но и как признаки глубокого загнивания этих заведений.
Фелпс — как и вся администрация школы Сент-Джеймс — понимал, что подобные скандалы влекут за собой затянувшееся на десятилетия падение рейтинга других таких же школ, некогда считавшихся весьма престижными. Во всех этих элитных средних школах с жестким конкурсным отбором прежде имелись первый и второй классы, соответствовавшие седьмому и восьмому классам обычной школы, однако в 1950-х годах в школе Хэллиярд, расположенной в окрестностях Вашингтона, и Вернон-Брайтон на западе штата Массачусетс, которые на ту пору обе входили в пятнадцать лучших частных школ Соединенных Штатов, стали известны несколько случаев, когда учителя злоупотребляли своей властью над мальчиками из младших классов, хотя во всеуслышание этот вопрос, естественно, не обсуждался. В итоге первые и вторые классы были в подобных школах упразднены, а к третьему классу, как предполагалось, ученики становились уже не столь привлекательны для подобной категории престарелых мужчин. Однако на репутации школ Хэллиярд и Вернон-Брайтон все равно оставалось стойкое пятно, и постепенно пожертвования их выпускников оскудевали, и с каждым годом им удавалось направлять в Принстонский или Массачусетский технологический институт уже на одного-двух воспитанников меньше, а вступительная комиссия вынуждена была принимать в школу все больше посредственных учеников. Так что теперь оба заведения в общем рейтинге плелись где-то в самом низу третьего десятка.
Школа Сент-Джеймс из года в год удерживала позицию в первой пятерке лучших частных школ, хотя та благословенная пора, когда школа могла себе позволить без долгих размышлений передвинуть стену капеллы, давно миновала. Текущие расходы школы Сент-Джеймс были намного выше, нежели в большинстве пансионов и колледжей, она предоставляла все больше финансовой помощи учащимся, дабы разнообразить их контингент, и фонд пожертвований Сент-Джеймса был еще достаточно богат, хотя и как-то вяло пополнялся.
Некоторые другие школы делали разумные инвестиции в промышленность и энергетику, и в числе их выпускников были те, кто процветали в экономике девяностых годов. Те школы имели возможность строить себе планетарии и концертные залы, общежития квартирного типа. В 1950 году шестьдесят процентов учащихся, подававших заявления в учебные заведения Лиги плюща, действительно туда поступали. Ныне этот показатель близился к десяти процентам и становился все ниже. Как следствие, в прошлые два года школа Сент-Джеймс испытывала явные трудности с набором.
Именно это сочетание факторов — скандальные инциденты и спад потока абитуриентов — и разрушило другие школы, некогда такие же знаменитые, как сейчас Сент-Джеймс. Новый ректор заведения, Дэвид Эстон, перебрался сюда из одной из калифорнийских закрытых школ, основанной в 1980 году выпускниками Андовера. В попечительском совете чувствовали, что Сент-Джеймс все же не столь неуязвим, как того бы хотелось, и потому им требовался Эстон, чтобы вдохнуть в заведение напористость и историческую непредвзятость Западного побережья, в то время как Фелпс обеспечивал солидность побережья Восточного.
Бывало, что скандальные происшествия заставляли бывших выпускников чувствовать себя неловко и обескураженно, побуждая их проявлять большую благосклонность к своим школам. Однако Фелпс не имел ни малейшего желания так рисковать. И больше всего он не хотел, чтобы какой-нибудь громкий скандал отвлек его от того, что он считал своей личной «подрывной миссией»: успеть вложить в этих подростков ядро идеализма, пока внешний мир не взгромоздит на них богатство и высокое положение. В обществе считалось, что в таких местах, как школа Сент-Джеймс, насаждается социальная несправедливость — и, разумеется, это было так, — однако Фелпс видел самого себя терпеливым тружеником на молодом винограднике, и он, равно как и многие его коллеги, со всей серьезностью воспринимал свою задачу по воспитанию этических лидеров.
И вот теперь, в стремлении сохранить все то хорошее, что, по его мнению, могла взрастить в этих детях школа Сент-Джеймс, Фелпс оказался в непривычном для себя положении, когда ему непременно требовался совершенно определенный исход.
Ни слова не говоря, Фелпс поглядел на Бена. Остальные взрослые в кабинете тоже хранили молчание. У Бена возникла потребность как-то заполнить эту тишину, но он тут же понял, что Фелпс специально растянул паузу, чтобы заставить его что-нибудь сказать. А потому Бен снова застыл в молчаливом ожидании, и Фелпс, похоже, мгновенно это понял и кашлянул, прочищая горло.
— Ты рассчитываешь защитить тем самым других ребят, — снова заговорил он. — Мне это понятно. Но кто защитит остальных новичков, прибывающих к нам в школу? Что, если там, в цокольном помещении, произошло нечто очень недостойное? Что, если это нечто недостойное произойдет и в следующий раз? Вот о чем тебе надлежало бы подумать, Бен. Если в следующий раз случится что-то скверное, что в твоих силах было предотвратить, — как ты при этом будешь себя чувствовать?
Хотя Бен по-прежнему наслаждался своим неосязаемым преимуществом над присутствующими, теперь оно как будто сделалось слабее, и он вдруг почувствовал себя виноватым — чего, как сам он понимал, и добивался Фелпс.
— Я дам вам знать, если вдруг о чем-нибудь подобном услышу.
Бен почувствовал, что взрослые, возможно, не будут слишком разочарованы, если он сейчас сбежит из этого кабинета.
— Мне, наверное, пора идти. Нужно еще зайти к себе в комнату за учебниками к следующему уроку.
— Хорошо, — проговорил Фелпс. — Если передумаешь — приходи.
Бен кивнул, но тут же забеспокоился, что это будет воспринято как признание им вины. Тогда он поднялся со стула и кивнул еще раз.
Когда Бен вышел в коридор, дверь в кабинет казначея была уже закрыта. Бен начал спускаться по тихой пустынной лестнице в самый низ, но тут услышал, как вслед за ним открылась дверь на площадку. Обернувшись, он увидел, что Марксон догоняет его, перескакивая по несколько ступенек за раз. Бен остановился подождать, и Марксон спустился еще, сделав пару больших шагов.
— Слушай, спасибо, что пришел. Представляю, какой это напряг.
— Ну, далеко не конец света.
— Администрацию ничто так не пугает, как тема дедовщины. Но я прекрасно понимаю, в каком ты положении окажешься перед другими ребятами. — Марксон улыбнулся.
— Может, нечто такое произошло в каком-нибудь другом корпусе, но… — Бен тоже улыбнулся, и долгое мгновение они как будто мерились друг с другом натянутыми улыбками.
— Послушай, я тут взялся за одно дело… Может, это звучит немного фальшиво… Но просто в контексте всего произошедшего я подумал: может быть, ты смог бы мне помочь?
Бен вопросительно поднял брови и сжал губы.
— Эстон поручил мне переписать одну из глав «Спутника ученика», и я вот пытаюсь узнать, что думают по этому поводу учащиеся.
— По поводу «Спутника»?
Марксон усмехнулся.
— Именно. Ну, помнишь ту маленькую синенькую книжечку, которую тебе вручили в первый день?
Бен мигом представил, как она лежит у него в верхнем ящике стола.
— Так вот, там есть глава,
