Существует рассказ по какому-то случаю, кажется, по случаю пожара в городе. Государь однажды ночью прислал за ним, чтобы ехать вместе. Вскочив с постели, Аракчеев начал поспешно одеваться; на беду, когда он почти совсем был одет, камердинер по неосторожности капнул со свечи на палевые штаны. Как ни спешил Аракчеев, однако разделся, несмотря на то, что за другими штанами нужно было пробежать несколько комнат. Своим переодеваньем он заставил государя прождать минут пять лишних, – до такой изысканности доходило у него требование чистоты.
В ряду острых краснобаев и больших вралей, забавлявших в двадцатых и тридцатых годах петербургское общество своими затейливыми выходками и неожиданными рассказами вроде знаменитого барона Мюльгаузена, был известен князь Ш-ов.
В начале нынешнего столетия Адмиралтейский бульвар был центром, из которого распространялись по городу вести и слухи, часто невероятные и нелепые. Бывало спрашивали: «Да где вы это слышали?» – «На бульваре», – торжественно отвечает вестовщик, – и все сомнения исчезали. Бульварных вестовщиков тогда называли «гамбургской газетой». Князь Ш-ов был известный бульварный вестовщик и почти ежедневно здесь тешился такими проделками. Выдумает какую-нибудь победу и начнет о ней рассказывать на бульваре от Дворцовой набережной до средних ворот Адмиралтейства, но всегда с прибавлением: «Так я слышал, может быть это неправда». Пройдет до другого конца бульвара, у Сената, и поворотит назад. Встречные уже останавливают его: «Слышали ли вы? Победа, сто тысяч пленных, двести пушек, Бонапарт ранен, Даву убит». «Быть не может, – возражает сочинитель бюллетеня, – это вздор, выдумка!» – «Вот еще! Я слышал от верных людей. Видели фельдъегеря, весь в грязи и в пыли. Худой же вы патриот, если не верите!»
В Москве в первых годах нынешнего столетия жил большой хлебосол князь Д. Е., вместе с этим радушным качеством обладавший еще необыкновенным талантом врать без запинки, князь в своих рассказах не уступал даже барону Мюльгаузену. Обед у князя был всегда чудесный, и, как говорил хозяин, стряпала его кухарка – провизия тоже все домашняя – стерляди и осетры из его прудов, громадные раки ловились тоже в небольшой речке, протекающей по Люблину, телятина белая как снег со своего скотного двора, фрукты тоже из своих оранжерей, а персики чуть ли не выращенные на открытом воздухе, шампанское тоже свое, из крымского имения.
Происшествия, случавшиеся с ним, были так необыкновенны, что нельзя было им не удивляться. Так он, между прочим, говорил о каком-то сукне, которое он поднес Потемкину, вытканном по заказу его из шерсти одной рыбы, пойманной им в Каспийском море. Каких чудес он не видал на свете! Во время проливного дождя он является как-то к своему приятелю: «Ты в карете?» – спрашивает тот его – «Нет, я пришел пешком». – «Да как же ты вовсе не промок?» – «О, – отвечает он, – я умею очень ловко пробираться между каплями дождя». Императрица Екатерина отправляет его курьером в Молдавию к князю Потемкину с собольей шубою. Нечего уже говорить о быстроте, с которою проехал он это пространство. Он приехал, подал Потемкину письмо императрицы. Прочитав его, князь спрашивает: «А где же шуба?» – «Здесь, ваша светлость!» И тут вынимает он из своей курьерской сумки шубу, которая так легка была, что уложилась в виде носового платка. Он встряхнул ее раза два и подал князю.
Таким же вдохновенным и замысловатым в своих импровизациях был в старину и польский граф Красинский. Кн. Вяземский рассказывает, что он сам наслаждался своими импровизированными рассказами. Граф был блестящей храбрости генерал, но его вдохновение было еще храбрее. После удачного и смелого нападения на неприятеля, совершенного конным полком под его командою, прискакивает к нему на месте сражения Наполеон и говорит: «Vincent! je te doisla соurоппе»,[5] и тут же снимает с себя звезду Почетного Легиона и на него надевает. «Как же вы никогда не носите этой звезды?» – спросил его простодушный слушатель. Опомнившись, Красинский сказал: «Я возвратил ее императору, потому что не признал действия моего достойным подобной награды».
Однажды он занесся в своем рассказе так далеко и так высоко, что, не зная как выпутаться, сослался для дальнейших подробностей на своего адъютанта, тут же находившегося. «Ничего сказать не могу, – заметил тот, – вы, граф, вероятно, забыли, что я был убит при самом начале сражения».
