урегулирования конфликта с Федором я зашел в камеру последним. Даниэл тоже оказался в ней. Я был рад его видеть. Из знакомых был еще парагваец Хуан из моей камеры в «Пинейросе» и венесуэлец Эдвин.
Все были измучены дорогой и лежали кто где, но не спали – видимо, из-за стресса.
Я расстелил свой ужасный грязный матрас и лег у двери.
Мысль была одна: «Да, как низко ты пал,
Александр…» Почему-то именно в этот момент я осознал всю глубину своего падения. Что я уже не московский денди, а простой бразильский заключенный.
Лежал уставший и потный.
Рядом постелил свой матрас Даниэл.
Мы оказались около двери (здесь в отличие от предыдущих камер, была не решетка, а полноценная дверь и она выходила в коридор, а не на улицу). Это было единственное место, кото-рое осталось свободным, так как в камеру мы зашли последние. Под дверью – небольшая щель, но это было даже приятно. Из нее продувало. Мне, разгоряченному, это нравилось.
Так мы и лежали, «переваривая» переезд.
Даниэл, видя мое состояние, протянул мне сигарету «Мальборо», я от отчаяния закурил и докурил бы ее до конца, но в тюрьме это невозможно: всегда протя-нется чья-то просящая рука. Так произошло и сейчас.
Сигарета, всегда помогавшая в экстренных ситуациях, на этот раз оказалась бессильна. Более того, от нее стало еще хуже.
Я полежал еще немного с закрытыми глазами, мыслен-но обращаясь к Богу: «Дай мне силы», и к Ангелу-хранителю (ведь он у меня есть). Да, к Ангелу-хранителю я обратился первый раз в жизни.
Даниэл сказал: «Русо, Алекс, надо спать».
Мы заснули, чтобы через пару часов быть разбуженными.
Холодный душ, «Мне все равно» и «Сейчас»
Наступило утро.
Я в очередной раз, как полководец после сражения, осмотрел поле битвы – свою очередную новую камеру.
Вид у нее был удручающий.
Особенно сантехника.
Выглядела она так: «очко» (дырка без унитаза) и душ, который не снимался. Для того чтобы умыться, надо было включить душ – и он сразу обдавал тебя всего большой струей. Также душ служил для смыва в «унитазе»: надо было врубить его на всю мощность и резко отскочить.
Это напоминало аттракцион.
Нужна была определенная сноровка. Но в любом случае ты отбегал уже забрызганный.
Вдобавок ко всему от этой поездки у меня поднялась температура. Это было неприятно.
Федя доконал меня. Никогда не разговаривайте с психически больными людьми.
У меня было преддепрессивное состояние, вызванное надвигающейся болезнью, окружающей обстановкой и всей ситуацией в целом.
Стресс, бессонные ночи и последняя выматывающая поездка дали о себе знать.
Возникло даже чувство отчаяния.
Оно впервые посетило меня.
Мы сидели молча. В камере царило уныние. Тусклый свет от одной горящей на самом верху лампочки еле брезжил.
Слышны были только тихие разговоры на испанском.
Это переговаривались между собой колумбийские наркоторговцы.
Даниэл поговорил с ними и сказал мне, что это карантин. В этой камере мы пробудем неделю.
Эта новость не обрадовала меня.
Состояние мое было гнетущим, и я решил, что, несмотря на температуру, надо принять душ. Это было радикальное решение.
Встал, включил холодный душ и стал мыться, мыться, мыться…
Меня охватило сильное желание снять, смыть накопившуюся усталость, стресс…
Я три или четыре раза полностью намыливался, включая голову, и смывал с себя мыло. Намыливался и смывал, намыливался и смывал, намыливался и смывал…
В состоянии транса делал это как заведенный.
Вода была ледяная, я чувствовал это, но нервная система работала слабо. Да, холодная – ну и что?
«Надо помыться», – только эта мысль жужжала в голове.
Так я и продолжал намыливать себя и смывать, намыливать и смывать…
Я делал бы это еще не знаю сколько раз, если бы мне не сказали: «Русо, русо, финиш, финиш». Мол, ты не один, парень.
После душа я вышел уже другим, смыв с себя пот автобусной «бани».
Латиноамериканские наркоторговцы что-то жестко сказали мне, показывая на пол: дескать, забрызгал, надо вытереть его тряпкой…
Но это было уже выше моих сил. Я впервые мысленно послал всех и сказал: «Ничего не понимаю, проблема? Но проблема». И отошел к двери.
Это вызвало негодование латиносов.
Такое поведение было неправильным с моей стороны.
Но мне было наплевать.
Люди часто употребляют это выражение, но им почти никогда на самом деле не наплевать, они не понимают истинного значения слова. Впрочем, это относится и ко многим другим выражениям и понятиям, которые просто «замылились». Так, если ты вкладываешь в это выражение агрессию либо потом думаешь: «Что же я сказал?» или «Правильно ли я сделал, что это сказал?» – значит тебе не наплевать. В истинном понимании значения этого выражения ты не должен думать о других, об их реакции и о последствиях своих действий. И са-мое главное, это надо говорить без агрессии, так как она вызывает только ответную агрессию, но при этом твердо и безапелляционно.
Возможно, этот автобусный рейс что-то поменял во мне.
Мы с Даниэлом положили свои матрасы
один на другой, поскольку они у нас были древние, прохудившиеся, и легли на них.
Наши тела соприкасались, но мне было все равно.
Тускло горел свет, латиноамериканцы галдели, их вожак что-то говорил ..
Подошел ко мне и начал вновь вещать про порядок и тряпку.
Я лежа рассеянно смотрел на него и в ответ на его длинные фразы повторял только два слова: «маньяна» – «завтра» по-испански – и «но проблем», что можно было истолковать двояко. Неодобрительно что-то сказав, он отошел от меня, что мне и нужно было в этот момент.
Как говорила в минуты отчаяния Скарлет О’Хара, «я не буду думать про это сегодня, я подумаю про это завтра».
Вообще в тюрьме живешь исключительно в состоянии «сейчас».
Решил какую-то проблему сейчас – и испытываешь удовлетворение. Безотносительно прошлого, которое очень быстро стирается. Да, и самое главное: твое дотюремное прошлое кажется уже каким-то нереальным. Как будто это было не с тобой.
Так же и сейчас я иногда задумываюсь: «А было ли все это в Бразилии со мной или это был сон?»
Возможно, вся жизнь – это сон, и немногим удалось пробудиться.
Стирание дотюремной жизни в психике человека происходит для того, чтобы он не испытывал постоянные травмирующие ощущения от своего сегодняшнего положения.
Скорее это даже не стирание, а перенос файлов куда-то на удаленный сервер.
Недавнее же прошлое – тюремное – настолько насыщенно по событийному и эмоциональному ряду, что тоже очень быстро стирается, для того чтобы освободить место для новых событий и переживаний.
Будущего же просто нет, оно не существует.
У тебя нет никаких планов на будущее.
Ну, кроме того, что ты когда-нибудь выйдешь отсюда, но это какой-то сказочный сюжет, поэтому он не кажется тебе осязаемым и реальным.
Это в обычной жизни ты планируешь свой день, свое окружение, свою еду, свой отпуск и так далее. Здесь же от тебя ничего не зависит: еда будет такая, какую дадут, и тогда, когда дадут, окружать тебя
