Ускорением режима вулканизации занимался в свое время еще Серго Орджоникидзе. Приехал он однажды на ярославский завод и сказал: "Число машин в стране растет, а шинники затоптались на месте. Надо увеличить количество шин".
Главный инженер и начальник цеха вулканизации с пеной у рта доказывали, что это осуществить невозможно, ибо производство строго ограничено режимом вулканизации, а режим научно регламентирован и никакому изменению не может быть подвергнут.
Серго не был специалистом ни в одной области техники, но добился сдвига во всех областях. Он не верил в незыблемость канонов: каноны устанавливают люди - люди их и опрокидывают. "Удивительное дело: царский режим свергли на пользу рабочих и крестьян, а режим вулканизации, видите ли, не можем изменить на пользу строительства социализма", - сказал он просто, без нажима, без аффектации, так, будто это была истина, сама собой разумеющаяся. И, пытливо вглядываясь в лица окружающих, добавил: "Я уверен, что среди вас найдутся добровольцы, которые помогут свергнуть и этот режим".
И они действительно нашлись. Пока Серго занимался другими вопросами, его вагон продолжал стоять в тупике на заводской территории, - добровольцы победили, режим вулканизации был сокращен.
Серго не прошел мимо такого события, привел этот пример на собрании в подтверждение своего тезиса о хранящихся под спудом материальных и духовных резервах. И не столько в назидание, сколько для улучшения дела снизил поверженных консерваторов в должностях, а на их места назначил победителей.
С тех пор режим вулканизации неоднократно сокращался, а производительность автоклавов все возрастала. Но никто так и не додумался до способа, предложенного Каёлой. Шли более сложным путем: изобретали разные химические ускорители вулканизации резины.
Несколько позже Брянцев рассказал об этой истории Елене, признался, что ему стыдно, как сам не додумался до предложения Каёлы, такого незамысловатого, такого простого.
Она ответила ему словами, над которыми он потом долго размышлял: "Ты не кори себя за это. Музыканты делятся на творцов и исполнителей. Чтобы создавать музыку, нужен особый дар. Исполнители его не имеют, но они удивительно чувствуют и понимают музыку. Вот к таким относишься и ты в области техники. Ты можешь не создать свое, оригинальное, но с ходу, с налета понимаешь ценность созданного другими. И ты больше, чем исполнитель. Ты дирижер большого оркестра".
Брянцев сначала даже обиделся на Елену: обрекла на творческое бесплодие. У него тоже возникают идеи, вот и идея съемных протекторов бродила. Но, подумав, убедился в правоте ее слов. От брожения идеи до ее реализации - дистанция огромного размера. Чего-то у чего не хватало для преодоления этой дистанции. Легче всего оправдать себя недостатком времени. Но он был слишком честен с собой, чтобы только в этом видеть камень преткновения.
Еще раз удивился он способности этой женщины любить человека таким, каков есть, нисколько не идеализируя. Она и в годы юности знала ему цену. Что ж, это хорошо. Такая любовь гарантирована от разочарований. Возможно только охлаждение.
Углубление гнезда плунжера почему-то обеспокоило Карыгина. Поздно вечером, когда Брянцев сидел в кабинете один, Карыгин пришел к нему и положил на стол докладную записку. В ней сообщалось, что некоторые цеховые работники высказывают сомнение в надежности работы ослабленного гнезда.
Брянцев прочитал записку, не понял ее смысла и признался в этом.
- Я обязан поставить вас в известность.
- Занимались бы вы лучше своим делом. - Брянцев отложил докладную в сторону. - Отдел сбыта до сих пор не укомплектован грузчиками, каждый день за простой вагонов платим, приходится авралы устраивать, из основных цехов людей брать. Вы же ведаете кадрами.
- Вот я и беспокоюсь, чтобы с ними ничего не случилось.
Это был какой-то новый ход заместителя. Брянцев не стал разбираться в деталях его хитроумной дипломатии и решил раз и навсегда показать Карыгину, что тот не является для него загадкой. Размашисто, через всю докладную он написал: "Подшить в досье. Если что-либо случится, использовать как обвинение директора в непринятии мер".
Протянул записку и углубился в бумаги. Он не видел, как давнишняя затаенная ненависть Карыгина выплеснулась наружу и тут же спряталась, словно пламя, вырвавшееся на миг из печи.
- У меня еще один вопрос, - невозмутимо сказал Карыгин, сделав вид, будто не понял, что получил пощечину.
- По технике безопасности? - спросил Брянцев самым невинным тоном.
- Заварыкин поговаривает о расчете.
- За-ва-рыкин? Ну, это уже свинство. Получил хорошие две комнаты, может подождать отдельную квартиру.
