— Избави Господи!
— Что же дѣлать?
— Найми лошадь; я тебѣ въ этомъ дѣлѣ помогу, — ступай въ губернію!
Сотскій мнѣ нанялъ лошадь, и я по его совѣту отправился въ губернскій городъ. Въ губернскомъ городѣ жилъ мой пріятель, у котораго я и остановился.
Послѣ разспросовъ о моихъ успѣхахъ мы сѣли обѣдать. Едва начался обѣдъ, какъ къ крыльцу нашей квартиры летомъ-подлетѣла тройка.
— Это мой дядя пріѣхалъ, сказалъ мнѣ мой хозяинъ: исправникъ, отъ котораго ты только что такъ успѣшно убѣжалъ… но онъ добрый человѣкъ.
— А! Ко щамъ! Ко щамъ! закричалъ дядя-исправникъ еще изъ передней.
— Милости просимъ, дядя, милости просимъ! проговорилъ хозяинъ.
— Да какъ не просить милости? отвѣчалъ на это приглашеніе дядя-исправникъ;- право, братъ, голоденъ, какъ самая голодная собака!
Дядя-исправникъ сѣлъ за столъ.
— Ну, чтожь водки? спросилъ дядя.
— Кушай, дядя, кушай! привѣтливо отвѣчалъ хозяинъ: — водка на столѣ.
Онъ выпилъ рюмку водки и, не успѣвъ съѣсть нѣсколькихъ ложекъ щей, остановился.
— Знаешь что? обратился дядя въ своему племяннику-хозяину. Знаешь что?
— А что?
— Появился въ нашемъ уѣздѣ мошенникъ, да вѣдь какой, когдабъ ты зналъ!
— Какой же?
— Просто, братецъ ты мой, поймать не могъ: ускользаетъ, да ускользаетъ!
— Да что же онъ такое сдѣлалъ?
— Пока еще ничего!.. А ты подумай: цѣлый мѣсяцъ ходитъ по нашему уѣзду разносчикомъ, товаровъ хоть бы на грошъ тебѣ продалъ, а такъ, товаръ разбрасываетъ дѣвкамъ, да молодымъ бабамъ. Пить, говорятъ, пьетъ, а этимъ дѣломъ не занимается.
— А хочешь, дядя, я тебѣ покажу этого человѣка? спросилъ, смѣясь, хозяинъ, которому я уже успѣлъ разсказать про собиравшуюся надо мной грозу.
— Да какъ же?!!
— Да вотъ онъ самый! смѣясь отвѣчалъ хозяинъ своему дядѣ-исправнику.
Дядя-исправникъ даже вздрогнулъ.
— Ну, батюшка Павелъ Ивановичъ! сказалъ дядя-исправникъ, когда ему разсказали въ чемъ дѣло:- ежели бы васъ поймали, не знаю — заковалъ бы я васъ или не заковалъ?.. Право, не знаю, но ужъ вѣрно пріѣхали бы вы сюда на казенный счетъ, а не нанимать бы вамъ лошадей: непремѣнно прислалъ бы васъ прямо къ губернатору. Кто васъ, теперешній народъ, кто васъ, знаетъ — зачѣмъ вы ходите?
Но не всегда бываютъ встрѣчи, нашему брату опасныя только для себя: бываютъ эти встрѣчи иногда кажущіяся опасными и для встрѣтившихъ васъ. Разскажу вамъ слѣдующій со мною случай.
Пошелъ я изъ Москвы торговать въ одну не изъ самыхъ близкихъ губерній, отъ этой старой нашей столицы. По методѣ, мной тогда принятой, я остановился въ одной деревенской избѣ, и оттуда дѣлалъ свои экскурсіи. Въ одинъ прекрасный день, часовъ въ восемь поутру, я обѣдалъ — мужики обѣдаютъ лѣтомъ всегда около этого времени. — И я никакъ не могъ думать, что мой обѣдъ будетъ прекращенъ совершенно неожиданнымъ для меня случаемъ.
