переговорщика». Поэтому‐то я был уверен: такое нельзя игнорировать. А вот Гезина видела что‐то другое. На его покрытом пятнами лице, словно в зеркале, отражалось то, что чувствовала
она.
Мне всегда казалось, что любящие своих сыновей матери закладывают в них нежное зерно. Те, кто встречает этих молодых людей на своем жизненном пути, пожинают плоды выросших из этого зерна ростков. Часто в подобных случаях речь идет о бережливом патрициате, продолжении цепи мужчин-предков, протягивающих руку помощи и ничего не просящих взамен. Внутри же сыновей, которым не приходится бороться за материнскую любовь, как мне кажется, из этого зерна прорастают чудовища. Я бы не хотел ничего обобщать – и всё равно обобщаю. Ярость, которую во мне вызывает завоеватель Гезины, развязывает мне язык, и я подытоживаю:
«У него бессердечные глаза
Того, кто любит себя больше, чем всех других».
НЕТ НИЧЕГО УЖАСНЕЙ,
УПОРНЕЙ, БЕЗЖАЛОСТНЕЙ,
ЧЕМ ЗАВОЕВАТЕЛЬ, КОТОРОМУ
НЕ НУЖНА ДОБЫЧА
Илл. 60. Зимняя защита немецких солдат в Советском Союзе
Немотивированные завоеватели на ледяном фронте
Незаметно со стороны, но внутри, в сердце, со скоростью «молниеносной войны»: чем дальше, практически автоматически, продвигалось наступление на Москву после Вяземской операции, тем шире разочарование, словно взрывная волна, накрывало высшее командование. В генштабе усиливались нетерпение и жадность. Ненадолго показалось, будто советский фронт «рвется, словно лист бумаги» (генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба).
По картам создавалось впечатление, что все цели были на расстоянии вытянутой руки. Но иллюзия доступности уничтожила мотивацию. Последней нужен был объект для завоевания: Москва. Однако в порыве ястребиного, хищнического стремления обладать Москвой немецкое руководство умерило аппетиты, ослабило хватку на других фронтах.
Уверенность в получении добычи, с которой изначально связывалась абстрактная страсть к наживе, подпитывалась надеждой. Точнее, ожиданием, что вся храбрость КРАСНЫХ сойдет на нет, едва столица страны, Москва, окажется в руках немцев. Однако чем более осязаемой становилась надежда достичь Москвы – передовые части можно было видеть в бинокли с московских окраин, – тем менее привлекательной казалась цель. Разочарование в изначальных целях, лежавших в основе нападения, началось одновременно не только среди верховных военачальников в Генеральном штабе и в окружении фюрера, но и в армии, среди капралов и рядовых солдат.
«А там, где по ночам было страшно, раскинулись светлые, унылые, бескрайние просторы»
Обер-ефрейтор Фридрихс по большому счету ничего не боялся. При этом его ужасала ночь. Не враг, казавшийся ему условно-опасным лишь потому, что таился где‐то рядом. Пока обер-ефрейтор был при оружии, он не боялся врагов. Его пугала тьма. И тот факт, что она покрывала все бескрайние просторы страны, которую он должен был завоевать. Идея строить блиндажи в этих темных лесных чащах казалась ему плохой. Врагами были партизаны. Незаметно, без особого труда им удавалось приближаться к немецким войскам на расстояние до пяти метров. Немецкие солдаты сидели в неглубоких окопах. Если бы враг внезапно открыл по ним огонь, а они были бы на одном с ним уровне, они оказались бы совершенно беззащитны, а так, наполовину в земле, у них имелось больше шансов выжить.
Обер-ефрейтор (по словам его товарища Неймана, тоже обер-ефрейтора) научился бояться «разгара ночи». Под этим выражением он понимал ОЖИДАНИЕ РАССВЕТА над лесами и в темном небе над верхушками деревьев, чувство, которое невозможно было измерить. От него СЕРДЦЕ СТУЧАЛО ТАК ГРОМКО, КАК ЕСЛИ БЫ СТУЧАЛИ ПО ПУСТОЙ КОНСЕРВНОЙ БАНКЕ. В пору учения и в трудовые, полные лишений годы он никогда не тосковал по утреннему свету. Сон был ему дорог. Теперь, этой ноябрьской ночью, стоя на карауле, он жаждал света. Дымка становилась туманом. Потом стал виден край леса. За этим лесом находилась невидимая страна, которую нужно было завоевать.
Кто из немецких солдат хотел владеть этой огромной страной, жить там или работать?
Под Москвой сила воли танкистов в двух фланговых клиньях, которым немецкое командование в октябре 1941‐го приказало до декабря окружить Москву, практически сошла на нет. В мирное время, в 1929 или 1934 году, никто из немецких солдат, которым предстояло сражаться здесь зимой 1941–1942-го, даже не подумал бы о том, что Советский Союз будет желанной целью и что столицу попытаются завоевать к Рождеству 1941 года. Никто не хотел владеть этой огромной страной, жить в ней, а потом еще и работать.
Марксист Карл Корш, который в 1941 году, сидя за рабочим столом в Бостоне, анализировал феномен фашистского блицкрига, малопонятный ортодоксальным марксистам, говорил о том стремлении к социальным изменениям, о «боевом духе масс», который с 1918 по 1941 год можно было бы проследить в немецком обществе. Эти важные мотивы, по словам Корша, впрочем, вовсе не имели цели завоевать чужую страну на востоке. Практическое упражнение в нападении на прославленную Красную армию приносило удовлетворение и было предметом гордости проектировщиков войны, оно способствовало росту коллективной самоуверенности. Ее, однако, по словам Корша, хватило лишь на первые 1000 километров, для военного наступления по зимним дорогам; для достижения цели, которое принесло бы душевную усладу, этого было недостаточно.
Слабая мотивация таяла на глазах, согласно статистической кривой – с той же скоростью, что было поразительно, с какой замедлялись отправки из рейха эшелонов со снабжением и военно-полевыми составами. На протяженном отрезке от Польши до Вязьмы, нередко на однопутных участках, выведенных из строя взрывными воронками (по ночам партизаны минировали железную дорогу), каждые двенадцать километров стоял состав, часто – заваленный сугробами.
Ледяная метель на подмосковном фронте
Д-р инж. Фред Зауер работал в испытательном отделе Управления вооружений сухопутных сил, изучал анатомию мамонтов. Возможно ли создать морозоустойчивое бронетанковое орудие, взяв за основу короткий торс и коренастое тело этих бывалых гигантов из холодных степей с их пыльными, почти непрекращающимися холодными восточными ветрами (к 1941 году уже давно исчезнувших)? По словам Фреда Зауера, богатая кислородом кровь, прежде чем разлиться по телу, согревалась в мощных, похожих на колонны, ногах. Это указывало на возможность найти средства спасения от проблем, которые создавала русская зима, с помощью двух замкнутых процессов в двигателе (один для обогрева устройства, другой для привода). Решение о поддержке проекта было принято в том году слишком поздно.
Чрезвычайная ситуация: угроза отступления
Генерал-майор Ниблинг, ответственный в Верховном командовании сухопутных войск за снабжение на Восточном фронте, потерял покой. В декабре всего 19 рабочих дней. А ему нужно было 80.
Его разбудили
