злой. Недаром, прозвище его – «идол». На работе изменения: возим вагонетку по одному, отчего стало тяжелей работать, но нужно крепиться. Здесь весна – не то, что на Севере. Ночью закапал дождик. На репетиции сел за аккордеон. И разучил танго «Маленький цветок». Теперь мелодия эта у меня из головы не выходит. По радио передавали речь Хрущёва в ответ на обращение к нему трудящихся Калининского района Москвы. Голос неприятный. Представил его свинячьи глазки. Сбивчивые фразы, но это не важно: аплодисменты не умолкали. Вспомнил Костю. Прав был, что Хрущёв мстит Сталину. Я почему-то убеждён, что сам он ногтя вождя не стоит. И авторитета у него нет, даже здесь над ним смеются.
Пришла весна. Долго не писал – не писалось. Вольнонаёмный, у которого обучаюсь на кочегара, попросил меня поиграть на аккордеоне. Я принёс аккордеон и поиграл в кабинете у начальника котельной. Он слушал и о чём-то думал, подперев голову ладонью. Что-то не идёт рукопись: ощущение, что мало в голове слов. Чтение книг, конечно, что-то дало, я слышу убогость речи зэков и начальства, да что толку. Не думаю, что они убоги душой, не могут мечтать, вспоминать и думать. Но мысль облечь в слова – всё равно, что написать картину, это нужно уметь. Пока попробовал себя на очерке. Отослал его Любе, чтобы отправила в «Комсомолку».
Прочёл две книги – это «Наша кровь» и «Голубка в клетке». Неожиданно почувствовал ревность к писателям, способным выражать на бумаге мысли. В хорошей книге не только всё очень зримо и всё понятно, из неё бьёт источник определённого настроения, которое течёт к читателю.
Двоих зэков положили в стационар – туберкулёз. Нужно и мне провериться.
Люба написала письмо. Получила ответ из «Комсомолки»; ничего хорошего для меня. Вот так… Не хватает грамоты. Но ведь и Горький не учился. Не отступлю. Буду продолжать учёбу с помощью книг. Почему упёрся? Пережито столько, тянет поделиться. Случилась неприятность с баянистом, работающим в заготовительном цехе: станком отрезало ему два пальца. Отыгрался парень. А, знаю, мечтал на свободе заняться музыкой. Чем теперь ему жить?
Володька Бородин, который недавно освободился, прислал письмо с нотами известных мелодий. Когда я узнал, что письмо не от Любы, стало тоскливо. Но настроение подняло солнце – ясное, можно загорать. Через бухгалтерию отправил перевод Любе. Васька, который, как я, возит вагонетку, но в другую смену, умудрился напиться в стельку. Я долго уговаривал его лечь спать, но он пошёл по территории. Теперь сидит в изоляторе. Он болен язвой желудка, а его посадят на триста грамм ржаного хлеба.
Была ночная смена. Но спать не дали: заставили белить котельную. Пришло письмо от Любы. Ответ писать не стал – очень устал.
За окном дождит. Не вечер, а все спят – в честь праздника. Радость у зэков одна – до мая дожили. Мне ещё пять месяцев сидеть… И пять дней. Не дай бог, если раскручусь ещё на пару-другую лет. А это легко случиться может: кого-то зарежут, и кто-то ляпнет, что меня рядом видел. И ничего не докажешь. Поэтому к плохому настроению подмешивается тревога. Опять стал курить. Здесь не бросить. В праздник в зоне не бреют. Щёки щетинятся. Помню, Люба говорила в таком случае: колючий, как цветочек.
Приплёлся с ночной смены. Днём загорал у ограды. Здесь растёт маленькое деревцо, на нём уже выросли листочки. Репетировали прямо на территории; я играл на гитаре. Начальство о празднике Дня Победы молчит. Но мы всё равно проиграли много военных мелодий.
Ни читать, ни писать не могу: вызывали на комиссию, что решала вопрос о досрочном освобождении, мне отказали… Постарался заместитель начальника зоны. У него вроде бы довольно убедительный аргумент: сижу второй раз и статья у меня не подходящая для снисхождения. Его бы в мою шкуру!
Один зэк спёр пиджак у меня – проиграл в карты. Кто-то накапал начальству, меня попросили написать на него бумагу. А ему сидеть мало осталось. Продлят отсидку. Этот грех на себя не возьму. Что-то произошло с характером: не спешу туда, где галдят, смеются, а прячу тоску в одиночество. Толпа стала угнетать меня. На выскочек смотрю с неприязнью.
Весь день хожу полоумным: вызвали фотографироваться на досрочное освобождение. Оказывается, попал всё ж в список претендентов. Суд в июне, а претендентов готовят раньше. Боже мой, боже мой…
Издевательство… Только что ходил в штаб, там люди ожидают оглашение списка перед судом. Вышел начальник, мне говорит, что из списка к представлению меня убрали. Я глянул в глаза его, вижу, не понимает, что играть с людьми так нельзя.
Сдал экзамен на кочегара. Сразу поставили на котёл. Сейчас не зима, работает один котёл. Но в котельной душно. Отработал напряжённо. Понятно – первая смена. Пришёл с работы и упал на постель, как будто сноп. В окно било лучами солнце, а об стекло колотилась муха. Тоже на волю хочет. Встал и открыл ей форточку. На репетицию ходить не буду – не то настроение.
Говорят, что скоро ещё будет один суд. Боюсь мечтать. Но в концерте, что проходил недавно, участвовал – уговорили ребята.
Меня подали на пересуд! Меня освободили! Вы слышите, люди планеты, меня освободили! Да поймите же вы: освободили! Прощай, зона! Прощай, хороший город Салават!
Продолжение следует…
