подбежал было к ней с докладом, но она только бросила: «Позже», и Литвинов с облегчением испарился.
Ей приготовили просторные апартаменты, для чего проломили стену между кабинетами двух капитанов, которых Литвинов нарочно разжаловал, придравшись к какой-то ерунде. За одну ночь сложили камин. Григорий Илларионович лично наблюдал за тем, как расставляют мебель и украшают комнаты. Служебный сейф прикрыли занавеской. Окна задрапировали бархатными шторами. На стенах развесили картины. В углу поставили зеркальное трюмо, на которое Литвинов водрузил свою собственную фамильную бронзовую шкатулку. Предполагалось, что Наина Генриховна пожелает хранить в ней украшения. Хрустальную вазу заполнили конфетами, а на полках расставили фарфоровых кошек.
Григорий Илларионович Литвинов полагал, что бабы, бывшие в верхнем мире бездетными, млеют от кошечек и собачек. Женщин он не понимал и мыслил наивными штампами. Наина Генриховна никогда не желала иметь детей, а к живности была равнодушна. Но переубеждать Литвинова она не собиралась. Трюмо она закрыла, а шкатулку убрала в сейф.
Первую ночь она провела сидя, судорожно сжимая кулаки и мучаясь от приступов паники – последствия её необычного переживания. Видение тёмной планеты преследовало её, а Чёрное Солнце она ощущала теперь даже сквозь потолок.
«Небытия нет, – думала она. – Смерти нет. Есть вечная мука, которая будет меня ждать столько, сколько понадобится, – десять лет, сто, тысячу, миллиард лет, а потом она всё равно возьмёт меня и уже никогда не закончится. Да, я мучила других, но ведь не настолько. Где же справедливость… Что это за слюнтяйство – думать о справедливости! Не будь слабачкой, а то разорвут… Да ведь и так разорвут…»
На следующее после возвращения Наины Генриховны утро Демидин проснулся раньше обычного. Вот уже несколько дней он не видел никого, кроме солдата, доставлявшего ему еду и переносившего его в уборную.
Ноги начинали его слушаться. Ему удалось спуститься с полки, и он сумел, опираясь на руки, медленно передвигаться по комнате.
На улице гремели и ругались. Демидин приблизился к окну. Под окном был плац – серое асфальтовое поле. На плацу стояло двое солдат: один – высокий и гордый, как царь обезьян, а второй низенький и чахлый, с вёдрами в руках. Высокий матерился, употребляя неизвестные Демидину слова:
– …Чё, лярву всосал?.. Сюда иди…
– Чё…
– Я тебе сказал, двадцать вёдер? Сказал?
– Да чё…
– Тебе жубец, поэл? Поэл?
Демидин был хорошо знаком с матом, когда-то даже написал статью о том, как нужно использовать ненормативную лексику во время допросов, но тут была россыпь неизвестных терминов. Было непонятно, что такое «лярва» и «жубец». Демидин, мог поклясться, что «лярва» – нечто связанное с подавленными запретами. Говоривший произносил это слово, словно демонстрируя свою дерзость и бесстрашие.
– Да я тебя как Скуратова! – коренастый замахнулся, и низенький, заслоняясь ведром, расплескал воду.
Демидин не знал подробностей того, что произошло со Скуратовым, но он слышал, как на него орал Григорий Илларионович. Громкость у полковничьего мегафона была такая, что стены тряслись. Понятно было, что Скуратова разжаловали и что в ближайшее время он не появится.
Дни после неудачного эксперимента на концерте Академического ансамбля песни и пляски Генерального штаба были похожи на затянувшийся бред. Безглазая ведьма, захолустный гарнизон, в котором он оказался, попытка Скуратова продать его Многожёну Шавкатовичу. Сам Скуратов с его необъяснимым умением взлетать над полом и более чем странным хвостом. Хорошо, забудем про хвост. Может быть, местный армейский обычай… Но почему его держат взаперти? Они даже матерятся не по-человечески…
В дверь постучали, и Демидин вздрогнул.
