куче денег. Покупки в Лондоне, еда в Париже, в этом роде.
– Ясно. И это ваше право. Но вы уже думали над этим? Что вы собираетесь делать через год, через пять лет, через десять? Где хотите жить? Как должен выглядеть мир вокруг вас?
Джон уставился на гору свитеров и шарфов и возненавидел их все.
– Это… э… я еще не решил, – произнес он, чувствуя, что задыхается. Достаточно ли хорошо сформулировано? Лучше, чем «понятия не имею»?
– Вы еще не решили, вот как. И между какими же альтернативами приходится выбирать?
– Когда обладаешь триллионом долларов, делать можно все, что захочешь, – заносчивее, чем собирался, ответил Джон. – А это чертовски большое количество альтернатив, не так ли?
– Конечно. – Если он и обидел собеседника, тот и виду не подал. – Пожалуй, это называется муками выбора. Такой дилеммы редко удостаиваются люди, не имеющие выбора.
Это что еще такое?
– Вот именно, – кивнул Джон, чувствуя себя совершенно сконфуженным.
– Но вам наверняка уже не дает покоя пророчество, не так ли? – не отставал незнакомец.
Похоже, он знает абсолютно все.
– Какое пророчество? – все равно переспросил Джон.
– Да бросьте! Пророчество вашего предка Джакомо Фонтанелли. Наследник его состояния вернет человечеству будущее, которое оно потеряло. Я бы очень сильно ошибся в вас, если бы вопрос о том, что он мог иметь в виду, не крутился постоянно у вас в голове.
«А я даже не прочел это пророчество в оригинале, – подумал Джон. – Потому что оно написано на латыни, а наследник состояния Фонтанелли совершенно случайно не учил этот язык». Но он ничего не сказал, предпочтя промолчать.
Снова этот тихий смех, словно откуда-то издалека, может быть, с вершин Гималаев.
– Вам еще раз потребуется моя помощь, Джон. Подумайте над этим. – И он повесил трубку.
Каждый день поступали приглашения на банкеты, вернисажи, приемы, футбольные турниры и гала-концерты. Джону предлагали покровительствовать благотворительным проектам, приглашали вступить в «Лайонс-клуб», «Ротари-клуб» или другой эксклюзивный кружок. Кристофоро Вакки любил читать эти письма за обедом, чтобы затем отложить их в сторону и сказать:
– Вы еще не готовы, Джон. Постарайтесь пока что пореже появляться на людях. Подождите, пока все уляжется. Воспользуйтесь этим временем, чтобы вжиться в роль.
Впрочем, на вечер этой субботы у Эдуардо имелось приглашение на театральную премьеру во Флоренции, и он убедил Джона, у которого все равно не было планов, пойти вместе с ним.
Как оказалось, речь шла об очень маленьком авангардистском театре в той части Флоренции, о существовании которой даже не подозревают туристы. Пьеса тоже была очень авангардистской, и это означало, что молодые экзальтированные актеры выкрикивали в небольшой, едва ли на сотню человек, зал странные, бессмысленные диалоги, а заключительные аплодисменты большинство из них встретили полуобнаженными. А те все не заканчивались и не заканчивались, что, видимо, было связано с тем, что публика, преимущественно мужчины, не могла насмотреться на кланяющихся актрис. Довольно утонченно, решил Джон. Понять он ничего не понял. Может быть, стоит серьезнее отнестись к урокам языка у professore.
По окончании состоялся прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Очень полный человек, режиссер и художественный руководитель в одном лице, а также автор пьесы – робкий, нерешительный мужчина с огромной гривой, в очках как у Джона Леннона, с неприятным дыханием – отвечали на вопросы прессы. Постепенно к ним присоединялись техники, осветители и наконец актеры, принявшие душ и успевшие высохнуть. Алкоголь лился рекой, и прием перешел в бесконечную вечеринку.
Проворный тип, одетый, как и большинство, во все черное, льстил Джону, делая вид, что вовсе не льстит. Он избегал слова «деньги», постоянно употребляя слово «расходы». Когда до Джона дошло, что тип управляет финансами театра, его посетила навязчивая мысль, что для всех он похож на ходячий мешок с деньгами.
Немного позднее режиссер вовлек его в разговор, которого было невозможно избежать.
Может ли он представить свою жизнь в качестве пьесы?
– Но ведь я еще жив, – сказал Джон. – Пьеса получилась бы незаконченная.
– О, это неважно, – произнес режиссер.
В какой-то момент Джон утратил чувство времени и запутался в ходе событий. Кто-то предложил ему кокаин. Марко был повсюду, молчаливый и трезвый. Одной из актрис взбрело в голову повторить пьесу вместе с Джоном, хотя бы в той ее части, где срывали одежды. Джон не обращал внимания на вспышки.