— Здѣсь разносчикъ? вопросилъ, входя въ избу, лакей въ ливреѣ, на которой было хоть не полное количество пуговицъ, но этотъ недостатокъ выкупался большимъ, сколько нужно, числомъ гербовъ на его изодранной ливреѣ. — Здѣсь разносчикъ?
— Здѣсь! отвѣчалъ я нехотя; да и не отвѣчать-то мнѣ нельзя было, по пословицѣ: назвался груздемъ, полѣзай въ кузовъ; такъ и мнѣ, назвавшемуся торгашомъ, нельзя было отказаться отъ своего принятаго званія.
— А! Здѣсь? — приказывалъ лакей. — Пойдемъ къ господамъ: господа требуютъ.
Дѣлать было нечего; волей-неволей, а я отправился къ господамъ.
Прихожу къ господамъ и, какъ по чину мнѣ не полагалось идти дальше передней, дальше меня и не пустили.
Остановился я въ передней; вдругъ выбѣгаютъ ко мнѣ барышень девять или десять, хоть и не совсѣмъ въ приличномъ нарядѣ, но за то всѣхъ хоть сейчасъ подъ вѣнецъ.
Въ одну минуту, вся моя коробка была на воздухѣ или, точнѣе сказать — въ рукахъ барышень.
— Какой у тебя товаръ дурной! говорила одна сестрица.
— Какой есть, барышни! отвѣчалъ я имъ смиренно.
— Какой есть!! ворчали тѣ брюзгливо и крайне ко мнѣ не въ расположительнонъ тонѣ.
— Какой есть, барышни, какой есть! Не взыщите пожалуйста! опять отвѣчалъ я этимъ барышнямъ, не желая показаться имъ тѣмъ, кѣмъ я въ самомъ дѣлѣ былъ.
— Это что у тебя? вдругъ радостно вскрикнула одна изъ барышень, отыскавши въ моей коробкѣ двѣ банки, каждая немного поболѣе стакана одна съ бѣлымъ порошкомъ, другая съ краснымъ. — Это что такое?
— Это, отвѣчалъ я, — въ одной банкѣ румяна, а въ другой бѣлила.
— И хорошія эти бѣлила и румяна?.. Хорошія или дурныя? хорошія, хорошія? — забормотали одна за другой мои барышни.
— Какъ кому покажутся.
— А можно посмотрѣть?
— Отчего же: можно.
Мои барышни развязали эти двѣ банки, взяли по щепоткѣ этихъ порошковъ и, какъ люди въ этомъ дѣдѣ опытные, начали пробовать на рукѣ: намочатъ руку, насыплютъ бѣлилами, румянами, разотрутъ, подойдутъ въ окну, посмотрятъ и уже потомъ вскрикнутъ:
— Ah! que c'est beau! Ah! que c'est beau!
— А что стоютъ двѣ эти банки? спросила одна изъ барышень плохо скрывая свой восторгъ при такомъ важномъ открытіи.
— Дешевле двадцати пяти цѣлковыхъ взять нельзя, проговорилъ я довольно серьезно.
— Какъ дорого! какъ дорого! закричали мои барышни.
Да и въ самомъ дѣлѣ, цѣна была неподходящая: обѣ эти банки никакъ не дороже двадцати пяти копѣекъ, а я запросилъ двадцать пять рублей; на это была слѣдующая причина: этотъ товаръ былъ для меня необходимъ. Въ каждой деревнѣ за пѣсни — бѣлилами да румянами я только почти и разсчитывался; продай эти двѣ банки, я долженъ бы былъ отправиться въ городъ затѣмъ только, чтобы купятъ опять эти дорогія двѣ банки съ бѣлилами и румянами.
