люди. Значит, плата за молчание. Конечно, можем договориться и так, но я спрашиваю себя, не могу ли я предложить вам более выгодную сделку.
Он пытался выкрутиться, это было совершенно ясно.
– Более выгодную для кого?
– Для нас обоих. Мисс Винтер, сколько вы получаете на вашей текущей работе?
– Восемьдесят тысяч. – Она произнесла это не задумываясь. Вообще-то тысяч было всего семьдесят, остальное уходило на накладные расходы, но она всегда говорила восемьдесят.
– Я заплачу вам в десять раз больше с перспективой повышения, если вы откажетесь от своей работы и начнете работать на меня.
Вряд ли она расслышала правильно.
– Что-что? – Она почти кричала. Снова – совершенно непрофессионально.
– Если вы выяснили мой телефонный номер, – произнес звучный голос на другом конце провода, – вы наверняка знаете еще массу всего обо мне. И этот анализ моих целей показывает, что вы хороши в своем деле. Что вы тратите свой талант впустую, преследуя неверных мужей и обкрадывающих хозяев служащих. Так что не будем ходить вокруг да около. Факты таковы, что я уже много лет ищу аналитика с вашими способностями, и начальная зарплата в восемьсот тысяч долларов хоть и превышает обычную, но не слишком. Так что давайте рассматривать это как часть платы за молчание. Скажем иначе: если бы вы продемонстрировали мне свои способности раньше, я сразу же перекупил бы вас у вашего детективного агентства и получил информацию через кого-нибудь другого.
Это было как-то… ну… Такого она не ожидала. Она позвонила этому человеку, чтобы потребовать денег, а он предлагает ей работу.
– Мисс Винтер? – позвал собеседник. – Вы еще там?
– Да. Я… э… размышляю. – А если это всего лишь уловка? Аналитик. Зачем? Ну да, может быть… но она? Чтобы ее работа стоила восемьсот тысяч долларов в год?..
– Мисс Винтер, один вопрос: вы настолько любите свою теперешнюю работу, что смена деятельности не представляется вам возможной?
– Э-э… нет. Нет, вовсе нет. Я имею в виду, что смена представляется мне… вполне возможной… – Это было ложью. Она никогда в жизни не размышляла о том, чтобы сменить работу.
– Тогда я хотел бы сделать вам предложение, мисс Винтер. Я приеду в Нью-Йорк, и мы встретимся. Скажем, в следующий вторник, в семь часов вечера, там, где встретились впервые? Для простоты. Это можно устроить?
– Да, – кивнула Сьюзен. – Конечно. Во вторник в семь.
– Прекрасно. Я знаю там неподалеку чудесное нешумное местечко, где мы можем обсудить все подробности. Я принесу с собой некоторые документы и готовый договор. И вы уже должны сформулировать заявление на увольнение. Когда прочтете договор, это вам понадобится, я обещаю. – Он замолчал, а затем добавил: – Думаю, об этом не стоит упоминать, но чисто для проформы – если вы расскажете кому-то о том, что узнали, мое предложение теряет силу.
– Да. – Сьюзен судорожно сглотнула. – Конечно.
Но он уже положил трубку.
Случившееся постепенно складывалось из одних замечаний, кратких сообщений, наблюдений. Четыре года назад у Лино была интрижка с женщиной из Филадельфии, некой Деборой Петерсон, которая была тогда секретаршей тамошней адвокатской конторы. Они познакомились во время авиашоу, на которое Дебора пришла с компанией друзей и во время которого Лино, хоть и хороший пилот, но не мастер высшего пилотажа, помогал обслуживать посетителей. Отношения были страстными, тайными и мимолетными – через месяц они снова расстались и друг о друге больше не слышали до тех пор, пока Дебора снова не вступила в контакт с Лино при помощи своего адвоката. Лино не знал, что к тому моменту, как они расстались, Дебора была беременна, и она не говорила, кто является отцом ребенка.
– Я не хотела портить ему карьеру, – пела в камеру хрупкая светловолосая женщина. Ее сын Эндрю, которого она держала на руках, испуганно озирался по сторонам. Красивый ребенок с темными волнистыми волосами. Репортеры уже называли его ребенком с одним триллионом долларов.
Брали интервью и у Лино, стоявшего на лужайке перед домом в Вашингтоне.
– Я счастлив, что у меня есть сын, – нервно моргая, признался он. – Я был очень тронут, узнав об этом… Не в деньгах дело. Я ведь хочу денег не для себя. Но, конечно же, я желаю добра своему сыну, вы понимаете?
– Вы собираетесь жениться на Деборе Петерсон? – спросил репортер.
Лино закусил губу.
– Я… пока не знаю. Не могу сказать.
– Но вы не исключаете этого?
