все великие, все «первочеловеки».
Каролина усиленно хлопала накладными ресницами, соображая кого бы привести еще в качестве примера, но вспомнила только Адама и Еву.
– А вы, юное создание, – обратился первочеловек к Елене, – как я понял, Елена. Истинно Елена Прекрасная!
– Поняли верно, – согласилась девушка. – Истинно так.
– А вы, Алексей, – не унимался Райский, – удивительно похожи на фотографию Модильяни. Мне даже на мгновение показалось, что это вы.
– А чего казаться. Я и есть, – засмеялся Алексей.
– Вы прямо, как верховный бог, хотите всем дать имена, – съязвила Елена, порадовав тетушку.
– Ну, скажем, не верховный бог…
– Достаточно того, что бог кинематографа, – сказала Лена. – Значит, имеете право.
Райский расплылся в умилении самомнения.
– Улестила, племянница! – шепнула Кольгрима ей на ушко. – Так держать!
– А я верховный жрец, – пошутил начинающий фотограф Миша, – от слова «жрать». Люблю стол с едой!
– Да кто ж, голуба, не любит стол яств? – спросила больше саму себя Кольгрима. – Лишь бы на нем ничего другого не стояло.
Все знали, что они любят, не медля заказали это, и официант быстренько нагрузил стол яствами и выпивкой. Тосты взял на себя говорливый режиссер, умудряясь всякий раз сообщать о своем участии еще в одном международном или российском конкурсе и очередном дипломе или статуэтке. Все поздравляли участника и лауреата и опрокидывали рюмки и бокалы, пока всем не стало просто хорошо. Но вокруг столика пока не танцевали и на него не лезли. Может, потому что рядом спокойно трапезничали другие народные лица.
За ужином Райский сыпал анекдотами, а когда на столе опустело, увел Елену танцевать на площадку перед главным корпусом. Он не отпускал девушку, станцевав с нею три танца кряду. Каролина же вцепилась в Алексея и рассказывала ему что-то жутко интересное, сопровождая щебет порханьем ресниц и улыбками-удавками. Пришлось бедняге танцевать с ней. Когда пары удалились, Миша услаждал Кольгриму пространными рассуждениями о расцвете российского искусства, рэперах и новых версиях смартфонов с двумя дисплеями. Тетушка искусство и певцов еще терпела, но от двух смартфонных экранов пришла в экстаз. С трудом сдержав себя, спросила:
– А зачем два экрана? Одновременно смотреть? Окосеть можно! Моему родственнику Змею Горынычу, может, и подошел бы, хотя ему лучше три дисплея, по одному для каждой башки.
Миша глядел на Кольгриму широко открытыми глазами, не понимая, шутка это (аллюзия по-научному) или иная стилистическая фигура речи. Поскольку трехглавые змеи не укладывались в его жизненную концепцию, он продолжил объяснять, какой смартфон с двумя дисплеями круче – Yotaphone, Hisense A2 Pro или Meizu. Хорошо в это время вернулись пары с танцев, что дало возможность начинающему фотографу в дальнейшем совершенствовать свое мастерство.
За соседними столиками скучно пили, скучно ели, скучно перебрасывались словами, и даже не ходили танцевать. Кольгрима, заметив, что Алексей и Елена оба «хороши» и опасаясь, как бы это не возымело нежелательного развития событий с участием алчных Адама и Каролины, решила слегка позабавить публику.
Когда все уселись за стол и разлили вино, Райский, уже не вставая с места, в пятый раз произнес вариативный тост за прекрасных дам, В этот момент Алексей неожиданно преобразился. На нем оказалась желтая, как лимон, куртка, перехваченная красным льняным кушаком, перед ним лежала синяя папка, а в зубах был зажат карандаш. Преображенный фотохудожник хрипло крикнул:
– Papa Libion! Absinthe avec le champagne! 17
Не обращая внимания на удивленных до икоты Адама и до немоты Каролину (Миша и без этого добрался до грани онемения), новоявленный тип вынимал из папки листы бумаги и рисовал на них эскизы. Похоже, он хотел передать что-то одно ему видимое, так как вовсе не смотрел на модель. Райский собирался уже спросить дам, что это с Алексеем, но вместо Елены и Кольгримы увидел молоденькую брюнетку в милой шляпке, в изящном, но старомодном платье вызывающе красного цвета и шатенку, тоже в шляпке, но в более скромном и тоже несколько старомодном платье в крупную продольную полоску. Стол перед дамами был чист, никаких крошек и следов пиршества. Шатенка и брюнетка, тоже не глядя ни на кого, очевидно пребывая в своем недоступном окружающим времени, потягивали из изящных чашечек кофе. И какой там портрет, какие обнаженные тела, господа? Какая ню? Видели бы вы эти белые руки, из-за которых мужчины потеряют головы!
Обомлевшие Адам и Каролина сдулись, как два шарика, и на цыпочках покинули кафе, боясь повернуться и увидеть еще что-нибудь такое, что было за гранью их разумения и выше их эротических и социальных фантазий.
Миша сидел напротив троицы и не иначе как в трансе повторял:
– Обалдемон!.. Обалдемон!.. Обалдемон!..
За соседними столиками спросили друг друга: «Вы что-нибудь заметили?» – и продолжили насыщаться, переваривать пищу и информацию. А вот действительно обалдевший официант, привыкший ко многим закидонам артистов любых жанров и уровней, молча взирал со своим коллегой на трех оборотней и на заколдованное место, боясь подойти к нему и положить на стол счет.
Против ожидания, после такой фееричной сцены, способной украсить любой спектакль или фильм, и нервной встряски сексуально озабоченный режиссер и любвеобильная дама не потеряли интереса к Елене и Алексею, а лишь раззадорились. Привычную тягу к свеженькому этот таинственный, необъяснимый случай в «Хуторке» лишь усилил. В киноиндустрии и на театре кого только и чего только нет, но явленное в «Хуторке» чудо с преображением молодого человека и сошествием (а чем же еще?) двух красавиц, разодетых по моде столетней давности, разбудило в режиссере чисто профессиональный интерес: как такое могло произойти, и кто умудрился это сделать? Одна красуля была Леночка, это понятно. Но откуда взялась вторая?.. О старушке Райский, естественно, не подумал. Каролине же было просто досадно, что не успела довести красавчика до кровати. Но ее ложе в ту ночь не пустовало. Покинув кафе и не оглянувшись ни разу, Адам со спутницей не заметили, как очутились у Каролины и, выбрав из трех классических вопросов русской интеллигенции основной – «Что делать?», до утра плотно обсуждали его. На завтраке они попросили посадить их за один столик и окончательно договорились помогать друг другу в освоении нового пространства. Времени для этого, думали они, у них предостаточно.
Преображенная же тройка какое-то время жила своей внутренней, недоступной разумению посторонних наблюдателей, жизнью, а потом, когда практически все посетители разошлись, незаметно исчезла, оставив вместо себя девушку, фотографа и старушку. Миши уже не было, так как он еще до этого как-то незаметно испарился. Бабуля тут же расплатилась за шестерых, троица встала и ушла. Официант хватил бокал
