нацист, немецкий школьный учитель с женой. В Хелмно переселилось множество народу, знаете ли. Нацисты решили колонизовать – онемечить – наш городок. Даже назвали его по-другому.
– Кульмхоф, – прошептала Бекка.
– Вижу, вы не теряли времени даром. Теперь немцев здесь не осталось. Только поляки. Но это не извиняет мой бедный народ. Если вы спросите, вам скажут, что поляки такие же жертвы, как и евреи. Но в глубине души никто в это не верит. Лишь иногда, на исповеди, они выплакивают мне душу. Лишь иногда, на смертном одре, они признаются, что боятся смерти, потому что им придется лицом к лицу встретиться с убитыми евреями. И цыганами. И другими поляками – коммунистами, теми, кто сопротивлялся нацистам. Даже с некоторыми ксендзами.
Они шли по улице прочь от костела. Отец Сташу вел их мимо старых заборов, мимо полуразрушенных каменных строений – и все было одного цвета с грязной грунтовой дорогой.
– Я говорю им, если вы искренне раскаиваетесь, Господь вас простит. А если простит Господь, то простят и души евреев, цыган, коммунистов и ксендзов.
Он попытался улыбнуться, но глаза остались серьезными.
– Мне кажется – простите меня за эти слова – что вы говорите не слишком уверенно, – возразила Магда.
Бекка закусила губу. Ей тоже так показалось.
– Когда я впервые приехал сюда, мне было двадцать три года и я твердо верил в то, что вам сказал. Я пробыл в Хелмно двадцать лет и с каждым днем все больше узнавал, что здесь случилось. С таким знанием трудно сохранять веру. Но я стараюсь.
Он остановился и отпустил их руки.
– Вот, например, этот schloss.
– Schloss! Schloss! Это schloss! – закричала Магда.
– Магда, что это? – спросила Бекка, и по спине у нее пробежал холодок.
Солнце полностью скрылось за облаками. На севере уже зловеще громыхало. Но гром почему-то напоминал стук колес грузовиков по булыжной мостовой.
– Schloss – это замок, Бекка. Замок.
Бекка обернулась. Разрушенные здания были больше похожи на амбары, чем на замок. Камни мостовой были неровными, многих не хватало.
– Это замок?
– Когда-то тут был замок. Он был разрушен в Первую мировую войну, – объяснил ксендз. – Именно сюда привозили заключенных. Нацисты говорили – для бани, для прожарки от вшей. На самом деле – на смерть.
Бекка ухватилась за Магду и повторила:
– Замок…
– Не очень похоже на замок, – сказал отец Сташу. – Да и до Первой мировой войны было не очень похоже.
Бекка уже его не слышала. Она изо всех сил старалась выровнять дыхание и перестать трястись. Магда обняла ее за плечи. Бекка несколько раз глубоко вздохнула. Ксендз смотрел на нее в тревоге.
– Дитя мое…
– Все нормально, отец. – Магда взглянула на ксендза. – Давайте лучше вернемся к машине.
– Зайдем в костел. Я сварю кофе. У меня и печенье есть. Все будет в порядке. Теперь вы понимаете, почему я не могу отсюда уехать. Многое нужно искупить. Вы ведь тоже это чувствуете?
В кабинете ксендз усадил девушек, принес печенье и крепчайший кофе в белых керамических кружках, очень похожих на кружки из торуньского кафе. Отец Сташу родился недалеко от Люблина. Он рассказывал о тамошних узких и длинных полях, пологих холмах, извилистых оврагах, старых нетронутых лесах. О том, как хорошо там весной и летом.
– Теперь я редко бываю в родных местах. Но там я оживаю душой.
– А меня оживил ваш кофе, – сказала Бекка. – Спасибо.
Она почти успокоилась.
– Кто-то из вашей семьи погиб в Хелмно? – спросил отец Сташу. Он собрал кружки и отнес на маленький сервировочный столик. – Или вы слишком впечатлительная? Это подходящее слово?
– Не знаю. Я и приехала, чтобы выяснить. Про мою семью.
Отец Сташу снова сел на стул. Сцепил пальцы, оперся подбородком на стиснутые руки. Румянец на его щеках поблек, а может, так казалось в сером свете дня.
– Где вы остановились?
– В Быдгоще, в гостинице «Брда», – ответила Магда.
– Отлично. В Быдгоще у меня есть друг, Йозеф Потоцкий. Во время войны он был партизаном. Теперь обосновался здесь, хотя мог бы жить где угодно. Его, как и меня, позвали назад души умерших. Я многое знаю о том, что происходит в Хелмно сейчас, а он – о том, что происходило тогда. В отличие от моих бедных прихожан, он расскажет вам все, что, по его мнению, вам надо знать. Я ему позвоню.
Бекка и Магда переглянулись.
– Скажите ему, что мы будем ждать его вечером в гостинице. На кофе. После ужина.
Отец Сташу улыбнулся и подошел к стене, где висел старомодный телефон. Набрал номер и повернулся к Бекке:
– Он не всегда бывает дома, но… а, хорошо… Йозеф!
Бекка ничего не понимала в стремительном потоке польской речи, но Магда внимательно слушала и одобрительно кивала.
Еще прежде, чем собеседники сердечно распрощались, Магда шепнула Бекке:
– Все в порядке, он придет.
– Йозеф будет рад встретиться с вами сегодня, дети мои, – объявил отец Сташу, вешая трубку. – Но он стар и немощен, не утомляйте его слишком сильно.
– Не будем, – пообещала Бекка.
– Если вы сделаете крюк, то сможете полюбоваться видом на реку Нарев. Даже в такой ненастный день она прекрасна. И исполнена покоя. Покой… это почти чудо, учитывая… – Он на мгновение замолчал, глядя в потолок. – Я не могу их простить. Я люблю их, но простить не могу. Но я и не должен. Я не Бог.
Следуя указаниям отца Сташу, они доехали до места, где река становилась спокойной и прозрачной. Она вилась меж деревьев, чьи темные стволы склонялись над водой. На обоих берегах были поля. Вдали виднелся шпиль костела. Огромное поле на их берегу с трех сторон окаймлял перелесок, с четвертой стороны – река. То тут, то там неровная каменная кладка отмечала места, где раньше стояли дома. Но сейчас никаких построек не было.
– Прислушайся, – сказала Бекка.
Магда прислушалась.
– Ты о чем? Я ничего не слышу.
– Точно. Разве это не странно?
Они еще какое-то время вслушивались в тишину. Потом, не говоря ни слова, вернулись к машине и поехали прочь.
– Он шел по замку и дивился, как много вокруг спящих: хороших людей и не очень, молодых и не слишком. Он едва мог продолжать путь – мешали люди, лежащие прямо на дороге, и ни один из них не шевелился. Ни один.
– Гемма, почему мешали? – спросила Бекка.
Она чувствовала себя почти взрослой, потому что сегодня ее в первый раз взяли вечером на ярмарку. Здесь было на что посмотреть, и сначала она слушала
