и всё. Если моргнул в это время, считай, ничего не увидел.
Быстрым движением сдёргивают плавки и сразу надевают их. Как будто они специально заранее тренировались.
– А теперь ты.
У меня быстро снять плавки не получается, я стаскиваю их медленно. И у меня стоит. Мой стручок стоит, а девочки смеются. Я обижаюсь и напяливаю плавки и шорты.
– Покажи ещё, – упрашивают девчонки.
Я не соглашаюсь. Я обижен.
Нет, я, конечно, согласился бы показать стручок ещё, при условии, что девочки нормально показали бы свои прорези. И не ржали, как лошади.
– Ну покажи, – девочки всё смеются.
– Нет, – насупившись, ухожу.
Одну из девочек я помню до сих пор. Теперь она взрослая красавица. Замужем, у неё ребёнок. Вторую не помню совсем.
Олег рассказывал об ЭТОМ, и мы слушали, не шевелясь, с горящими от интереса глазами. Он рассказывал пошлые для того возраста анекдоты, и мы смеялись не просто потому, что смешно, а потому, что тема была запретной.
При первом сексуальном опыте я вообще ничего не понял. Моя крайняя плоть попала в какую-то странную сферу, её точно обкололи обезболивающим. Подобное состояние возникает, когда затекает нога, если ты нечаянно её отсидишь.
И я зачем-то высунул язык и водил им по щекам подруги. Наверное, потому, что она не любила целоваться, а я не знал, куда деть проклятый язык. «Тебе нужен слюнявчик», – пошутила подруга.
Гость пускает дым в потолок. Ноги вытянул. Я вижу его козлиную бородку, воздетую вверх.
В начале девяностых появились зарубежные сигареты. Раньше товары из-за бугра были как семь чудес света. С почтительным придыханием их называли «импорт».
Рухнул железный занавес, и на СССР хлынул поток «Сникерсов», «Марсов», «М-энд-Дэмсов» и прочей иностранной продукции.
В растущих как грибы после дождя ларьках мы покупали тонкие, длинные зарубежные сигареты. Они были с ментолом и имели странные женские имена вместо названий. Ни одного я не помню.
От ментола холодило во рту и надолго оставался вяжущий привкус. Мы сбивали его жевачками «Дональд Дак», «Турбо» и «Патбом».
Выклянчивая деньги у родителей, экономя на обедах и собирая сдачу с хлеба в магазине, мы покупали жевательную резинку ради вкладышей, которые коллекционировали. Вкладыши ценились новые, не мятые и с необрезанной каймой. Они вкусно пахли персиком, абрикосом или другим непонятным жевательным ароматом. Мы собирали вкладыши строго по номерам, указанным на них. Причём, были вкладыши, которые попадались в каждой второй жевательной резинке и большой ценности не имели. Ходили слухи, что так специально делают, чтобы ты никогда не мог собрать всю коллекцию и покупал жвачку бесконечно.
Я собрал коллекцию «Дональда Дакка» и «Love is…» Для хранения первой купил альбом для марок и сложил вкладыши в него. Сейчас альбом для меня ничего не значит и я не заглядываю в него, чтобы погрустить о прошлом, но и выкинуть его почему-то не могу.
«Love is…» я собирал подростком. Тогда же смотрел сериал «Элен и ребята». «Love is…» и сериал давали мне иллюзию любви, той, которой мне не хватало и так хотелось.
В четырнадцать лет «Патбомы» и «Дональды Даки» теряют своё значение. Мы покупаем жвачки, в которых вкладыши с голыми тётками, обклеиваем ими письменные столы, стёкла и сиденья в маршрутных автобусах, клеим их на парты, на стены домов, лифтов, подъездов. Мы помешаны на голом теле.
В первый раз я обратил внимание на женскую грудь в десятилетнем возрасте. До этого меня волновало только то, что у женщин между ног. Причём о половых органах были только догадки. Ни половых губ, ни клитора я себе не то что не представлял – я не знал об их существовании.
Я думал так: у маленьких девочек дошкольного возраста две складки и прорезь между ног, у взрослых женщин – волосы. А что там у моих одноклассниц понятия не имел.
Волосы меня дико возбуждали.
Однажды тётя Вика, которую попросили взять меня с собой на юг, если уж она ехала туда с внуком, повела нас в душ. Мне было десять лет, племяннику – четыре.
Кроме как в гостинице, помыться в душе больше было негде. Мы снимали комнату в частном доме. Сами хозяева сначала кипятили себе воду, а потом мылись.
Мы ходили в гостиницу раз в три дня. Платили вахтёру, и он провожал нас на свободный этаж, выделяя полчаса на водные процедуры. На этаж был один душ.
Из-за ограниченности во времени мылись мы как можно быстрей.
Тётя Вика подумала, что мы с Антоном слишком маленькие, чтобы интересоваться женщинами, и решила идти в душ сразу с нами. К тому же Антону всего четыре года, и он не в состоянии тереться мочалкой и управляться с мылом и шампунем так, чтобы не поскользнуться и не разбить себе колени и локти.
На тёте Вике были только плавки. Не кружевные трусики, как носят женщины теперь, а обычные хлопчатобумажные плавки. Под душем они намокли, и через них просвечивала тёмная полоса волос.
И если грудь тёти мне была безразлична, то от полосы я просто не мог оторваться. Я понимал, что смотреть на неё неприлично и делал вид, что совсем и не смотрю – а как скроешь?
Тётя Вика заметила мой взгляд и больше меня в совместный душ не брала. Я ждал в коридоре за дверью, пока они с Антоном наплескаются, и мылся отдельно от них. Очень быстро, потому что нам отводилось всего полчаса, и мне из них доставалось минут пять.
В восьмидесятых на юг ездил каждый второй, а кто имел детей, ездил на курорт в обязательном порядке. На летние каникулы мама и папа, вместе или отдельно, привозили меня в Сочи, Анапу или Адлер.
Мы, приезжие и местные дети, подглядывали за женщинами.
Вдоль побережья были рассыпаны металлические раздевалки. Они напоминали куски мозаики, отрезанные от большого лабиринта. Вернее, от его поворотов. Причём заканчивались они тупиками.
Одна раздевалка была рассчитана на двух человек. Один снимал трусы с одной стороны, другой – с противоположной. А в перегородке между ними на уровне пупка взрослого человека обязательно была просверлена дырка. Кто эти дырки сверлил – неизвестно, и, я думаю, что не дети.
В лабиринты всегда тянулась очередь. Занята раздевалка или нет, судили по ногам, видным снизу, для чего предусматривалось пустое пространство от пола и до уровня коленей.
Чтобы люди не поняли, что мы подсматриваем за женщинами за перегородкой, мы делали вид, что выжимаем плавки. И я честно снимал и выкручивал их. Люди видели, что я поднимаю и опускаю ноги и капли воду. Я часто ходил выжимать плавки. Гораздо чаще, чем купался. Важно было выбрать момент, когда с противоположной стороны стояла очередь с женщинами. Они, к счастью, переодевались гораздо чаще мужчин.
Обзорная дыра была совсем маленькой. Чтобы что-то увидеть, приходилось плотно прижиматься к
