И он показывал фотографию своей матери. Она была очень толстой, со злым и, несмотря на злобу, прекрасным лицом, и рядом стоял он в фуражке и шинели с блестящими пуговицами.
- Мне здесь двенадцать лет, а матери тридцать два. Посмотри сюда, Грю-ша, - звал он. - И ты, Леля, тоже подойди.
Иногда он путался в рассказах про свою прошлую жизнь и очень сердился, если я вдруг вспоминала, как он рассказывал раньше.
- Агриппина, - медленно начал дядя Кирша. - Натали, я могу вам спеть...
Они по-прежнему сидели с неподвижными лицами, и только бабочки глаз беспорядочно блуждали по комнате.
Дядя Кирша снял гитару со стены. И тут же черная бархатная бабочка пролетела над ее грифом, а каряя закружилась и присела к нему на плечо. Он слегка повел плечом, чтобы ее смахнуть.
- Дни бегут, печали умножая, - запел он тяжело и по-стариковски. - Мне так сложно прошлое забыть... - и вдруг он забыл слова. Его пальцы торопливо перебирали струны, но слов он все никак не мог вспомнить. Он с надеждой посмотрел на меня - не подскажу ли я, но я знала, как он сердится, когда я что-то ему напоминаю, поэтому я промолчала. - Как-нибудь однажды, дорогая, наконец вспомнил он, - вы меня свезете... - но здесь память снова отказала ему. - Вы меня свезете... - несколько раз подряд с переливами пропел дядя Кирша и вдруг неожиданно добавил: - Хо-ро-нить!
И испугался собственных слов.
Натка и тетя Груша напряженно молчали.
- А давай играть в концерт, - предложила я Аленке.
- А давай! - весело согласилась она, отрываясь от пряжки на поясе.
- Выступает Куликов Кирилл Николаевич, - объявила я.
- Гы-гы-гы! - засмеялась Аленка, подняв острый подбородок.
- Веселья час и час разлуки, - громко запела я. - Тра-та-та! Тра-та-та-та! - Этой строчки я не знала, потому что дядя Кирша все время ее пропускал. - Давай пожмем друг другу руки - и в дальний путь на долгие года!
- Лелька, вон! - топнул ногой дядя Кирша.
- А пойдем на кухню! - тут же пропела я Аленке.
- А пойдем! - крикнула Аленка.
Дядя Кирша оттолкнулся от подоконника и сделал шаг к нам.
- Лучше в туалет! - крикнула я на бегу.
- А пойдем, - согласилась Аленка.
И мы закрылись в туалете.
Дядя Кирша несколько раз дернул дверь на себя, но она была заперта на щеколду.
- Хоть попоем, - сказала Аленка, усаживаясь на унитазе, как большая.
- Попоем, - согласилась я, усаживаясь напротив на горшке с ежиком.
- Запевай! - кивнула мне Аленка.
Я хотела запеть, но ни одна песня не приходила мне на ум.
- Вот ты скажи, - спросила я, - ты ходишь в школу?
- Хожу, - кивнула Аленка. - В третий класс.
- И у вас там есть пение?
- Есть.
- И про что вы там поете?
- Про портрет, - тут же ответила Аленка.
- Ну-ка напой, - попросила я.
- На войне однажды темной ночью, - шепотом запела Аленка, - словно вспыхнул свет, словно вспыхнул свет! Передал крестьянину рабочий Ленина портрет, Ленина портрет! - и затопала ногой в такт словам.
- Хорошая песня, - похвалила я и тоже затопала. - Надо бы ее включить в выступление! А что вы еще там поете?
- Да так, - махнула рукой Аленка.
Мы помолчали. Задумались. Она на своем унитазе, я - на горш-ке с ежиком.
- Меня скоро научат читать, - возобновила я разговор.
- А, - ответила Аленка и засмеялась: - Гы-гы-гы!
- Ты уже умеешь читать? - спросила я.
- Нет, - ответила Аленка и опустила глаза.
- Тогда давай я тебе почитаю.
- Давай, - тут же согласилась она.
Я встала с горшка и достала из-под ванны букварь.
- "У", - прочитала я. - "Ше" да "у" будет "Шу", "рэ" да "ы" будет "ры". У Шуры... - на картинке стояла Шура в школьной форме со скромным букетиком астр и связкой желтых шаров - "Шэ" да "а", - продолжала я, - будет "ша", "рэ" да "ы" - будет "ры"... - и вот наконец предложение было готово.
- У Шуры шары! - радостно выкрикнула я.
Аленка взволнованно выхватила у меня букварь и поднесла его к самым глазам.
- "Ры"! - громко прочитала она и стала внимательно разглядывать изображение Шуры и что-то шептать, шевеля гу-бами.
- А сколько тебе лет? - спросила я.
- Десять, - ответила Аленка, не отрываясь от букваря.
- А мне четыре, - и я протянула ей руку с загнутым большим пальцем.
Аленка пересчитала мои пальцы.
- Ну и что?
- А то, - объяснила я, - что я скоро тоже пойду в школу.
- Ничего там в этой школе хорошего нет, - вздохнула Аленка.
- Да ладно, - не поверила я.
