не замечая, начинают рассказывать, что происходит дома.
Анна постарше других детей, с которыми я работала, и не особо восторгается, что ее привели сюда. Я запоздало понимаю: это была не лучшая идея. Лучше бы пошла с ней в какой-нибудь торговый центр или в кино.
Мы блуждаем по извилистым дорожкам зоопарка. Анна говорит, только если задаешь ей вопросы. Вежливо отвечает, когда я интересуюсь здоровьем ее сестры. Сообщает, что ее мать действительно является адвокатом стороны ответчиков. Благодарит меня за купленное мороженое.
— Расскажи, чем ты любишь заниматься, — прошу я. — Для развлечения.
— Играть в хоккей, — отвечает Анна. — Я раньше была вратарем.
— Была?
— Чем старше становишься, тем меньше тренер готов прощать ошибки, если ты портишь игру. — Она пожимает плечами. — Мне не нравится подводить команду.
«Интересная формулировка», — отмечаю я про себя.
— А твои подруги продолжают играть в хоккей?
— Подруги? — Она качает головой. — Никого нельзя пригласить домой, когда твоей сестре нужен покой. И тебя никто не пригласит переночевать к себе, если твоя мать может явиться в два часа ночи, чтобы забрать дочку из гостей и повезти в больницу. Пока я училась в средней школе, такое случалось, но большинство людей считают, что странности заразны.
— Так с кем же ты общаешься?
Анна глядит на меня и отвечает:
— С Кейт. — Потом спрашивает, есть ли у меня мобильный телефон.
Я вынимаю телефон из сумочки и смотрю, как девочка по памяти набирает номер больницы.
— Я разыскиваю пациентку, — говорит Анна оператору. — Кейт Фицджеральд. — Она смотрит на меня. — Все равно спасибо. — Нажав на кнопку, Анна возвращает мне мобильник. — Кейт не зарегистрирована.
— Это ведь хорошо?
— Вероятно, сведения еще не дошли до оператора. Иногда это занимает несколько часов.
Я прислоняюсь к перилам недалеко от слонов:
— Ты, кажется, волнуешься за сестру. А готова ли ты к тому, что произойдет, если откажешься быть для нее донором? Как ты с этим справишься?
— Я знаю, что произойдет, — глухим голосом отвечает Анна. — Я не говорила, что мне это нравится.
Она смотрит на меня так, словно бросает вызов, мол, погляди, что со мной не так.
Почти минуту я не отвожу взгляда от девочки. Как бы поступила я, узнав, что Иззи нужна почка, часть моей печени или костного мозга? Для меня это не проблема. Я сразу спросила бы, когда мы можем поехать в больницу и сделать это?
Но это был бы мой выбор, мое решение.
— Родители когда-нибудь спрашивали тебя, хочешь ли ты быть донором для сестры?
Анна пожимает плечами:
— Вроде того. Так, как задают вопросы родители, когда у них в голове уже готов ответ. «Это же не из-за тебя весь второй класс не пошел на прогулку, правда?» Или: «Ты ведь хочешь брокколи, да?»
— Ты когда-нибудь говорила родителям, что тебе не нравится их привычка все решать за тебя?
Анна отходит от слонов и начинает подниматься вверх по холму.
— Пару раз я на это жаловалась. Но они ведь и родители Кейт тоже.
Кое-что в этой загадочной истории начинает проясняться. Обычно отец и мать принимают решения за ребенка, потому что, как считается, действуют в его или ее интересах. Но если их ослепляет необходимость соблюдать интересы другого сына или дочери, система перестает работать. И где-то под ее обломками оказываются жертвы вроде Анны.
Вопрос в том, действительно ли она возбудила этот процесс, так как чувствует, что способна принимать более правильные решения в отношении своего здоровья и медицинских вмешательств в него, чем родители, или просто хочет, чтобы хоть на этот раз ее крик отчаяния услышали?
Мы оказываемся у вольера с белыми медведями Трикси и Нортоном. Впервые с момента нашего появления здесь лицо Анны озаряется. Она наблюдает за Кобом, детенышем Трикси, — последним прибавлением к разношерстному семейству обитателей зоопарка. Малыш шлепает лапой по боку разлегшейся на камнях матери, пытается привлечь ее к игре.
— В предыдущий раз, когда тут родился белый медвежонок, его отдали в другой зоопарк, — сообщает Анна.
Она права. В голове у меня проплывают какие-то обрывки статей из «Провиденс джорнал». Это было большое событие для общественной жизни Род-Айленда.
— Ты думаешь, он удивлялся: чем провинился, что его отправили в другое место?
Как опекунов от суда, нас учат улавливать признаки депрессии. Мы умеем читать язык тела, замечаем подавленный аффект и перепады настроения. Анна крепко держится руками за металлический поручень ограждения. Глаза ее тускнеют, как старое золото.
«Девочка теряет сестру, — думаю я, — или саму себя».
— Джулия, можем мы пойти домой? — просит она.
Чем ближе к дому, тем сильнее отдаляется от меня Анна. Довольно ловкий трюк, учитывая, что физически пространство между нами остается неизменным. Она вжимается в окно машины и смотрит на текущие мимо улицы.
— Что будет дальше?
— Я поговорю со всеми. С твоими мамой и папой, братом и сестрой. С адвокатом.
Теперь на подъездной дорожке стоит раздолбанный старый джип, а входная дверь открыта. Я глушу двигатель, но Анна не делает попыток отстегнуть ремень безопасности.
— Вы проводите меня домой?
— Зачем?
— Потому что мама убьет меня.
Эта Анна — по-настоящему напуганная — почти совсем не похожа на ту, с которой я провела последний час. Удивительно, как одна и та же девочка может набраться храбрости и возбудить дело против родителей и в то же время бояться встречи с собственной матерью.
— Как это?
— Я сегодня ушла, не сказав ей, где буду.
— Ты часто так поступаешь?
Анна мотает головой:
— Обычно я делаю то, что мне говорят.
Ну что ж, все равно придется рано или поздно встретиться с Сарой Фицджеральд. Я вылезаю из машины и жду, когда выйдет Анна. Мы идем по дорожке к дому вдоль ухоженных клумб, заходим в дверь.
Мать Анны не выглядит грозной соперницей, какую я себе вообразила. Хотя бы потому, что она ниже меня ростом и стройнее. У нее темные волосы, усталые глаза, и она шагает взад-вперед. Как только мы появляемся, бросается к дочери.
— Ради бога, где ты была?! — вскрикивает Сара, встряхивая Анну за плечи. — Ты хоть представляешь…
— Простите, миссис Фицджеральд, позвольте мне представиться. — Я делаю шаг вперед и протягиваю руку. — Я Джулия Романо, назначенный судом опекун.
Сара обнимает дочку одной рукой, с натугой демонстрируя ласку.
— Спасибо, что привели Анну домой. Уверена, вам нужно многое обсудить с ней, но прямо сейчас…
— На самом деле я рассчитывала пообщаться с вами. Меня попросили представить результаты своих наблюдений в суд меньше чем через неделю, так что, если у вас найдется несколько минут…
— Нет! — резко отвечает Сара. — Сейчас совсем не подходящий
