у своей дамы сердца. Она, небось, за выход голосовать не собирается, верно?
– Она мне не дама сердца.
– А кто ж она тебе?
– Дама сердца – это все равно что любовница?
– Вот-вот. А она у тебя к тому же семейная.
– Они с мужем разошлись. Но я-то свободен, правда?
– Не знаю, что и думать, – вон ты сколько времени там пропадаешь.
Его мать могла вести любой спор сколь угодно долго, просто меняя ракурс в самый неожиданный момент.
– Когда, интересно знать, я с ней познакомлюсь?
– Это не то, что ты думаешь, – сказал он.
Такая опрометчивая реплика вряд ли могла пресечь дальнейшие расспросы.
– А что же еще?
– Ну, это не тот случай, пойми, дескать, ах, я хочу представить тебя маме.
– Отчего же?
– Всем будет неловко.
– Надо думать, она по такому случаю набросит какую-никакую одежонку.
– Господи Исусе, мама.
– И нечего приплетать Господа к своим шашням.
Вот опять. Сама перевела разговор на сальности, а его сделала виноватым.
– Не вижу препятствий. Охотно познакомлюсь с этими сорванцами. Они, похоже, лапушки. Да и с ней я не прочь встретиться, если она того заслуживает.
– У нас нет ничего серьезного.
– Стало быть, она для тебя ничего не значит. Так, голый секс.
– Нет, она для меня кое-что значит. Но через минуту это может испариться.
Когда он говорил, про себя или вслух, нечто подобное, у него сводило живот, как при спуске в лифте. Но это была чистая правда: их история могла закончиться в любой миг.
– И сколько же продлится минута?
– Понятия не имею.
– Сутки?
– Ну нет.
На такие вещи у него было нутряное чутье. И если он не хотел, чтобы их отношения испарились прямо с утра, значит ему стоило прямо сейчас поспешить к Люси, чтобы извиниться за сорвавшееся с языка слово «расистка». А то вдруг она решит, что искра уже погасла?
– Целый месяц? Или полгода?
– Понятия не имею. Все возможно.
– То есть ты собираешься знакомить меня лишь с теми, на ком решил жениться.
– Ты многих моих подруг видела.
– Только потому, что тебе больше некуда было их привести. А у этой женщины есть собственный дом. Этак у вас и года на два растянется. Ты будешь каждый вечер исчезать, а мне останется только глазами хлопать?
– Вот через два года вас и познакомлю. Слово даю. Какое сегодня число?
– Двенадцатое мая.
– Следовательно, в две тысячи восемнадцатом году, ровно двенадцатого мая, мы все отправимся в ресторан. Я приглашаю.
– Надо думать, одиннадцатого числа ты с ней порвешь.
– Других сценариев не предвидится?
– Нет. Тебе на пользу пойдет.
Пока на экране в окружении родни умирал старик с болезнью Альцгеймера, Джозеф отправил Люси SMS с вопросом: можно ли ему приехать?
«Думала, ты уже никогда не спросишь», написала она в ответ, аккуратно поставив запятую.
Сначала он позвонил, затем постучал, но не хотел шуметь. Наверху, в ванной, горел свет – не иначе как она принимала душ, и, возможно, по случаю его прихода. Он отправил еще одну эсэмэску и выжидающе прислонился к двери, но не уловил никакого движения; мимо прошел сосед, с которым Джозеф прежде не сталкивался, и вставил ключ в замочную скважину. Мужчине было хорошо видно Джозефа поверх невысокой живой изгороди, разделявшей два участка.
– Помощь не нужна? – осведомился сосед.
На вид ему было под сорок; в одной рубашке, но при галстуке, пиджак переброшен через руку. Не то финансист, не то адвокат, выходивший пропустить стаканчик на сон грядущий.
– Нет, все в порядке, – ответил Джозеф.
– Разрешите спросить: что вы здесь делаете?
– Я стучусь, а она не слышит. Душ принимает.