Мы замолчали. Стало слышно, как дядя Кирша рассказывал за стеной:
- У меня был гувернер. Гувернер - это тот, кто говорит по-французски. А рубашки я носил с золотыми запонками, и на всех носовых платках было вышито: "Куликов".
- О чем они говорят? - встревоженно спросила Аленка.
- Они говорят по-иностранному, - махнула я рукой и хотела продолжить чтение, но Аленка взволнованно попросила:
- Пойдем послушаем!
Мне пришлось спрятать букварь обратно под ванну и вернуть-ся в комнату.
Сделав благородное лицо, дядя Кирша по-прежнему стоял у окна.
- Парле ву франсе? - спросил он, увидев нас. - Уи или нет?
Аленка замерла в дверях. Она не знала, что можно говорить на каком-то другом языке. Тетя Груша печально слушала, думая, что ответить дяде Кирше. Натка энергично листала альбом с фотографиями. Все лица на фотографиях были благородными, и дядя Кирша, чтобы на них походить, выпячивал вперед нижнюю челюсть, опускал глаза и высоко поднимал голову, чтобы хоть что-то разглядеть.
- Батюшки! - воскликнула Натка и засмеялась. - Да ведь это же открытки! Самые что ни на есть настоящие открытки!
И она протянула нам раскрытую страницу альбома. К странице была приклеена черно-белая открытка, изображавшая маленького, прехорошенького мальчика, стоявшего на коленях перед елкой. На ветке сидел ангел, свесив вниз крошечные разутые ножки, и что-то читал ему по книге. На мальчике была шелковая ночная рубашка, а завитые волосы почти доходили ему до плеч. И несмотря на то, что открытка была черно-белой, кто-то раскрасил ему щеки красным карандашом.
- Богом клянусь! - развеселилась Натка. - У нас дома точно такая же висит на зеркале. Иди, Аленушка, посмотри!
Мы с Аленкой подошли.
- Это я покрасила мальчику щеки, - призналась я. - Тетя Груша недавно купила мне цветные карандаши...
Но что было дальше, я не успела рассказать, потому что мне показалось, что одним глазом Аленка глядит на открытку, а другим - на выключенное радио на стене. Мне стало весело, что у нее так разъехались глаза. Я захохотала.
- Напакостила и рада, - мрачно сказал дядя Кирша.
Тетя Груша торопливо привстала с дивана, чтобы заступиться за меня, но дядя Кирша снова сделал благородное лицо и смущенно обратился к Натке:
- И все же это фотография, Натали. Мой гувернер как-то сфо-тографировал меня и отослал снимок в один модный журнал. Там с него напечатали открытку, а к рождественской елке пририсовали эту смешную фигурку.
- Сомнительно, - пожала плечами Натка.
- Слово дворянина, - небрежно усмехнулся дядя Кирша и захлоп-нул альбом. - C'est tout!
- А я могу по-английски, - сказала я.
- Врешь, - засмеялась Натка.
- Врешь, - подхватил дядя Кирша.
И даже тетя Груша удивленно на меня посмотрела.
- Эге-гей! - сказала я. - Так по-английски будет Аленка. - (Аленка подняла голову, и оба ее глаза съехались к переносице.) - Гуо! - засмеялась я. - Так по-английски будут глаза.
- Откуда ты знаешь? - спросила притихшая Натка.
- А меня мама учит, - ответила я. - Она прошлой зимой приезжала из Ленинграда и говорила со мной по-английски... Энгел, - сказала я. - Так по-английски будет ангел. Два этих слова похожи.
Потом я назвала по-английски все предметы в комнате, деревья за окном и широкую одежду на Натке - юбку с кофтой и сапоги.
Натка с Аленкой вышли в прихожую - собираться.
Дядя Кирша учтиво подал ей плащ, и этот черный шелестящий плащ я тоже безжалостно назвала по-английски.
- А мой плащ как называется? - спросила Аленка, застегивая свой маленький плащик.
- Так и называется, - ответила я. - Плащ-чик!
Потом я смотрела в окно, как они уходят.
- Вон Лелька-то как тебя, дуру, обскакала, - услышала я. - А ей только четыре года! - и Натка широкой рукой отвесила Аленке подзатыльник. Аленка заплакала. Потом они свернули за угол, и их стало не видно. Паша-Арбуз выбежал на край тротуара и плюнул им на дорогу. Натка закричала проклятия. Аленка громко рыдала.
ГЛАВА 2 - ТЕЛЕГА С ЛОМОВОЙ ЛОШАДЬЮ У ЗООПАРКА
Мы с тетей Грушей собрались в магазин. Тетя Груша вынесла из кухни сумку из синего кожзаменителя, положила в нее плетеную сетку, два прозрачных полиэтиленовых мешочка и белый с красными буквами пакетик из-под молока.
- Мы прочитали "Питера Пена", - напомнила я.
- Ах да! - сказала тетя Груша и подошла к столу.
Каждый вечер мы садились с ней за овальный стол, включали настольную лампу, и тетя Груша читала мне книжки, принесенные из библиотеки. Когда она читала мне книжку про золотой ключик, то, подражая дяде Кирше, говорила Буратиноi и картаво произносила букву "р". Дядя Кирша молча лежал на диване и слушал.