Утром в понедельник фотография была во всех газетах. Вакки только усмехались, а Джон решил: что-то в его жизни должно измениться.
– С помощью этого вы можете менять положение жалюзи, – пояснил маклер, невысокий проворный мужчина с тщательно уложенными волосами, указывая на маленький современный переключатель на стене. – Но можете предоставить это дело и автоматике.
Он старался излучать уверенность. То, что Эдуардо стоял с недовольной миной и во всем находил недостатки, очевидно, сильно сбивало его с толку.
Джон поднял взгляд на наклонные окна. Белоснежные ламели с негромким жужжанием поднимались вверх и снова струились вниз в зависимости от того, под каким углом попадало в огромную комнату солнце. Грандиозно, как и все в этом доме, который не был ни домом, ни виллой, а воплощенной мечтой о дворце.
– Проект разработан лучшим архитектором страны, как уже было сказано, – напомнил маклер.
Все было белым на белом, сверкало на солнце. Перед высокими, скошенными внутрь окнами лежала широкая терраса с причудливо изогнутой балюстрадой, а по ту сторону простиралось Средиземное море такого невероятно лазурного цвета, что на фото оно казалось неестественным. Узкая дорожка вела к пляжу, который на много километров нужно было делить только с владельцами таких же роскошных домов.
– Красиво, – сказал Джон, обращаясь при этом скорее к самому себе.
На миг он забыл о присутствии остальных. Это может стать его домом, если он захочет. Ему нужно только сказать «да». Странно – раньше он никогда не задумывался о покупке дома, поскольку не мог заработать такого количества денег, чтобы ему это пришло в голову. И вдруг у него достаточно денег. Он может купить эту виллу, а если захочется, то и все побережье в придачу, – но ощущение обладания не приходило. Триллион долларов. С тех пор, как он попал в этот странный космос по ту сторону всех материальных необходимостей, мир вокруг него, казалось, превратился во что-то вроде съемочной площадки. Он мог делать все, что угодно, но, похоже, разницы не было никакой. Сколько бы денег он ни потратил, состояние все равно в размерах значительно не уменьшится.
Как он может считать своей собственностью что-то, для чего он не работал, ничего не совершил? «Может быть, – подумал Джон, – я превращусь теперь в подонка, который бродит повсюду и, если ему не нравится обслуживание в магазине, покупает весь концерн, чтобы потом уволить того продавца».
– А кому принадлежал этот дом раньше? – спросил он.
Маклер полистал документы.
– Известному производителю пластинок, – ответил он, – но вот имя его я что-то не найду. Его величайшим хитом была эта песня, как там?.. – И он промурлыкал себе под нос мелодию, совершенно не показавшуюся Джону знакомой. – Короче говоря, он вложил деньги в фильм со своими певицами, и когда тот провалился в прокате, дом отошел банку.
– Ах, вот как, – произнес Джон.
Вот, значит, как это бывает. Он огляделся по сторонам, пытаясь представить себе, как мог быть обставлен дом. Может быть, на безупречно-белых сейчас стенах висели золотые пластинки? Или дорогие ковры лежали на светлом паркете, гладком, зеркальном, заполняющем все комнаты, похожем на какую-то густую жидкость? Поп-звезды поднимались по невысокой лестнице из темно-зеленого мрамора, ведущей на первый этаж. Одаренных музыкантов обслуживали в столовой, они подписывали договора в кабинете. И кто знает, что могло происходить на верхнем этаже с его многочисленными спальнями, ванными и залами для фитнеса?
И вот теперь все это может принадлежать ему, Джону Фонтанелли, человеку без какого бы то ни было таланта. Невероятно.
Эдуардо подошел к нему.
– Слишком убого для богатейшего человека в мире, правда? – негромко произнес он. – Я сразу понял, что здесь мы только время теряем.
– Мне нравится.
– Что? – Казалось, он действительно потрясен. – Джон, прошу тебя… Таких вилл здесь много. В этом нет ничего особенного, я имею в виду… Даже простой миллиардер не удовольствуется этим.
Джон невольно рассмеялся. Постоянная забота Эдуардо о том, чтобы у него все выглядело как подобает, временами бывала по-настоящему трогательной.
– Нет, правда, – настаивал Эдуардо. – Портечето! Портечето – это захолустье. Никто никогда не слышал о Портечето. Он даже не нанесен на большинство карт.
– Может быть, все изменится, если здесь буду жить я?
– Я думаю, тебе стоит купить Кальмату,
