Даже взгляды самых близких. Не сказанного вслух Титай не принимал, от намеков — отказывался.
— Бора, остановись, пока не поздно.
— А то что? Что ты сделаешь, Кир? Я тебе верил, я верил в тебя. Но теперь-то ты ничем не лучше остальных. Ничем.
За стенами крепости воздух прозрачен и сух. Ветер свободно гуляет по переулкам и подворотням, доносит голоса. Совсем рядом — можно даже разобрать слова, пока бесшумно крадешься, подбираясь поближе и доставая короткий кинжал. Алексей видит их — силуэт двух людей. Одного знает прекрасно: изгибы его тела угадает даже в темноте. А вот второго видит впервые. Незнакомец чуть выше Титая, весь в черном, как одевались Тени посла. Только темные волосы ровно острижены у плеч.
Незнакомец явно не в себе — зол, напуган и оттого опасен. Одно неверное движение, один звук или промедление — и нож у горла Титая полоснет по коже. Примерно на фразе про содомитов взгляд князя привыкает к темноте. Удается некстати разглядеть чужую руку под одеждой, оглаживающую бедро его Титая. Князь не рассуждает и не думает. Нечего думать, когда все ощущается так правильно и ясно. Разобрать детали можно и позже.
Увиденного становится достаточно для того, чтобы выйти из себя. Кровь кипит. Князь сейчас видит лучше, может двигаться быстрее, чувствовать острее. Как на охоте. Незнакомец слишком увлечен своей ненавистью и обидой, чтобы различать тихие звуки или движения воздуха. Князь вырастает у него за спиной, разворачивает плечи, сжимает запястье и отводит руку с ножом от горла Титая. Почти рычит, улыбается какой-то совершенно недоброй улыбкой, сжимая короткие волосы на макушке… Боры. Кажется, это имя он слышал только что. Дергает на себя и вниз, не жалея силы, подставляя бедро под чужую спину. Худое тело обрушивается на колено князя, принимая удар, усиленный собственным весом.
— Никак вы… Не научитесь держать свои грязные руки в узде. Не смей. К нему. Прикасаться, — князь говорит хрипло и угрожающе в самое ухо парню, сдавливает его запястье до отчетливого хруста. Кривой османский нож падает на землю, ударяясь о камни. Свой кинжал Алексей перехватывает удобнее. — Целый день вас, турок… — Он смотрит на Титая с деланым сомнением, словно пытаясь снять общее напряжение. — Он же турок?.. Манерам приходится учить.
Прошло не так много времени, а ночные вылазки за лепешками превратились в ночные вылазки за человеческими жизнями. Их было трое, и каждый из них помнил правила: не терять головы, не терять веры, не терять чести. Бора нарушил каждое. Поэтому Титай слышал чужие шаги, а он — нет.
Труднее всего было закрыть глаза и не подать сигнал тревоги. Труднее всего за пару мгновений принять решение, заставить себя поверить в то, что друг уже не друг. Многое можно простить, осудить, многое может быть спорно. Можно убедить себя, что острые слова сказаны лишь от обиды. Принять то, что чужой рассудок помутился. Но есть вещи, оправдания которым подобрать просто нельзя. Недопустимые вещи. Например, предательство.
Из опасных объятий Титай выскальзывает спокойно и плавно. Смотрит не на князя, лишь на парня, которого тот продолжает удерживать.
— Турок, да.
Теперь Бора — один из чужих, не из своих. А значит, не важно, где он родился. Важно, на чьей стороне он решил сражаться. Голос звенит напряжением. Это страшно до смешного. Почему, дурак? Зачем ты сделал это? Титай присаживается на корточки, оказываясь на уровне глаз бывшего друга. Так, чтобы видеть эти глаза: полубезумные, полные боли и злобы.
— Я предупреждал. А теперь скажи мне вот что…
Послушаешь этот ровный ледяной тон, так можно подумать, что происходящее Титая не волнует. Но выдают подрагивающие пальцы с черными ногтями.
— Кому ты продался?
Бора рычит в ответ, лихорадочно бормочет что-то про честь и «я бы никогда». Но человеку с таким количеством злобы тяжело врать. Фальшь видна, как трещина в хрустале. Горло мертвой хваткой сжимает горечь.
— Ой ли? Никто не должен был знать о моем плане. О том, что я собираюсь прикончить князя и сбежать. Никто, кроме меня, Джахана и… Как оказалось, его людей. Так скажи мне, друг, откуда у тебя это? — Титай цедит слова сквозь зубы, с трудом сдерживая бурю в груди. И подкидывает золотую монету с именем посла, положив на ноготь большого пальца. Даже сейчас, сейчас смог бы выслушать и забыть весь бред, что парень здесь нес. Но тот вдруг кричит, изворачивается и, подхватывая из пыли нож, целится князю в плечо. Алексей улавливает порыв Боры, хочет уклониться, но не успевает — Титай оказывается быстрее. Он легко перехватывает движение руки, которую сам же ставил, и меняет направление удара. Лезвие входит глубоко в грудь несостоявшегося убийцы.
Поднимается Титай медленно и тяжело. Не моргая, смотрит, как в пыли и собственной крови хрипит и корчится один из тех, кто обещал быть верным до конца своих дней. Под лунным светом его глаза блестят от злых слез, которые он, впрочем, не прольет. Не по этому человеку.
— Не трогал бы ты князя. Это моя добыча.
И снова у Алексея на самом дне желудка просыпается другой, неутолимый голод: поднимается, ворочается то самое желание сделать этого юношу своим. Чтобы такой человек стоял за плечом, скрывался в тени, играл на раздевание с его стражей, был в его руках по ночам. Конечно, это желание не было таким четким и в голове билось простым, но емким «хочу» где-то на фоне более уместных мыслей. Бора мог быть не один. Он мог привести за собой хвост, даже не желая этого. И раз о цитадели стало известно, нужно найти другое место для Титая. Но для начала…
Алексей перешагивает труп, закрывая собой печальную картину, и заключает Титая в объятия. Нет, уверен, что ему не нужны ни жалость, ни слова поддержки. Просто крепкое плечо рядом да, пожалуй, пара минут покоя. Как и каждому сильному человеку, способному прикончить предателя.
— Он был твоим другом?
— Нет. — Самообладание трещит по швам. Его не хватает на такое. Все мысли несутся кувырком, раскалывая голову. Если даже Бора продался, то кому верить? Не князю же, которого знает один день? Здесь будет то же. Возможно, Алексей уже договорился с послом. Быть может, в цитадель возвращаться нельзя, там ждет засада. Быть может, он вообще сейчас пришел не для того, чтобы помочь. — Просто знакомы давно.
Титай лжет, пытаясь собрать себя, не рассыпаться здесь, перед чужаком. Лжет, неосознанно делая шаг назад и поднимая