– Я этого не исключаю.
Нужно было привыкнуть к тому, чтобы видеть по телевизору своего брата в окружении субтитров, ярких логотипов операторов. Джон осознал, что его семья и другие люди, которые знали его раньше, должны были чувствовать то же самое. На заднем плане виднелась подруга Лино Вера Джоунс, обнимавшая свою дочь Миру и выглядевшая заплаканной. Джон встречался с ней во время различных семейных праздников в доме своих родителей, последний раз – на Рождество. Она была полноватой и доброй женщиной, искренне любившей его брата, несмотря на его вечно дурное настроение, и не желавшей ничего сильнее, чем выйти за него замуж. Должно быть, эта история сильно задела ее.
Padrone что-то раздраженно проворчал, когда передачу прервали для очередного выпуска экономических новостей.
– Это обман, – мрачно заявил он.
Грегорио Вакки бросил на отца раздраженный взгляд.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю и все.
– Внебрачный ребенок. Джакомо Фонтанелли тоже был внебрачным ребенком. Это не притянуто за уши.
– Этот ребенок слишком мал. – Кристофоро обернулся. – Подумай еще раз о пророчестве. Какой смысл в том, чтобы трехлетний ребенок унаследовал такое состояние? Де-факто деньги получат его родители и будут управлять ими до 2010 года. И до тех пор ничего не произойдет. По крайней мере, ничего хорошего. В этом нет смысла.
Грегорио задумчиво уставился на ковер, как будто мог найти там ответы на все вопросы.
– В завещании ничего не говорится о минимальном возрасте, – произнес он.
– Это и я знаю, – заметил padrone.
– Ты ведь понимаешь, что мы не можем делать все, что хотим? Мы управляем состоянием. Мы так же привязаны к законам, как и другие. Все решает текст завещания. Не то, как мы его толкуем.
Padrone неохотно кивнул. На экране появился неприятный мужчина с круглым, покрытым оспинами лицом, которого согласно титрам звали Рэндольф Бликер и который оказался адвокатом Деборы Петерсон. Стоя на лестнице внушительного здания в окружении микрофонов, камер и людей, он держал в руках заполненный и скрепленный печатью документ.
– Мистер Лино Фонтанелли официально признал, что является отцом Эндрю Петерсона, дамы и господа! – крикнул он в толпу. Он поднял вверх второй документ с шапкой, в которой можно было различить слово «лаборатория». – Это результаты исследования крови, подтверждающие отцовство. Тем самым они удостоверяют, что сын моей клиентки Эндрю Петерсон на 23 апреля 1995 года был самым молодым потомком мужского пола флорентийского купца Джакомо Фонтанелли, а значит, он является полноправным наследником его состояния. Я требую, чтобы адвокатская контора Вакки передала оригинал завещания Фонтанелли уполномоченным органам для проверки притязаний.
Грегорио Вакки хлопнул ладонями по диванным подушкам.
– Мы не можем игнорировать это! – воскликнул он. – Невозможно. Эдуардо… позвони в министерство финансов. И нотариусу тоже. Мы отменяем все договоренности до тех пор, пока дело не прояснится.
Эдуардо вопросительно поглядел на деда. Тот устало кивнул в знак согласия. А затем его взгляд из-под тяжелых морщинистых век встретился со взглядом Джона.
– Сейчас мы должны будем поговорить о вас, Джон, надеюсь, вы понимаете. Но, думаю, вам следует пропустить это.
В комнате, которая, возможно, вскоре уже не будет принадлежать ему, внезапно повисла давящая тишина. Джон глядел из окна на людей в бронежилетах, с оружием наперевес патрулировавших сад. Скоро он уже не будет так важен, чтобы за ним присматривать. Репортеры, которые сейчас осаждают ворота, толкаются и наступают друг другу на пятки, чтобы сделать его фотографию, уедут и набросятся на трехлетнего мальчика из Филадельфии. Так же, как исчез кардинал, когда Джон вернулся в большой салон. Видимо, он каким-то образом узнал о случившемся. Он даже забрал фотоальбом с автографом Папы.
Так что теперь – обратно в ничто, в безвестность, из которой он пришел? Это по-настоящему жестоко. Обратно к Марвину в съемную квартиру, после того как он вырвался в совершенно иную жизнь… Впрочем, можно надеяться, что какая-нибудь газета заинтересуется его историей и заплатит за это пару долларов. И он сможет всю жизнь рассказывать о том, каково было кататься на «феррари».
Он огляделся по сторонам. Интересно, костюмы ему оставят? Он действительно привык к ним. С другой стороны, он не может позволить себе даже их чистку.
Да, проклятье. Ему даже начало все это нравиться. Еще неделю назад он был уверен в том,
