неделя, кто-то содрогается при мысли о том, что нужно идти обратно в камеру, слышать за собой грохот двери и лязг замка. Бывает, ощущается радостное волнение при виде папочки, бывает, в комнате столько любви, что почти забываешь, где находишься. Но я не забываю. Оранжево-коричневый туман над тюрьмой несет не только энергию людей, которые сейчас сидят в ней, но и тех, кто был заточен много веков назад. Это здание с плохим светом и плохим воздухом, с ржавчиной, с гнилью.
Олли притягивает окружающую его безнадегу. Он прямо впитывает ее в себя. В комнате для свиданий она надвигается на него, как грозовое облако. Он, конечно, не один такой, но я сосредоточиваюсь только на нем. По-моему, он принимает антидепрессанты. Во всем его теле, в лице, в глазах заметно какое-то оцепенение. Цвета его теперь грязно-синие, серые, окруженные неестественно зеленым туманом. Не таким зеленым, который успокаивает, а неоново-зеленым. Оттенка чистящего средства для туалетов. Не знаю, что за таблетки ему дают, но уж, наверное, что-нибудь низкосортное. Это синтетическое, химическое спокойствие; настоящие, подлинные чувства никуда не делись, их только прикрыл химически окрашенный нейлон, от которого все зудит и чешется. Мне бы хотелось принести ему клочок травы, на котором можно было бы постоять, который он мог бы впустить в свои клетки, зарыться пальцами ног в землю, как он, бывало, делал, и успокоиться, пустить корни, увидеть перспективу, вспомнить, что не все поверхности твердые, жесткие, не пористые.
Горести других посетителей комнаты для свиданий надвигаются на него, как армия, зависают вокруг, мобилизуются, часть их прорывается и атакует его энергию, но неоново-зеленые таблетки делают свое дело и отражают вторжение. Если после того, как он принял таблетку, прошло какое-то время, можно увидеть, как отрицательная энергия начинает пробивать силовое поле и искать, как попасть внутрь. Может, им дают эти таблетки перед свиданием, чтобы всем было легче. Иногда из своей камеры к нам он идет дольше, чем обычно, его задерживает какая-нибудь стычка или драма, и, когда добирается до нас, таблетки уже почти перестают действовать.
– На что смотришь? – спрашивает он меня, оглядываясь через плечо; наверное, думает, что за ним кто-то стоит.
– Она всегда так, не обращай внимания, – произносит Лили.
– Перестань, чокнутая, – говорит Олли.
После наших свиданий я долго моюсь под душем. Вода смывает все. Все убожество, всю потраченную впустую жизнь. Я провожу много времени в саду. Я ем сырую морковь и сельдерей, жую семена чиа, воображаю, как тыквенные семечки чистят мой желудок и прямую кишку, пью зеленые смузи; я хочу основательно себя вычистить. Ей нравится усесться на диван с пакетом чипсов, который мы покупаем по пути домой, и, когда она смотрит сериал «Улица Коронации», меланхолия капает с нее, как старый жир, в котором их жарят.
* * *
– Скоро дома будешь, – говорит Лили.
– Угу.
– Комната твоя уже готова. Покрывалом со «Звездными войнами» кровать застелили.
– Можешь сжечь все это на фиг, – с широкой улыбкой говорит он. Я вижу, что у него недостает одного зуба, сбоку, ближе к коренному. – У меня друг вчера освободился. Десять лет просидел. Из Корка сам. Так он нас спрашивал: когда его выпустят и он на улицу выйдет, куда ему идти – налево или направо.
На какой-то миг мне кажется, что он философствует, но оба они начинают смеяться. Она даже фыркает.
– Придурок! – говорит он.
Хоть я и хвалюсь тем, что с первого взгляда могу понять, что передо мной за человек, по-хорошему на это нужен не один год. Я, может, и знаю, что не люблю их, что не доверяю им, но вот почему – никогда не пойму. Бывает, я вижу какой-нибудь новый цвет и не могу прочесть его, не могу понять, что он означает. А чтобы понять, мне нужен человек, у которого есть такие цвета, нужно понаблюдать за его характером. Есть цвета, которые я видела всего у одного человека, и больше ни у кого, и в тот момент, когда я вижу этот цвет еще раз, тот первый человек становится совершенно понятным, ясным, четко очерчивается у меня в голове.
Вот это и происходит, когда раздается звонок в дверь, я открываю и вижу мужчину в окружении яркого фуксиевого цвета – цвет красивый и идет этому красавцу, но я точно знаю, кто он такой.
Его цвет я раньше видела.
* * *
Я уже стараюсь держаться подальше от Эсме, инструктора по рэйки в спецшколе «Новый взгляд», эта женщина глубоко мне противна, но она тоже обладает способностью притягивать к себе. Мне кажется, я ощущаю ее даже раньше, чем вижу: подхожу, например, к какому-нибудь углу и знаю, что она за ним. А когда она с очаровательной улыбкой проходит мимо, то высасывает из комнаты весь кислород и оставляет во мне чувство полной пустоты. Никогда столько времени и энергии у меня не уходило на то, чтобы так невзлюбить человека. Нелюбовь к ней, одержимость ею стала моим хобби.
Я разрабатываю план, как бы Госпелу сходить к ней на занятие.
– Твой заклятый враг, – зловещим шепотом произносит он, зная, что я одержима ею.
Но оба мы хохочем и вообще-то не думаем, что это так.
Понятно, что она одна, а нас сотни, что лист ожидания большой, а работать она может лишь несколько часов в день, потому что занятия изнуряют. Но лист листом, а прежде всего школа обращает внимание на самых плохих, поэтому довольно скоро первым на очереди оказывается Госпел. Я уже заметила, что когда у него стресс или сильное переживание, например экзамен, то тик усиливается. Госпел объяснял, что его тики – это нечто вроде привязавшейся мелодии: приходится дергаться до тех пор, пока он не почувствует, что в этом больше нет необходимости. Чем больше кто-нибудь говорит об этом состоянии и чем больше внимания привлекает к нему, тем сильнее у него потребность делать это и дальше.
На экзамене по истории у Госпела случается такой приступ тика, что шея то и дело отбрасывает его голову назад, и он бубнит свой ответ со скоростью пулемета. Его выводят из класса. Госпел очень расстроен, все время извиняется и просит дать ему позаниматься с Эсме.
Когда Госпел идет к Эсме, я украдкой перебегаю спортивные площадки и останавливаюсь у того домика, где она проводит свои занятия. Госпел знает, что я здесь и, когда Эсме оборачивается к нему спиной, подмигивает мне, явно получая удовольствие от моей шпионской миссии. Они начинают разговор о тике и его последствиях – переменах настроения; слушать мне
