрей ждет меня в парке и еще не знает, что он может хоть вечность здесь стоять – я не появлюсь. Спустя минут двадцать он начинает звонить, я с удовольствием сообщаю, что больше мы не увидимся и что нам с тобой гораздо лучше без него, и он идиот, если думал, что я предпочту его тебе.
Андрей отказывается верить в происходящее, как и я тогда, когда ты предала меня. Ему плохо, это понятно по тому, как его голос бьется между шепотом и криком. Мы с тобой торжествуем.
Проходит еще полчаса, и Андрей появляется под нашим окном. Твоя квартира на первом этаже, поэтому его маячащая в нескольких сантиметрах от нас фигура выглядит довольно угрожающе. Он звонит мне, потом тебе. Я не беру трубку, ты отвечаешь, и я слышу крики: «Что ты ей наговорила?! Кто тебя просил лезть, мразь?!» Андрей также угрожает свернуть тебе шею, а меня умоляет поговорить с ним. Я отхожу от окна, тогда он начинает в него колотить. На шум прибегает Ведьмак и просит не шуметь, потому что она занята переводами церковных текстов. «Что это за тексты такие важные? – думаю я. – К твоей дочери в окно ломится какой-то странный тип, а ты как ни в чем не бывало тексты переводишь?» Хотя рассеянность Ведьмака, пожалуй, все-таки лучше, чем ее пристальное внимание – пришлось бы ей что-то объяснять, а это было бы неловко.
Отдав нам свое Ведьмачье указание – не шуметь, твоя мать удаляется.
Ты продолжаешь говорить какие-то гадости Андрюше, они пролетают мимо меня так быстро, что я их даже не слышу, и впиваются в него десятками осколков. Я снова подхожу к окну, смотрю на трясущегося Андрея, предлагаю ему уйти и понимаю, что так просто он меня не отпустит.
– Пожалуйста, поговори со мной, – просит он, – разве ты не помнишь, как хорошо нам было все эти дни?
– Не было. Я притворялась.
– Ты не могла так притворяться. Даже если ты и хотела врать, то тебе все равно было хорошо со мной. Даже сквозь всю твою злобу. Никто не знает тебя так хорошо, как я.
«В чем-то он все-таки