— Ah! que c'est beau! Ah! que c'est beau! услышавши такую баснословную цѣну, еще усиленнѣе кричали мои барышни, пачкая свои бѣлыя ручки бѣлилами и румянами безъ всякаго сожалѣнія ни къ своимъ рукамъ, ни къ моему товару.
— Très joli!.. Да ты говори настоящую цѣну, наконецъ обратились ко мнѣ барышни.
— Меньше двадцати пяти рублей за эти двѣ банки мнѣ взять никакъ нельзя.
Барышни торговаться, я не уступаю ни копѣйки; барышни еще усиленнѣе мажутъ свои руки и торгуются. Я все стою на своемъ.
— Меньше двадцати пяти цѣлковыхъ мнѣ взять никакъ нельзя, твердилъ я.
— Хочешь — цѣлковый? спросила меня одна изъ барышень.
— Какъ можно цѣлковый! Я никогда не торгуюсь, объявляю настоящую цѣну. — Барышни еще больше торговаться.
— Donnons lui deux roubles! стали барышни совѣтоваться между собой.
— Возьми два рубля, опять стали приставать во мнѣ барышни.
— Я вамъ уже сказалъ, что меньше двадцати пяти рублей взять никакъ не могу.
Барышни опять стали совѣтоваться.
— Trois roubles on peut donner.
— Да я меньше двадцати пяти рублей не возьму; какъ можно отдать за какіе нибудь три рубля! отвѣчалъ я, наскучивъ торгомъ, который продолжался болѣе часа.
— Какіе три рубля? быстро спросила меня барышня.
— Вы вотъ совѣтуетесь съ вашими сестрицами дать мнѣ за банки три рубля; а за три рубля я отдать ихъ никакъ не могу.
— А ты развѣ говоришь по французски?
— Немного понимаю.
— Да ты гдѣ учился?
— Я и теперь учусь.
— Гдѣ?
— Въ московскомъ университетѣ. Я тогда былъ еще студентомъ московскаго университета.
— Гдѣ?!!
— Въ московскомъ университетѣ.
— Какъ?!
— Обыкновенно какъ.
— Въ университетѣ!! взвизгнули барышни и всѣ посыпали вонъ изъ комнаты а я сталъ помаленьку убирать свой товаръ.
Дѣло приняло чрезвычайно курьезный видъ.
— А — а!! а — а… что это — мистификація? спросилъ меня, входя, почтенный старецъ, отецъ семейства. Старецъ этотъ былъ толстый, лысый, усатый и въ халатѣ, и по всему видно было, что этотъ почтенный господинъ, прослуживъ сколько ему было надо, ни о чемъ не думалъ.
— Это мистификація? А — а?
— Только невольная, смиренно отвѣчалъ я, укладывая свой товаръ въ коробку и ожидая сильной грозы, и отъ этой грозы для себя сильной бѣды.
— Какъ невольная?
— Невольная.
— Это почему?
— Я хожу но деревнямъ не продавать, а совершенно съ другой цѣлью.
— Съ какой цѣлью?
— Собираю остатки народной поэзіи.
Мой господинъ совсѣмъ посоловѣлъ; онъ объ этихъ диковинкахъ никогда и не слыхивалъ. Замѣтьте, что этому казусу прошло больше двадцати лѣтъ.
— Какіе же остатки народной поэзіи? спросилъ меня баринъ болѣе тихимъ голосомъ.
— Пѣсни, сказки, повѣрья, обычаи, отвѣчалъ я, закрывая свою коробку крышкой.
— И только? уже совсѣмъ робкимъ голосомъ спросилъ меня помѣщикъ.
— И только.
— Да вы гдѣ учились?
— Я и теперь учусь.
— Гдѣ?
— Въ московскомъ университетѣ.
Это совершенно озадачило помѣщика.
— Въ университетѣ?! не то онъ еще спрашивалъ меня, не то воскликнулъ это отъ удивленія. Этого простому смертному понять было совершенно нельзя.
