соцсетей больше не читал и даже отказался, когда мне предложили новый классный телефон. Одежды в моем шкафу прибавилось, хотя я понятия не имел, кто и когда ее приносит. В общем, я стал успешным, красиво одетым и несчастным.
Через пару недель, когда мы были в разгаре отработки открывающего танца для шоу, я проснулся утром от запаха ароматического пара – на этот раз яблочного. Полежал, не открывая глаз, потому что не знал, как быть.
– Я вижу, что ты проснулся, – сказал Пак и, судя по усилившемуся запаху яблока, выдохнул пар. – Надо поговорить.
Я хмуро уставился на Пака, который сидел на краю моего матраса. В своем стремлении походить на бездомного он добился максимальных успехов, и тем страннее выглядела его идеальная стрижка: нас теперь всегда поддерживали в форме, потому что много снимали. Серьезно, как это вообще работает, почему стилист не видит его идиотскую бороду?!
– Пришел извиниться, – сказал Пак.
У меня от гнева в глазах потемнело.
– Серьезно? За две недели времени не нашел, но тут выдалась минутка?
Он блекло усмехнулся:
– Не хотел мешать тебе злиться.
– Самая тупая отговорка в истории. Тебя что, волки воспитывали?
– Типа того. Слушай… Мне очень жаль. Я годами мечтал почувствовать хоть что-нибудь хорошее, а тут ты со своим ненастоящим голосом. Я понял, что это мой шанс увидеть Лиса. Надо просто оказаться рядом, когда он к тебе придет за платой. Честно, не знаю, о чем я думал, просто увидел шанс и…
– Так, все. – Я встал и пошел умываться. – Проваливай, а то я сейчас тебе еще раз врежу.
Я захлопнул дверь у него перед носом и полез в душ.
– Мне правда жаль, – сказал в запертую дверь голос Пака.
– Пошел ты! – заорал я, перекрикивая шум воды, и на этом разговор закончился.
Как ни странно, мне полегчало. Я немного пришел в себя от отупения, в котором пребывал две недели, заново нашел в себе силы злиться на Пака и пронзать его мрачным взглядом при каждой встрече (кроме тех моментов, когда нас снимали на видео) и заодно заметил, что подготовка к концерту идет не так круто, как мне казалось из глубин хандры.
У Линхо был тихий конфликт с хореографом: он хотел больше импровизировать, она предпочитала отработанные до автоматизма движения, он хотел необычных номеров, она не хотела рисковать, когда в группе новый участник. Если честно, я не особо понимал, в чем его проблема: я и трех шагов не мог выучить без мучений, а он с полпинка запоминал любую связку. Хореограф круто все придумывала, ну чего ему надо?
Джо испытывал те же проблемы, но с рэпом: он принес тренеру по вокалу чуть измененные версии своих рэп-соло, тренер сказал, что было и так хорошо. Пак, наоборот, делал ровно столько, сколько от него требовалось, и ни крупицей больше.
Ну, если он пять лет не чувствовал радости, неудивительно, что он настолько депрессивный, через пять лет и я такой же буду. Я постарался передать ему свои мысли взглядом. Он, как ни странно, сразу почувствовал и вяло обернулся, доказывая, что две недели игнорировал мои взгляды нарочно.
– Пак, в очередной раз: если ты красавчик, это не значит, что можно не стараться, – сурово сказала хореограф в перерыве одной из репетиций.
Я чуть в голос не заржал и, подобравшись к Паку, прошипел:
– Она бы упала, увидев, какой ты красавчик на самом деле.
– Не нравлюсь? – прохладно спросил Пак, скосив на меня воспаленные глаза.
– Ты бы сейчас и отцу родному не понравился.
– Я ему и так не нравлюсь, – утешил меня Пак, но на следующий день пришел без своей жуткой бороденки.
– Так лучше? – поинтересовался он, пока мы разминались перед танцевальной репетицией.
– Не особо, – соврал я.
– А так? – спросил Пак через день, определенно причесавшись.
– Ты реально думаешь, что я тебя прощу, если ты начнешь причесываться?
– Думаю, ты меня и так простил.
У меня челюсть отвисла.
– Ты вот таким слабаком меня считаешь?
– Нет, конечно. – Пак покрутил рукой, разминая плечо. – Просто ты добрый. Я все про тебя понял, когда ты бросился подавать Бао воду после их с мужем разборки, а потом сказал, что готов уйти из группы, чтобы ее не били. – Он начал крутить рукой в другую сторону. – Ты джентльмен.
– Ты говорил, я аллигатор.
– Джентльмен-аллигатор. По-моему, звучит довольно лестно.
– Ты вообще не умеешь извиняться, да?
– Знаю. – Он посмотрел на меня. – Просто поверь, что мне жаль. Лис к тебе и так пришел бы, он всегда приходит за платой, но…
– О, и так пришел бы, то есть ничего страшного?!
– Парни, хватит шептаться, – добродушно буркнул Джо. – Идите в коридор и поорите уже друг на друга – у вас, похоже, накопилось.
– Нет уж, давайте репетировать. Джо, врубай трек, – сурово сказал я.
– Я тебя помню еще вот такусеньким, – умиленно сказал Джо, показывая рукой размер не больше Иссумбоси, который отправился навстречу приключениям в чашке. – Только кланялся и лепетал, а через две недели смотрите-ка. – Джо изобразил какого-то карикатурного рэпера. – «Йоу, Джо, врубай трек!»
Радость почти пробилась сквозь слой апатии, но все-таки не смогла. Так, наверное, ощущается фантомная боль в отрубленной конечности: я хотел засмеяться, но не помнил, как это сделать, и вместо этого начал по заветам Линхо вытанцовывать свою печаль, потому что Джо в самом деле врубил трек.
«Прости», – одними губами сказал Пак, поймав мой взгляд.
И в этот момент я, как последний идиот, действительно его простил.
– У них всегда так? – спросил я у Пака после репетиции, кивнув в сторону Линхо.
Тот рассказывал хореографу про очередную задумку, а она сурово качала головой. Я услышал обрывок ее фразы: «Еще раз начнешь это, и я попрошу продюсера тебе объяснить, кто тут ставит танцы», после чего Линхо как ветром сдуло. Видимо, пошел оплакивать свою карьеру хореографа в туалете.
– Ага, ничего нового, – сказал Пак. – Линхо – трус, он годами не может отстоять право ставить номера.
О, я отлично знал, каково быть трусом. Мне стало жаль Линхо – снаружи классная оболочка с розовыми волосами, а внутри – море печали, которую приходится выражать через танец. Поэтому я отправился в туалет и не удивился, когда нашел там рыдающего около раковины Линхо.
– Ты должен поставить хоть один танец для шоу, – твердо сказал я. Линхо запустил в меня пластиковую бутылку с жидким мылом, но я
