швабру.
– А можно нам еще Да Хун Пао?
– Эм… Конечно.
Я натянул футболку сзади как можно ниже и поспешил в кладовку.
С моими штанами случилась беда.
Закрыв за собой дверь, я запустил руку в карман, чтобы оценить масштаб проблемы.
Как выяснилось, я не до конца сложил нож для бумаги, с помощью которого распаковывал коробки с чаем. Острый край проделал дыру в джинсах, и она потихоньку увеличивалась всякий раз, когда я наклонялся и приседал, до тех пор пока моим штанам не был нанесен непоправимый урон.
Я оглянулся на дверь и залез под джинсы – хотел убедиться, что крови нет.
Ну и что же мне теперь делать?
Заслышав какой-то шум снаружи, я схватил с полки рулон скотча, оторвал пару кусочков и кое-как склеил джинсы в надежде, что никто ничего не заметит.
Потом взял швабру, еще полотенец и вышел, стараясь шагать не слишком широко, чтобы дыра не стала больше.
– Наконец-то, – недовольно бросил Лэндон, завидев меня. – Ты чего так долго?
– Ну…
Брови Лэндона сердито топорщились, щеки были красными.
– Клиент чуть не поскользнулся на луже, которую ты оставил! – Его голос мог резать бумагу не хуже ножа. Теперь все смотрели на нас: Кэрри, стоявшая за кассой, Алексис в чайном баре, покупатели в очереди.
Лэндон никогда так со мной не разговаривали.
Меня будто снова ударили по яйцам.
В глазах щипало, пока я убирал остатки чая с пола. Я то и дело вытирал лицо о плечо и шмыгал носом.
Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы вытереть лужу насухо, и этот маневр окончательно нарушил структурную целостность моих штанов. Скотч прилип к волосам на ноге, а когда я выпрямился, то почувствовал, как бедра овевает холодный ветерок.
Ну отлично.
– Простите, что так долго, – сказал я возвышавшемуся надо мной столику. Потом кашлянул и сжал ноги, чтобы спрятать дыру. Мужчины уже пили «Большую красную мантию» из новых гайваней.
– Ничего, – ответили они, не глядя на меня.
Я кивнул, не поднимая глаз.
– Приятного чаепития.
Мне хотелось плакать.
В смысле, я уже плакал. Но совсем чуть-чуть. А хотелось в полную силу.
Так что я спрятался в туалете.
У меня и прежде случались плохие дни на работе. В «Чайном раю», где я работал раньше, раз в квартал устраивали Очистительные Распродажи по Указу Корпорации – и это было гораздо хуже.
Наверное, я просто надеялся, что в «Роуз Сити» будет иначе.
Что я буду предлагать клиентам лучшие чаи и открывать им новые вкусы. А не думать о прибыли и налогах на импорт.
На миг меня посетило нехорошее чувство.
Что мне не нравится работать в «Роуз Сити».
Хотя я сам понимал, как это глупо.
Шмыгнув носом, я скинул ботинки и снял порванные джинсы.
Их было уже не спасти. Разрыв пошел вверх по внутреннему шву к промежности и на двенадцать дюймов вниз. Разлохматившиеся края трепетали, как маленькие голубые анемоны.
Я опустил крышку унитаза, сел на нее прямо в трусах (на мне были зеленые боксеры с блестящей черной резинкой) и вытащил из кармана джинсов телефон, чтобы посмотреть, сколько времени.
До конца моей смены оставался еще час.
И что прикажете делать?
Кто-то постучал в дверь.
– Дарий?
Это был Лэндон.
– Все хорошо?
– Да, – ответил я.
Помолчав немного, он спросил гораздо мягче, чем раньше:
– Злишься на меня?
– Нет.
Я правда не злился.
Просто я был обижен.
И смущен.
– Извини, что накричал на тебя. Я не хотел, чтобы отец сердился. – Он снова постучал в дверь. – Ты собираешься выходить?
– Я не могу.
– Почему?
Я прочистил горло.
– Дарий?
– У меня штаны порвались.
– Уверен, мы это исправим.
– Вот уж сомневаюсь.
– Дай посмотреть.
– Я тут в трусах сижу.
– Ничего страшного.
Я вздохнул, встал с унитаза и, спрятавшись за дверью, приоткрыл ее ровно настолько, чтобы Лэндон смог протиснуться в кабинку. А потом быстро закрыл. Лэндон посмотрел на остатки джинсов, которые я держал в руках.
А потом его глаза скользнули вверх, к моим боксерам.
Волоски у меня на ногах встали дыбом.
Наконец наши взгляды встретились.
– Да, боюсь, тут уже ничего не поделаешь, – сказал он.
– И как же мне быть?
Его глаза так и норовили опуститься вниз, словно Лэндон сам не осознавал, куда смотрит.
– У Алексис должны где-то быть булавки. И, кажется, у нас есть фартук. Можешь им прикрыться.
У меня задрожали губы.
– Не смущайся так.
– Я не смущаюсь.
– А вот и нет. – Лэндон шагнул ближе, так что мне пришлось прижать несчастные джинсы к груди. – Не нужно. Это ведь я.
Он хотел поцеловать меня, но я отпрянул.
У Лэндона вытянулось лицо.
– Все-таки злишься. – Он качнулся назад. – Я же извинился.
– Я…
– Такое чувство, будто я все делаю не так.
– Неправда.
– Тогда в чем проблема?
– Я хочу сказать… Да, ты меня обидел. – Голос у меня дрожал, и я себя за это ненавидел. – Я как раз собирался вытереть эту лужу, а ты взял и наорал на меня на глазах у всех. Вместо того чтобы помочь или… самому ее убрать. Я сегодня разрываюсь, всем постоянно от меня что-то нужно, а я ночью почти не спал, думал о папе. Теперь понятно?
Я глубоко вздохнул и поднял глаза к потолку.
Лэндон стоял, уткнувшись взглядом в пол.
Между нами повисло хрупкое молчание.
– Понятно, – прошептал Лэндон. – Прости, Дарий.
Он стер большими пальцами слезы, выступившие у меня в уголках глаз.
– Почему ты беспокоишься о папе?
– У него депрессивный эпизод.
– Правда?
Я кивнул и добавил:
– С ним все будет хорошо.
– А с тобой? С тобой все хорошо?
Я пожал плечами.
– Наверное.
Лэндон внимательно посмотрел на меня, потом осторожно убрал волосы с моего лба.
– Ты посиди здесь немного, ладно? Передохни. А я найду, во что тебе переодеться. Договорились?
– Договорились.
– И мне в самом деле жаль, Дарий.
Он поднялся на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку, а потом накрыл ее ладонью.
– Все хорошо.
Лэндон открыл дверь и уже собрался выйти, как вдруг обернулся, и скулы у него порозовели:
– Хочу, чтобы ты знал. – Его взгляд снова метнулся вниз. – Мне нравятся твои боксеры.
Я вспыхнул, как сигнал «стоп».
И на мгновение попытался представить, как Лэндон выглядит в белье.
А он смущенно улыбнулся и закрыл за собой дверь.
Вскоре Лэндон вернулся с фартуком и булавками, с помощью которых мы кое-как залатали прореху.
Он больше ни слова не сказал о моих трусах, но продолжал поглядывать на меня, пока мы колдовали над джинсами.
Почему-то в белье и футболке рядом с Лэндоном я чувствовал себя более голым, чем тогда с Чипом