- Жены не ладят.
- Не слышал.
- Человека можно извести не только скандалами, но и нравоучениями. Этого не делай, это делай так. И если с утра до ночи...
- Разберусь, - резко сказал Брянцев.
- Тогда у меня все.
Едва за ним закрылась дверь, Брянцев вскочил с места и заходил по кабинету, чтобы как-то встряхнуться, прийти в себя. Есть люди, которые ему противопоказаны. Карыгин из их числа.
А тут появился на заводе еще один человек, имени которого Брянцев не мог слышать равнодушно, - Чалышева. Молчаливая, тихая, она напоминала ему очковую змею, которая лежит, притаившись, и жалит исподтишка.
О ее приезде Брянцеву доложил насмерть перепуганный Целин. Он был убежден, что прибыла она не с добрыми намерениями, и ждал от нее любых неожиданных козней.
Чалышева не сразу пожаловала к Брянцеву. Сначала походила по отделам, знакомилась с какими-то материалами, разговаривала с людьми и только потом решила нанести директору визит вежливости.
- Могу я узнать, что вас интересует на заводе? - придирчиво спросил Брянцев.
Ей не хотелось говорить правду, но и лгать было бессмысленно - все равно доложат. И она, умолчав о том, что послал ее сюда Самойлов посмотреть все своими глазами, сказала, что ей захотелось ознакомиться с практикой применения антистарителя ИРИС-1 и методикой его испытаний. Прошлый раз, когда заводские работники приезжали в институт, она так была предубеждена против их работы, что даже не слушала их, а сейчас решила разобраться в причине таких диаметрально противоположных выводов.
Брянцеву показалось, что Чалышева слегка повернулась другой, незнакомой ему стороной, и он, быстро откликавшийся на любое душевное движение, неожиданно для себя, а еще более для Чалышевой, сказал:
- Вы бы переезжали к нам на завод. Ну скажите, разве это правильно? Все научные работники засели в институтах, а такой крупный завод не имеет ни одного человека со степенью. Здесь, поверьте мне, необъятное поле для приложения своих способностей. И результаты работы видны скорее. К этому нас вынуждает необходимость. Квартиру дадим, не такую, какие дают в Москве. Мы живем пошире.
В кабинет с довольным видом победителя вошел инженер Лапин, специалист по рецептуре резины, человек небольшого роста, неопределенного возраста, в очках. Чалышева знала его. Он отличался петушиным характером, любил задираться и не раз выступал на совещаниях, иногда не без успеха опрокидывая установившиеся понятия. Любое свое выступление он начинал с цитаты из Эйнштейна, которую приводил наизусть: "Лейтмотивом в трудах Галилея мне представляется его страстная борьба против любых догм, опирающихся на авторитет. Только опыт и тщательное рассуждение он считал критерием истины".
За любовь к этой цитате Лапина прозвали Галилеем. В НИИРИКе - с издевкой, на заводе - любя.
- Эврика! Получилось! - торжественно доложил Лапин и поднял большой палец.
Брянцев не помнил, что должно получиться или не получиться у Лапина, в голове этого инженера всегда роилось множество мыслей об улучшении состава резин.
Невероятно сложна эта рецептура. Более чем восьмьюдесятью химическими веществами оперируют резинщики, и в разных сочетаниях это дает тысячи разных рецептов. Недаром один из немецких ученых сказал фразу, которая стала летучей: "Бог все знает, однако и он не знает, из чего делают резину и колбасу". Не только простому смертному, но и опытному резинщику не запомнить и десятой доли рецептов. И когда не хватало какой-либо из составляющих, без Лапина не обходилось. К нему звонили и днем и ночью, спрашивали, что чем заменить, чтобы не ухудшить качества резины каркасной, брекерной или протекторной, и Лапин решал такие задачи мгновенно, с быстротой вычислительной машины. Только помимо обязательных оперативных задач, решал он еще множество своих, которые ставил перед собою сам.
- Что получилось? - спросил Брянцев.
- Новый ускоритель вулканизации. Дешевый, простейший и очень активный. Вы полюбуйтесь на кривую, посмотрите, как выросло плато вулканизации.
Лапин расстелил перед Брянцевым диаграмму.
Посмотрела на диаграмму и Чалышева. Она присутствовала при рождении изобретения. Появись такое в стенах института - шуму было бы на год. Скрупулезные теоретические исследования процесса и так и эдак, подготовка диссертации, патентование... Лапин, конечно, не сможет теоретически обосновать свое изобретение, да и некогда ему. Завтра отдаст его цеховикам и начнет работать над чем-нибудь другим.