Две приятельницы, рассказывал Красинский, встретились после долгой разлуки где-то неожиданно на улице. Та и другая ехали в каретах. Одна из них, не заметив, что стекло поднято, опрометью кинулась к нему, пробила стекло головою, но так, что оно насквозь перерезало ей шею и голова скатилась на мостовую перед самою каретою ее искренней приятельницы. Таких рассказчиков, как выше названные, нельзя называть лгунами – это скорее поэты-импровизаторы.
Такой же краснобай и рассказчик был еще придворный века Екатерины II некто М.И. Веревкин, автор комедии и переводчик Корана, издатель многих книг, напечатанных без имени, а только с подписью деревни его: Михалево. Князь Вяземский рассказывает, что он сделался известным императрице Елизавете Петровне по следующему случаю. Однажды перед обедом, прочитав какую-то немецкую молитву которая ей очень понравилась, изъявила она желание, чтобы перевели ее на русский язык.
– Есть у меня один человек на примете, – сказал Шувалов, который изготовит вам перевод до конца обеда, – и тут же послал молитву к Веревкину.
Так и сделано. За обедом принесли перевод. Он так полюбился императрице, что тотчас же или вскоре наградила она переводчика 20 ООО руб. Вот что можно назвать успешною молитвою!
Веревкин любил гадать в карты. Кто-то донес Петру III о мастерстве его: послали за ним. Взяв в руки колоду карт, выбросил он на пол четыре короля. «Что это значит?» – спросил государь. «Так фальшивые короли падают перед истинным царем», – отвечал он. Шутка показалась удачною, а гадания его произвели сильное впечатление на ум государя. И на картах ему посчастливилось. Вслед за этим отпустили ему казенный долг в сорок тысяч рублей.
Император сказал о волшебном мастерстве Веревкина императрице Екатерине и пожелал, чтобы она призвала его к себе. Явился он с колодою карт в руке. «Я слышала, что вы человек умный, – сказала императрица, – неужели вы веруете в подобные нелепости?» – «Ни мало», – отвечал Веревкин. – «Я очень рада, – прибавила государыня, – и скажу, что вы в карты наговорили мне чудеса».
Когда Веревкин приезжал из деревни в Петербург, то с шести часов утра прихожая его наполнялась присланными с приглашениями на обед или вечер, хозяева сзывали гостей на Веревкина.
Отправляясь на вечер или на обед, говорят, он спрашивал своих товарищей: «Как хотите, заставить ли мне сегодня слушателей плакать или смеяться?» И с общего назначения то морил со смеха, то приводил в слезы.
Веревкин был директором Казанской гимназии, когда Державин был там учеником. «Помнишь ли, как ты назвал меня болваном и тупицею?» – говаривал потом бывшему начальнику своему тупой ученик, переродившийся в министра и статс-секретаря и первого поэта своей нации.
Старинные комедии всегда любили личности. Таковы комедии и Веревкина, первая «Так и должно» написана на подьячих, вторая, небольшая шутка, написана на Суворова, в ней осмеяны странные причуды его; третья его комедия «Точь-в-точь», сочиненная в Симбирске, что означено на ее заглавии. Ив. Ив. Дмитриев говорит, что он помнил еще воеводу и секретаря, изображенных в последней. В старые годы аристофановскою вольностью страдали все драматурги. Комедия кн. Дашковой «Господин Топсеков» была тоже копиею с лица известного. О комедии Лукина «Мот, любовью исправленный» говорит Новиков в своем «Словаре писателей», что сочинитель ввел в свою комедию два смешных подлинника, которыми представлявшие актеры весьма искусным и живым подражанием, выговором, ужимками и телодвижением, также и сходственным к тому платьем, весьма много смешили зрителей. Комедия Крылова «Проказники» была написана на семейство Княжнина. Комедия князя Шаховского «Новый Стерн и Липецкие воды» возбудила негодование многих современников тоже за намерение изобразить известных лиц. Несколько эпиграмм по этому случаю были написаны на Шаховского. В «Горе от ума» Грибоедова тоже в Москве узнавали людей известных, и в Фамусове – Алексея Федоровича, дядю сочинителя.
Комедия Веревкина «Так и должно» была дана на открытие тамбовского театра, пьеса эта, как пишет Державин, была им избрана с нравоучительною целью, она была направлена против подьячих и крючкотворцев, которых Державин немало застал в Тамбове.
Оригинал П.Г. Демидов. – Чудачества князя Грузинского. – Страсть его укрывать беглых и бродяг. – Странности адмирала Ф.Ф. Ушакова. – Остряк генерал Львов. – Помещица Ра-на и ее двор. – Князь Г. Г-н и гофмаршал, камергеры и фрейлины. – Придворный штат села князя Куракина. – Самодурства князя «Юрки». – Чудачества князя Голицына, прозванногоJean de Paris. – Князь «Cosa rаrа» и его баснословная расточительность