– Она вас ждет?
– Угу.
– Довольно поздний визит.
– По-моему, вас это не касается.
– На вашем месте я бы не наглел, молодой человек.
– Я и не наглею. Просто отмечаю, что вопрос не в тему.
– Это не вопрос, а наблюдение.
У Джозефа заколотилось сердце. Больше всего ему хотелось дать тому хлыщу по морде, но это знакомое желание следовало засунуть куда подальше. На этой улице, в этом доме с ним не случалось никаких казусов, но теперь мир настиг его у порога.
– Мне будет спокойнее, если вы отойдете отсюда на приличное расстояние.
– И куда прикажете мне идти?
– Прогуляйтесь где-нибудь, пока она не спустится. Если, конечно, она спустится. Надо думать, у вас есть номер ее телефона?
– Черт-те что.
Пройдя по узкой дорожке, Джозеф вышел на тротуар.
– Так-то лучше.
Не веря своим ушам, Джозеф покачал головой, и сосед исчез у себя в доме. Вернувшись, Джозеф стал названивать в дверь. Минут через пять подъехала патрульная машина. Джозефу хватило присутствия духа отправить очередное сообщение: «у дома выйди пож» – без знаков препинания, без прописной буквы.
Из машины вышли двое полицейских, оба белые. Один – рыжеволосый, очень маленького роста – сразу приковал к себе внимание Джозефа. Неужели на этот счет не предъявляются минимальные требования? Если предъявляются, он определенно им не соответствовал.
– Приветствую вас, сэр, – начал второй, долговязый.
«Сэр». Не иначе как прошел курс расовой толерантности, или как это у них называется.
– Добрый вечер, – жизнерадостно отозвался Джозеф.
– Будьте любезны объяснить: чем вы тут занимаетесь?
– Я вам точно скажу, чем занимаюсь. Моя знакомая принимает душ, ее сыновья спят, и я не хочу громко стучать, чтобы их не разбудить.
– Понятно. И часто вы к ней наведываетесь в такой поздний час?
– Но сейчас всего десять вечера.
– Поздновато все же по гостям ходить, – вставил коротышка.
Росточку в нем, сказал бы Джозеф навскидку, было метра полтора, может, чуть больше. А на физиономии написано, что сейчас разгорается главная битва его жизни: за право доказать, что невысокий рост не может быть препятствием для того, кто призван задерживать особо опасных преступников. Он стал натягивать невидимый поводок.
– По-вашему, я совершаю нечто противозаконное?
– Сдается мне, джентльмен, проживающий по соседству, беспокоился скорее о том, как бы вы не совершили чего-нибудь противозаконного в будущем.
– Не возражаете, если мы по-быстрому произведем личный досмотр?
Его шмонали и раньше, еще подростком, не менее четырех-пяти раз. И ничего не находили. Он никогда не носил при себе нож, никогда не расхаживал по улицам с травкой. Но когда впервые решился заявить о своих правах, как это свойственно юнцам, выяснилось, что никаких прав у него нет.
Досмотр оказался вовсе не добровольным. В тот день он вышел из дома в своей любимой зеленой куртке «Баракута»; ее пришлось снять и передать полицейскому – более рослому из двоих.
– Добротная курточка, – отметил коротышка. – Я к такой приценивался, но мне она не по средствам.
Вот тебе реальная жизнь. И не важно, говорила Люси или не говорила, насколько хороши чернокожие вокалистки. Ему вдруг остро захотелось перед ней извиниться. Как видно, он подзабыл, что полицейские заводят приятную беседу, когда подозревают какой-нибудь криминал.
Шагнув вперед, коротышка обхлопал его по карманам брюк. Долго ли умеючи? На Джозефе были найковские спортивные штаны; в карманах он ничего не носил – из них все выпадало. Между тем долговязый изучил содержимое карманов куртки: мобильный, ключи, бумажник. Телефон зажужжал прямо у него в руке. Джозеф успел
