class="p1">В дни, когда Лар-Маркар объявлял крестьянам: «Я сегодня не в настроении» и в знойный полдень, растянувшись под абрикосовым деревом, сквозь его ветви вглядывался в небесную синеву; в дни, когда он глазами следил за белоснежным облаком, которое то исчезало совсем, то вдруг появлялось вновь; в дни, когда он наблюдал полет птиц, которые кружили и парили в небесной вышине и казались едва заметными черными точками, — в эти дни Лар-Маркар перебирал в памяти картины скитаний по южным песчаным степям, выстроенные в ряд шатры, а на шатрах разноцветные куски материи, которые изгнанники взяли с собой из далеких, покинутых ими, родных деревень. В степи росли кое-где деревья, которые напоминали Маркару большие метлы, всаженные черенками в песок.
— Даже ни одного камня не видно здесь, куда это нас привели они? — причитала жена Маркара, которая каждый вечер, ощупывая ключи от дома, с досадой вспоминала покинутые дома вещи. — Если бы я знала, взяла бы все с собой, — говорила она.
Однажды Маркар заикнулся было о сыне, но старушка залилась горькими слезами, судорожные рыдания подступили к ее горлу, и, вытирая передником глаза, она крепко прижала к груди Торосика. Маркар больше не заводил о нем разговора.
Прошла зима, но никто не заметил наступления весны. В песчаной степи зазеленели какие-то жесткие, усеянные шипами растения, они зазеленели и затем быстро засохли. Вместе с ними отошла и короткая весна юга. Песчаная почва снова обнажилась, огненнопламенные лучи солнца опаляли пустыню…
Однажды объявили мобилизацию и созвали из шатров трудоспособных людей работать на прокладываемой здесь дороге. День и ночь неустанно работали они, таская издалека камни и землю.
Каждый день тысяча лопат и кирок копали землю, прокладывая дорогу. Среди знакомых и односельчан работал и Маркар. Готовили щебень; когда солнце скрывалось за громадными каменными кучами и деревья отбрасывали длинные тени, люди возвращались в шатры, чтобы утром, на заре, снова выйти на работу.
Однажды вечером старуха захворала, жалуясь на сердце. Маркар вышел из шатра поискать камень, согреть его и положить на грудь старухи. Там, в деревне, всегда лечили таким способом. Поискал, походил, затем с пустыми руками вошел в шалаш.
— Куда мы с тобой попали, Маркар, даже камня нет! — простонала старуха. Больше она ничего не сказала.
Бывало, что в такие дни воспоминаний из сада доносился чей-либо крик: «Эй, Лар-Маркар, вода идет на убыль!» Лар-Маркар быстро вскакивал с места, хватался за лопату и торопился к истоку воды.
И никто в деревне не знал, никто не догадывался, что в то время, когда Лар-Маркар прочищал канаву от грязи, ускоряя тем самым подачу воды, — что в то время мысли его были далеко отсюда. Лар-Маркар мысленно переносился за тысячи верст от деревни, в те далекие южные края, в те безводные песчаные степи.
…Маркар снова превращал большие камни в щебень; снова работал вместе с другими. Но перед глазами все время стоял образ умершей жены, а одна неотступная мысль преследовала его: ночью украсть с дороги камень и поставить его на могилу своей старушки… Ведь песчаная почва обнажится, ветер снесет пласты песка, шакалы разроют могилу, растерзают труп…
На маленький песчаный курган надо положить камень, большой, тяжелый камень.
Как спокойно стало бы на душе!..
В своей жизни Маркар только дважды изведал побои: первый раз, когда он был еще ребенком, за то, что привязал метлу к хвосту собаки, и второй — после того как поставил камень на могилу своей старушки.
Он работал под палящими лучами солнца, разбивая камни, когда каких-то два человека подошли к нему.
— Вот этот старик? — спросил один из них другого, и, когда тот утвердительно кивнул головой, обитый гвоздями каблук солдатского сапога врезался в грудь старика; он упал, грудная клетка затрещала, зазвенела, подобно пустой бочке, из носу хлынула кровь. Тот вторично ударил сапогом в бок, а острый камень вспорол широкую рану на большом пальце руки.
Даже и теперь, когда Лар-Маркар, очищая лопатой канаву, смотрит на глубокий шрам на руке, волна гнева заливает его, пальцы судорожно сжимают ручку лопаты. Но гнев его быстро проходит, когда он вспоминает тяжелый камень на могильном кургане своей покойной жены.
На месте ли еще тот камень? Не источил ли его ветер, не украли ли его? Он бы многое дал тому, кто сумел бы ответить ему на эти вопросы.
…Когда сняли шатры и народ снова двинулся в далекий путь, в чужие, незнакомые края, Маркар также собрал свои пожитки и, взяв Торосика за руку, пустился в дорогу.
Маркар бережно нес на спине завернутые в платок жены абрикосовые косточки.
Там, далеко, в его родной деревне, цвело одно абрикосовое дерево с большими сладкими и душистыми плодами. Покидая родные края, старушка тщательно собрала и бережно сохранила косточки абрикоса, надеясь будущей весной, там, на далекой чужбине, рассадить перед домом абрикосовые деревья.
И когда отправились в долгий путь к далеким краям, у Маркара были лишь две желанные мысли: сберечь внука и посадить эти абрикосовые косточки в мягкую, плодородную землю.
3
Прошли годы. Маркар не нашел себе тихого убежища, где мог бы склонить голову, передохнуть от долгих скитаний и тяжелых невзгод. Подобно муравью, попавшему в бурный поток и хватавшемуся за соломинку, его кидало из стороны в сторону, но грозные волны сносили соломинку, а с нею и жалкого муравья.
День и ночь трудился, работал Маркар, лишая себя всего, отнимая от себя последний кусок хлеба, храня его для Торосика, который спокойно рос под его крылом.
Однажды Торосик с дедушкой поднялись на палубу парохода. С ними вместе было еще много других людей — много соседей, которые жили в шатрах в окрестностях Кавалая, работали в усадьбах, в портах, в городе и по ночам вспоминали о прошлых, давно ушедших днях и событиях.
Маркар был радостен и весел, совсем помолодел. А когда Торосик спросил: «Дедушка, куда нас повезет пароход?» — Маркар взглянул в бойкие, живые глазенки внука, узнал в них пропавшего сына и, сдерживаясь, чтобы не расплакаться, не зарыдать, ответил ему:
— На родину, милое дитя, на родину…
И этой стране Маркар не мог подарить ничего иного, кроме Торосика и абрикосовых косточек.
Качаясь по волнам безбрежного моря, пароход рассекал их, они убегали назад, снова смыкались и затем, с силой ударяясь о пароход, дробились на мелкие пенистые брызги.
С палубы Маркар глядел на береговую горную цепь, на остроконечные вершины, на которые мягко опускались белые тучи, — глядел долгим взглядом, тихо достал из кармана ключи от покинутого дома, на минуту крепко сжал в руке,
