- Говорит, предрассудок, - вздохнула Глаша.
- Тебе говорит? - удивилась Екатерина Петровна.
- Нет... - покачала головой Глаша. - Про меня он не знает. Вообще говорит.
- Ну, милая! - засмеялась Екатерина Петровна. - Вообще можно все, что душеньке угодно, говорить. Ишь, чего выдумал: предрассудок! Выходит, у нас с Иваном Емельяновичем пятнадцатый год этот самый предрассудок тянется? Дурак он, твой Степка.
- Нет, тетя Катя! - затрясла головой Глаша. - Какой же он дурак? Гордый только очень.
- Ну и опять, выходит, дурак, - рассердилась вдруг Екатерина Петровна. - Кому такая гордость нужна? Гордость-то, она, девонька, хороша, когда правда на твоей стороне, а без этого грош ей цена. Индюк тоже гордый.
- Ну, уж вы скажете, тетя Катя! - обиделась Глаша. - Индюк! Это надо же!..
Потом она увидела надутое лицо Степана, приставила к нему индюшачий гребень, под подбородок - морщинистый зоб, зачуфыркала по-индюшачьи и раскатилась смехом.
Екатерина Петровна смотрела на нее и тоже смеялась.
За окном послышался приглушенный выстрел, за ним второй...
Стреляли где-то за пустырем, у переезда.
- Что это? - Глаша затихла и прижала руки к груди. - Неужели Степа?
- Сразу уж и Степа! - скрывая тревогу, сердито сказала Екатерина Петровна. - Стреляют и стреляют... Мало ли!
Она обняла Глашу за плечи, гладила по голове, а сама, не отрываясь, вглядывалась в темное окно...
Федор шел к переезду, когда увидел, как из переулка вышел человек в черном пальто и серой мерлушковой шапке. Держась в тени, он направился к дощатым мосткам, уложенным между путями.
- Гражданин! - окликнул его Федор.
Человек обернулся, увидел его и, пригибаясь, побежал вперед.
- Куды побег? - испуганно крикнул Федор. - Стой. Стой, кому говорю... Ах ты, язви тебя!
Он сорвал с плеча винтовку, широко расставил ноги и, поймав на мушку спину бегущего человека, зажмурился и нажал спусковой крючок. Потом, все еще не открывая глаз, передернул затвор и выстрелил еще раз. Плечо больно заныло, в ушах звенело, Федор открыл глаза и увидел, что человек, неловко подвернув ногу, лежит на рельсах.
- Вставай! - закричал он ему издали. - Нечего придуриваться!
Но человек не двигался, и Федор уже жалобно попросил:
- Слышь, дядя... Вставай, а? Хватит лежать!
Человек даже не пошевелился, и Федор пошел к нему. Шел он медленно и все ждал, что человек сейчас встанет и начнет ругаться, но тот не вставал и не поправлял так неловко подвернутую ногу. Федор нагнулся над человеком и потряс его за плечо:
- Эй!..
Рука у человека откинулась, как тряпочная, и упала на рельс. Федор нагнулся ниже, увидел закатившиеся белки глаз и оскаленный, как у запаленного гоном волка, рот.
Его вдруг забила крупная дрожь, он попятился и, боясь повернуться спиной, пятился до тех пор, пока не споткнулся о какой-то кирпич или булыжник и упал. Треух с него свалился, но он не заметил этого, вскочил и не разбирая дороги побежал через пустырь к баракам.
Федор бежал и плакал, бурьян цеплял его за ноги, он спотыкался, ронял винтовку, подбирал ее и бежал дальше. Ему казалось, что человек с оскаленным ртом встал и гонится за ним по пятам и цепляет его за ноги никакой не бурьян, а тряпичная его рука. Он не помнил, как добежал до барака и очутился в комнате. Увидел встревоженное лицо Екатерины Петровны, обернувшуюся к нему от окна Глашу, тяжело опустился на табурет и с отчаянием сказал:
- Я, тетя Катя, человека убил.
- Да ты что! - охнула Екатерина Петровна.
- Совсем убил... - схватился за голову Федор. - Не дышит.
Он всхлипнул, посмотрел на Екатерину Петровну полными слез глазами и спросил:
- Чего теперь со мной будет? В тюрьму, да?
- Да погоди ты! Погоди! - закричала Екатерина Петровна. - В тюрьму, в тюрьму... Толком сказать можешь?
- Дак я говорю... - заморгал мокрыми ресницами Федор. - Я ему кричу: "Стой!", а он бежит. Я опять кричу, а он все равно бежит. Ну, я и пульнул, как по инструкции...
- Пульнул, пульнул! - сердито вмешалась Глаша. - Слышали, что пульнул. В кого стрелял-то?
Федор повернул к ней растерянное, мокрое от слез лицо:
- Говорю же я... Мы со Степаном в патруль назначены... Ну, пошли... Потом разошлись... Один я, значит, иду...
- Да не тяни ты, ради господа! - в сердцах прихлопнула ладонью по столу Екатерина Петровна. - Ушел, пришел... Стрелял, тебя спрашивают, в кого? Свой он, чужой?.. С оружием был или нет?..
- Разве я знаю? - окончательно запутался Федор. - Свой он, не свой... Не видел я его раньше... Я ему: "Гражданин!" - документы хотел проверить, а он шасть от меня - и ходу! Ну, я и стрельнул... Подхожу, а он...