– Войдите, – сказал он волнуясь.
Вошёл невысокий и худощавый полковник. Он двигался молодой походкой, будто на пружинках. С загорелого морщинистого лица на Демидина колко смотрели светло-голубые глаза. Под тараканьими усами, как самородок в шахте, сверкал золотой зуб.
– Григорий Илларионович Литвинов, заместитель начальницы гарнизона, – сказал полковник, протягивая Демидину сухую ладонь.
Демидин пожал его руку, неловко опираясь о подоконник.
– Тут со мной произошла непонятная история… – начал было он.
Литвинов замотал головой.
– Прошу прощения, у нас мало времени, – сказал он. – Начальница гарнизона приказала начать вводить вас в курс дела. Вы ей потом сами всё расскажете.
– У вас начальница женщина? – удивился Демидин.
– Так точно, – сказал Литвинов, напряжённо улыбаясь. – Вообще-то, дам у нас немного – две лаборантки, кладовщица, кухарка да ещё одна по хозяйству. Теперь и начальница гарнизона.
– Когда можно будет её увидеть? – спросил Демидин.
– Скоро, – сказал Литвинов, – но сначала мы с вами должны покататься по окрестностям.
– Но как же я в таком состоянии… – сказал Демидин, глядя на свои ноги.
– Мы вам поможем, – сказал Литвинов. – Войдите! – крикнул он в сторону двери.
В комнату вскочило двое солдат с носилками, на которых лежали костыли.
– Товарища Демидина на вертолётную площадку, – приказал Литвинов, и солдаты рысцой понесли Константина Сергеевича на задний двор, где уже раскручивал лопасти приземистый вертолёт.
Литвинов с Демидиным сидели в узкой пассажирской кабине. Из-за грохота и тряски в воздухе стояли клубы пыли, от которой хотелось чихать. Сквозь мутное окошко в двери виднелась кожаная спина пилота. Демидин выглядывал в окно. Костыли он положил рядом.
Литвинов с любезным видом орал в свой мегафон:
– …Две роты, шесть лабораторий. Есть свинарник и коровник. Но коровник пустой – не тот климат. Вон там, ближе к забору, – станции слежения и склад.
– Слежения за кем? – спросил Демидин.
Ему приходилось кричать, чтобы Литвинов его расслышал.
– Мы отвечаем за Московскую область, – ответил Литвинов.
Вертолёт развернулся, и Демидин увидел прямоугольную крышу главного корпуса, бараки, плац и котельную с трубой, из которой вываливались вялые клубы дыма. Рядом помещались хозяйственные постройки.
Поодаль виднелось небольшое потемневшее строение, похожее на церквушку.
– Что это? – спросил Демидин.
– Где? – не понял Литвинов.
– Там, похожее на церковь.
– Она и есть, – сказал Литвинов, отчего-то ухмыльнувшись. – По брёвнышку перетаскивали. Для опытов.
– Каких опытов? – удивился Демидин.
– Демонов отгонять, – сказал Литвинов и тут же поправился: – Это, конечно, шутка.
Демидин эту шутку не понял, но промолчал.
– А вон там у нас энергостанция, – сказал Литвинов.
Энергостанция оказалась бетонным домиком без окон. Неподалёку от неё блестела большая жирная лужа.
– Что это за лужа? – спросил Демидин.
Литвинов весь как-то замаслился и покраснел.
– Там у нас такое болотце, – смущённо сказал он и ничего больше объяснять не стал.
За забором гарнизона начался бесконечный пустырь – поваленные плиты, столбы и редкие кривые дороги, присыпанные строительным мусором.
– Почему не достраивают? – крикнул Демидин.
– Что? – не расслышал Литвинов.
– Где строители?
Литвинов пожал плечами.
– В другом
