что сильно отличительно от моей – квадратный столик, посудный шкафчик, три табурета. Электроплита ретро и раковина в углу. У Чингисхана, я не сомневаюсь, они были чище и белее, чем мои. В крохотной полутёмной прихожей на вешалке висели две куртки шефа, а под ними стояли две пары его ботинок и одни домашние тапочки.
– Итак, с чего начнём? – спросил Чингисхан, обращаясь ко всем сразу. – Теперь, как я понимаю, обратной дороги нет…
Тихий бас шефа наполнил всю квартиру, и эти не слишком неожиданные слова окончательно убедили меня в полном сломе прежних иллюзий.
– Надо бы Андрея похоронить, – сказал Гаврик, и я подумал: «Отчего же это я не удивляюсь?»
– Без евреев и цыган жизнь была бы скучной! – зло шутил Фома Петрович Пли́мплюс, Петин отец. – Это ведь евреи всех клоунов придумали, от Иисуса с Иудой до Маркса с Эйнштейном. И Чарли Чаплина. И даже наши с тобой имена.
– А фамилию? – спрашивал отца подросток Петя.
Дети в школе, может быть, и хотели бы придумать дразнилку на «плимплюс», но ничего смешного и обидного у них не получалось. И всё же реагировали они противно – удивлённо вытягивали лица, а после посмеивались. Петя, если честно, и сам удивлялся своей фамилии.
– Фамилия наша от балтийских немцев, нордическая. Можешь гордиться. Твои предки ещё с Фрид-рихом Огненнобородым покоряли этот мир.
– Покорили?
– Сорвалось. Говорю же, евреи и цыгане помешали. Евреи всех купили и продали, а цыгане превратили всё в балаган.
Фома Петрович был мрачен, работал бульдозеристом, а после работы всё время читал исторические книжки и очень много курил. Курил во время еды, курил в туалете, курил за чтением. Душил Петюшу куревом. Мама у Пети была женщина маленькая, ростом с холодильник, как шутил отец, простая и тихая. Она трудилась поваром в столовой и сытно кормила мужа с сыном. Иногда спрашивала: «Вкусно, Фомочка?» На что Фома Петрович со строгим лицом неизменно отвечал: «Съедобно!»
Сначала Петя решил, что никогда не будет курить, потом – что не станет вонять дизелем и если женится, то как минимум на учительнице физкультуры, а лучше – на валькирии. Или на пленённой мавританке, как некоторые «псы Господни», рыцари из книжек о Крестовых походах. К историческим романам он всё же пристрастился и проглатывал их с наслаждением, подчас мучительным. В фантазиях он видел себя Ричардом Львиное Сердце, инкогнито возвращающимся из Святой земли и карающим предателей и изменниц, коих пруд пруди вокруг.
Затем он увлёкся кино, сначала историческим, с баталиями, а после – шпионским. Агенты были ещё круче рыцарей, им всё давалось легче. И деньги, и женщины, и слава. Они ездили по всему миру не на лошадях, а на «Астон Мартинах». Вместо арбалетов и мечей у них были пистолеты в подплечных кобурах и стреляющие паркеры в карманах смокингов, прекрасно сидевших на их высоких атлетических фигурах. Да они и голыми кулаками могли отоварить целую группу товарищей.
Петя хоть и был невысок, зато крепок и коренаст. Ребята в классе его не то чтобы побаивались – опасались, а Марина, молодая рослая учительница физкультуры, хвалила и ставила в пример. Он больше всех отжимался от пола и подтягивался на турнике, быстрее всех бегал и дальше метал арабский мяч. Да и по остальным предметам он был в числе первых. Стать лидером в классе, вот к чему он стремился, сначала на инстинкте, потом сознательно. Потому что девушкам нравятся лидеры, а не лузеры.
Он уверенно шёл к своей цели, ведь яркая и стройная Любаша Горобец, самая лучшая девчонка в классе и на свете, с некоторых пор стала мило улыбаться ему при встрече. Эти улыбки пронзали Петино сердце и другие внутренности, он ощущал томление во всём теле. Они, эти улыбки, будили такие мечты и фантазии в Петиной разгорячённой голове, что он и сам их стеснялся… Но тут, как пишут в романах, провидение оказалось к Пете жестоко и несправедливо. Причём не впервые, если считать странную фамилию и неинтересных родителей.
В десятом классе посреди учебного года у них появился новый ученик. Шёл урок литературы. Класс расслабленно гудел. Молодая и робкая практикантка Татьяна Евгеньевна, которую его одноклассники едва ли не в глаза называли Танюшей, тихим голосом вызвала Петю к доске. От него требовалось всего лишь рассказать наизусть какой-нибудь стих из Есенина, самый маленький.
Он вышел, повернулся к Тане вполоборота, потому что никто, кроме неё, его не слушал, и уже набрал в грудь воздуха, но дверь распахнулась, и в кабинет, стуча каблуками, на жилистых икрах ворвалась Маргарита, их вечный завуч. В болотного цвета костюме, с высокой надёжной укладкой, решительная и бесцеремонная. Класс утих.
– Здравствуйте-сидите! – Она пресекла попытку класса встать. – Татьяна Евгеньевна, ребята, минуточку внимания! У вас пополнение. Игорь Цыганович, из Москвы. Он потом сам о себе расскажет, а сейчас прошу любить.
Вслед за ней возник молодой Бонд. Ну да, Джеймс Бонд. Так сначала показалось Пете, поскольку как-то независимо от Маргариты в кабинете появился высокий брюнет в элегантной брючной паре и с модным кожаным дипломатом в руке. Он остановился между завучем и дверью, сказал: «Здравствуйте!» – и спокойно улыбнулся, щуря серые глаза, а рубашка и ботинки на нём идеально соответствовали костюму. От гопников в джинсе и кенгурухах, Петиных одноклассников, он отличался, как Айвенго от лесных разбойников, и девушки не только приоткрыли рты от восхищения, но некоторые даже губы облизнули.
– Садись, Игорь! Продолжайте, Татьяна Евгеньевна! – Завуч вышла, плотно приложив дверь, и в тишине наступившей паузы ещё долго были слышны её литые каблуки. Новичок неторопливо осматривался, выбирая из нескольких свободных мест, куда поставить портфель. Есенин вылетел из головы у Пети. Класс выжидал.
– Простите, Татьяна Евгеньевна, – сказал вдруг Игорь, повернувшись к Тане. – Я помешал вам. А что вы сейчас проходите?
– Есенина повторяем… Сергея Александровича… поэзию… – тихо ответила та и почему-то покраснела.
– Позвольте, я прочту за молодого человека, ведь у него пятёрка сорвалась по моей милости! – Он поставил дипломат на пол, коротко прокашлялся и начал, так же как и Петя, стоя к ней вполоборота:
– Да! Теперь – решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя…
Все слушали не шевелясь. Брюнет читал легко, без стеснения, без пережима, с грустной улыбкой, а его непривычный для класса голос казался как будто знакомым. «Выпендривается, гад! – думал Петя, переминаясь у доски. – “Позвольте!”, “Прочту!”, “По моей милости!”». Но всё равно понимал – весь класс видит, что этот пижон уж точно не
