человеку было известно то, что произошло за время этого пути, а он, Эф третий, оказывался в положении лишенного памяти. Но человек тоже не знал, что имеет дело не с тем Эф третьим, с которым провел эти последние дни, а с другим, в общем-то, человеком. Возможность извлечения выгоды из этого незнания представлялась третьему сомнительной, но открывать правду он не спешил.
— А что, — поинтересовался он, — может быть, сейчас нам самое время бросить наши камни, чтобы узнать направление пути?
— Не нужно, — сказал человек, — мы уже достаточно близко. Здесь сами ноги нас доведут, как говорится. Да и давно уж ведут, — он внимательно посмотрел на третьего, — но об этом ведь у нас уже был разговор.
— Не помню, — с сожалением произнес третий. В проведении ритуала с камнями он видел возможность вернуться к первым, еще незамутненным, как сейчас казалось, отношениям. — Мне кажется, — добавил он, — что после этой переправы у меня появились какие-то провалы в памяти.
— Рад слышать, — холодным голосом произнес человек Ю, — потому что кое о чем действительно следовало бы забыть. Ты согласен?
«Надеюсь, не о союзе, который мы с тобой заключили?» — хотел сказать третий, но промолчал.
— А ты не допускаешь, — спросил он, вертя в руках свой котелок, сделанный из жестяной коробки, — что после переправы я уже не совсем тот человек, которым был до?
Котелок, который он вертел, как бы проверяя, хорошо ли держится ручка, мог служить косвенным подтверждением слов. Если одеяло из верблюжьей шерсти в его глазах изменило цвет, то и котелок в глазах человека Ю мог измениться.
— Не думаю, что эти подробности имеют значение, — ответил Ю, не обращая внимания на косвенные намеки, и поднялся, тем самым предлагая идти.
Вдоль реки вела утоптанная дорога, а от реки в гору поднималась тропинка. Сам третий пошел бы, естественно, по дороге — вниз вдоль реки, где должна была быть деревня, о которой говорил лодочник. Там можно было отовариться продуктами и полезными предметами. Но человек Ю уверенно пошел по тропинке вверх, и третий не стал возражать.
Поднимались, и сверху начал открываться вид: река, узкая полоска морской воды у горизонта и ровные острова нижней дельты, плоская нормальность которых не вызвала бы возражений у мастера Бе. Останавливались, отдыхая, и смотрели. Выше по склону гора поросла лесом, когда поднялись, и смотреть стало не на что.
Эф третий был зол на человека Ю.
Они шли лесом, уже спускаясь с горы, и не разговаривали, как не разговаривали и прежде, поднимаясь в гору. Эф не знал причины молчанья, то ли говорить было не о чем, то ли какая-то непогашенная ссора пролегла между ними. Ведь случилось же что-то такое, «о чем следовало забыть», как сказал человек Ю. Но не сказал, что именно, и даже как бы отказывался разговаривать. Что делать с этим, третий не знал, поэтому злился на человека.
Можно было попытаться еще раз объяснить человеку Ю, что он, Эф третий, совсем не тот Эф третий, который был с ним до переправы. Но котелок из жестяной коробки, который Эф носил привязанным к поясу и на который рассчитывал как на приметный знак различия, вроде бы оказался приметным знаком тождества. Говоришь, ты другой, чем до переправы, скажет человек Ю, а котелок этот я помню, — помню хорошо, как ты нашел на берегу коробку, как ручку приделал, и что с того времени ходишь с этим предметом, привязанным к поясу. А с другой стороны, думал Эф, разве не сказано было человеком, что не имеют значения такие подробности. И действительно, можно ли считать, что тот, другой Эф третий является действительно другим? Изначальная природа ведь была одна у обоих. Если другой Эф повел себя предосудительно в какой-то ситуации, то значит и он сам повел бы себя таким же точно образом, значит и отвечать за сделанное он должен в полной мере. Но не зная своей возможной вины, он не может и оправдаться, или это тоже не имеет значения? «Забыть» — сказал человек Ю, хотя, если он предлагал забыть, значит сам отлично помнил. Третий вдруг понял, что давно уже думает о человеке Ю, как о женщине, хотя по-прежнему не знает, женщина он или мужчина. Но ведь другому третьему это должно быть известно после того, как они с человеком Ю вместе сушили одежду. И человеку Ю, если он женщина, известно, что его секрет с переодеванием раскрыт. Может быть, в этом и есть причина размолвки?
Эф третий изнемог от мыслей.
— Остановимся, — сказал он, — пора сделать привал.
Главное, что вода оказалась на этом месте — яма под камнем, и песчинки танцевали на дне, это был ключ. Скоро подвешенный над огнем котелок вскипел. Заварили траву и листья, третий знал, какие.
На прошлых привалах чай тянули из котелка через камышинку, время от времени сталкиваясь лбами. Только тогда это был лоб мастера Бе. В лесу камыш не рос, поэтому Эф третий снял два куска коры белого дерева и сложил их, примерно сказать, кулечком. Из этих чашек можно было пить, не проливая.
— В прежней жизни мне по-всякому приходилось бывать в диких местах, — сказал третий, — вот и научился.
— А удобно ли в халате бродить по лесу? — спросил человек Ю.
— Я был не в халате.
— Неужели? — улыбнулся человек Ю. — Может быть, в мундире?
— В пограничной страже был — на лесной полосе — но без мундира, — неохотно сказал третий.
Он разломил пополам лепешку и протянул человеку. У лодочника за пару монет было взято три лепешки и сушеной рыбы без счета. Молча пили чай.
— Посмотри на этот котелок, — сказал, наконец, третий, разливая по чашкам остатки, — отличается ли он чем-нибудь оттого котелка, который ты у меня видел вчера, на том берегу? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты ведь слышал, что говорил лодочник о том, что может случиться с теми, кто переправляется через реку?
— Может, он тебе на ухо сказал, а мне — нет.
— Дело в том, что я, до того как переправился, шел не с тобой, а с мастером Бе, — сказал третий, — а ты мог идти