Федор судорожно вздохнул, затряс головой, словно хотел забыть увиденное, и тоскливо проговорил:
- Засудят меня теперь!..
- Разберутся... - успокаивала его Екатерина Петровна, но по лицу ее было видно, как она встревожена.
- Стукнул и стукнул! - вдруг заявила Глаша и отбросила рукой волосы со лба. - Наверняка контра!
- Во! - оживился Федор. - Бежал ведь он...
- Ну, бежал? И что? - строго сказала Екатерина Петровна, но смотрела не на Федора, а на Глашу. - А если он за доктором бежал? Если несчастье у него дома и он документы впопыхах не взял? Стрелять в него сразу?
Она покачала головой, больше на Глашу не глядела. Только горько повторила:
- "Стукнул и стукнул"... Это надо же! Чтоб в такие годы и так про смерть...
Долго молчала, потом с надеждой спросила у Федора:
- Может, он живой? А, Федя?..
Федор горестно покачал головой:
- Нет, тетя Катя... Начисто я его срезал.
И закрылся ладонями, вспомнив лицо убитого.
- А Степан где? - погладила его по голове Екатерина Петровна. - К тебе вроде пошел?
- Не видел я его... - вздохнул Федор. - Ничего я не видел... Бежал, и все!..
Степан услышал выстрелы, когда шел к переезду, но ему показалось, что стреляют у завода, и он повернул туда.
Караульный издали крикнул ему:
- Стой! Стрелять буду!
- Свои! - отозвался Степан, вгляделся в караульного и спросил: - Ты, что ли, Василий?
- Я, - отозвался караульный. - Степан?
- Ага... - подошел к нему Степан. - У вас стреляли?
- Нет, - покачал головой караульный. - Кажись, у переезда.
- А я-то дурак! - стукнул кулаком по колену Степан.
Он повернулся и побежал в темноту.
- Там кто в патруле? - крикнул ему в спину караульный.
- Федька!.. - на ходу ответил Степан.
У переезда Федора не было, и Степан побежал через пустырь к баракам. Потный и растрепанный пробежал по коридору, толкнул дверь и, тяжело дыша, остановился на пороге. Увидел Федора и опустился на стул.
- Живой? - спросил он, вытирая фуражкой мокрое лицо.
- Я-то? - шмыгнул носом Федор.
- Ты-то! - сердито передразнил Степан. - Стрелял?
- Ага... - виновато кивнул Федор.
- Сколько раз говорено - не палить зря! - Степан хотел для важности встать, но сил не было, и он остался сидеть, только откинулся на спинку стула. - Панику наводишь?
- Ты, Степа, зря не шуми, - подошла к нему Екатерина Петровна. Узнай сначала, в чем дело.
- Я не зря, а поскольку этого требует революционный порядок, ответил Степан. - Лишнюю панику пресекаем в корне. А в чем дело?
- Человека он убил, - тихо сказала Екатерина Петровна.
- Ну?! - испугался Степан и обернулся к Федору. - Насмерть, что ли, убил?
Федор ничего не ответил, только опустил голову.
Степан растерянно молчал, потом шепотом спросил:
- Как же ты его?
- Бежал он... - начал Федор и захлюпал носом.
- Не реви! - встал Степан. - Обыскал убитого?
- Нет... - замотал головой Федор. - Боязно мне.
- Предрассудок! - решительно заявил Степан, осекся и посмотрел на Глашу.
Она сидела в углу тихая, как мышь, и глаз не поднимала.
Степан прошелся по комнате, будто раздумывая, что делать дальше, а на самом деле, чтобы оказаться поближе к Глаше, остановился рядом с ней и спросил у Федора:
- Где шапку-то потерял?
- Шапку? - только сейчас обнаружил пропажу Федор. - Не знаю... Когда бежал, наверно...
- Ладно, пошли! - распорядился Степан.
- А может, ты один?.. - робко попросил Федор.
- Нет... - покачал головой Степан и честно признался: - Одному боязно.
Он опять посмотрел на Глашу, но та по-прежнему сидела не поднимая глаз. Степан помрачнел, шагнул к двери и распорядился:
- Пошли давай!
Федор с надеждой поглядел на Екатерину Петровну, но она строго сказала:
- Иди, Федя.
Федор вздохнул и пошел за Степаном.
Екатерина Петровна прикрыла дверь, постояла у окна, пытаясь разглядеть их в темноте, и обернулась к Глаше:
- Что глаза прячешь? Ушел он, Степка твой... Смотри-ка, застыдилась! - И вдруг, заподозрив нехорошее, мучительно покраснев от неловкости, но не в силах удержаться, грубовато спросила: - Или чего зазорное сделала?
Глаша непонимающе раскрыла глаза, потом побледнела так, что Екатерина Петровна испугалась, и срывающимся голосом сказала:
- Напрасно вы про меня так... Уж кому-кому... Вам бы призналась...
Екатерина Петровна метнулась к ней, прижала ее голову к груди, то ли чтобы приласкать и извиниться, то ли чтобы Глаша не увидела ее смятенного лица. Под ее руками ослабели напряженные Глашины плечи, а Екатерина Петровна все поглаживала ее короткие волосы, не давала ей поднять головы, чтобы успеть справиться с собой. Потом облегченно вздохнула, вытерла пальцем уголки глаз и тихонько спросила:
