- Не спеши, не спеши, Роман свет Алексеевич, - бормотал Антон Петрович, аккуратно наворачивая полотняные онучи на полную широкую ногу, - Лапотки - это тебе не яловый сапог. Тут, брат, как обуешься, так и походишь. Обуешься ладно - и походишь складно, а на скорую руку - обуваются на муку!
Эту прибаутку он повторял каждый раз при обувании лаптей, напутствуя Романа.
- Прекрасно, дядюшка! - усмехнулся Роман, застегивая расшитый ворот косоворотки и расправляя складки рубахи под плетеным кожаным пояском.
- В лапте, брат, - сила! Величайшее изобретение русского ума. В нем нога, как младенец в люльке, - заправляя конец онучи, басил Антон Петрович.
- Господа косари, к столу! - донесся из столовой веселый голос тетушки.
- Спешим, спешим! - загремел в ответ Антон Петрович, обувая лапоть и топая ногой.
Они быстро позавтракали и вышли из дома.
- Ну, как наш славный Росинант? - похлопал Антон Петрович смирно стоящую лошадь по бурой шее.
- Все ничаво, да телега стара, - поднялся с четверенек Аким, - На новой Марфа нонче дор продавать повезла.
- Ничего, борода, доедем! - успокоил его Антон Петрович, отвязывая лошадь.
Роман сел на край телеги, щедро застланный прошлогодним сеном, из которого торчали два плетеных кузова с едой и бочонок с квасом; в самом низу лежали две косы со спеленутыми полотнищем лезвиями.
- Ромушка, возьми топленого молока, - Лидия Константиновна, спустилась к ним по крыльцу. За ней, придерживая крынку с перевязанным горлышком, осторожно сошла Настасья.
- Поставь, душа моя, - кивнул Антон Петрович, - В поле все сгодится, что пиется и ядится!
- Под горку шибко не гоните, - осторожно напутствовал Аким, Порассохлася, чтоб ее...
- Бог не выдаст - свинья не съест, - отрезал Антон Петрович, разбирая вожжи и грузно усаживаясь в заколыхавшейся телеге, - Ну, Господи, благослови честных тружеников!
Он чмокнул губами, поддернул вожжи, и, увлекаемая не слишком резво потянувшей лошадью, телега покатилась.
- Ромушка, голубчик, проследи, чтоб он не сильно увлекался! - крикнула Лидия Константиновна.
- Непременно, тетушка! - махнул рукой Роман.
Антон Петрович подстегнул вожжами лошадь и, когда она нехотя побежала, запел свою неизменную попутную: Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня! Они ехали "луговой" дорогой, которая пролегла через спрятавшуюся в ивняке водяную мельницу, пересекала по крепкому, свежесработанному мосту реку, долго ползла в гору, а потом, рассекая огромное ржаное поле надвое, тянулась до Маминой рощи, - молодого лиственного леса, как плешинами, выеденного крестьянскими лугами. Когда поехали рожью, лошадь побежала резвее, дядюшка достал часы, глянул:
- Мдас. Седьмой час. С опозданьицем, с опозданьицем... Мужики с пяти косят.
- Ничего, нам простительно, - пробормотал Роман, закуривая.
- Смотри, хлеб не сожги, Герострат! - хлопнул его дядя по плечу, - Косу держать не разучился в своих столицах?
- За три года... не знаю.
- Ничего, вспомнишь, - дядя убрал часы и со вздохом произнес, - Косить русскому человеку непременно нужно. Непременно! Трудиться физически - святое дело. А мужику помочь еще святее. Он ведь на всех на нас работает, спину гнет. На артистов, на художников....
- Значит, дядюшка, вы всегда ездили косить из чисто альтруистских побуждений? - усмехнулся Роман.
- Не совсем так, - Антон Петрович махнул своей большой рукой, отгоняя слепня, - По молодости - пробовал себя, форсил, осваивался, так сказать, в новой сценической обстановке. Потом в средние годы косил для поддержания тонуса. А теперь кошу в основном ради христианской помощи ближнему
- Не верю, дядя Антон! - засмеялся Роман, обнимая Антона Петровича, - Ой, не верю!
- Святая правда! - укоризненно приложил руку к массивной груди дядюшка, но глаза его сияли лукаво и озорно.
- Дядюшка! Дядюшка! - сильней рассмеялся Роман, откидываясь назад.
Смех овладел им неожиданно и сильно. Он хохотал до слез, откидываясь назад, сжимая в руке гаснущую папиросу, хохотал, пряча лицо в ладони, постепенно заражая смехом Антона Петровича.
- Дядюш...ка... ой... ха-ха-ха!!! Дядя Антон!
- Что ты, Господь с тобой, - бормотал, подсмеиваясь, Антон Петрович.
- Дядя... ох... не могу... ха-ха-ха!
- Смотри, воздухом подавишься!
- Да как же... да..ха-xa-xa! ох....
- Рома.... хе-хе-хе... Роман... Прекрати... хе-хе-хе.
- Ох-ха-ха!!! Ох-ха-ха!! Дядя.. Ох-ха-ха!
- Рома.... хе-хе-хе... Рома... хе-хе-хе... телегу... телегу не развали...
- Ой...ха-ха-ха!!!
- Хе-хе-хе... хе-хе-хе... хе-хе-хе.
Антон Петрович начинал смеяться сильней и сильней. Вскоре и он затрясся и захохотал так, что лошадь, вздрогнув, покосилась на них.
Некоторое время дядя и племянник были отданы во власть безудержному смеху.
Когда, наконец, приступ прошел, Антон Петрович, отерев рукавом слезы, пробормотал:
- Да, грешен, грешен, чего уж говорить. Грешен.. ох... и лукав. А все потому, что лицедействовал тридцать лет.
- Дядя, с вами не соскучишься, - Роман в свою очередь вытирал слезы, Теперь я и впрямь косу не удержу.
- Ничего, Бог поможет, народ научит.. Ээ.... Да что же мы эдак плетемся. А ну-ка... - Антон Петрович раскрутил над головой конец вожжей и звучно вытянул лошадь по лоснящемуся на солнце крупу, - Пошла!
Лошадка взяла резвой рысью. Телега с грохотом понеслась по дороге. Поле кончилось. Въехали в Мамину рощу Почуяв лес, лошадь пошла шагом.
- Дядюшка, а почему роща зовется Маминой? - спросил Роман, раскуривая потухшую папиросу
- Понятия не имею. Надо будет у стариков спросить.
- Спросим на покосе.
- Спросить-то, спросим, а я вот ломаю голову, с кем косить...
- Ну, у кого народу поменьше.
- Безусловно. Но как тебе сказать. Косить - это как поприще идти вместе. Не с каждым человеком хочется.
- Дядюшка, решайте сами.
- Я вот и решаю...
Дорога ползла через молодой ольшанник. Вокруг лошади вились слепни и мухи. Взмахивая по ходу смоляным хвостом и потряхивая шеей, она вяло отгоняла их. Впереди уже слышались отдаленные голоса. Лес густел и старел с каждым шагом. Дорогу обступили березы, частый орешник протянул длинные ветви, из-за которых выплыл красавец дуб с курчавой просторной кроной. Осматривая проплывающий мимо лес, Роман покачивал спущенными вниз ногами, с удовольствием пускал папиросный дым, замечая, как красиво повисает он в безветренном лесном воздухе. Справа показался просвет и яркая зелень луговой травы. Там же виднелись фигуры косцов. Это был луг Косточковых - семейства богатого и многодетного.
- Эти сами справятся, - проговорил Антон Петрович, - Там за ними еще два луга - Павликовых и Федоровых. Тоже людьми Бог не обидел...
Роман вспомнил многочисленных белобрысых детей одноглазого балагура Тимофея Федорова по прозвищу Дубец и улыбнулся.
- Слева косит вдова Гудилиха. Поедем-ка к ней.
Антон Петрович сильно потянул за левую вожжу, лошадь свернула с дороги и поехала не очень старым дубняком, по продавленной в траве колее. В неподвижных зеленых ветвях перекликались птицы, косые лучи еще не жаркого солнца падали вниз, на обрызганную росой траву.
Задевая свешенными ногами верх травы. Роман сразу сквозь лапти и онучи почувствовал прохладу.
Он спрыгнул с телеги и пошел рядом.
Дорога свернула вправо, дубовая роща неожиданно расступилась, и не слишком большой Гудилихин луг распластался перед ними. Однако весь он был аккуратно скошен и ровные ряды травы лежали от края и до края.
- Тппрр! - Антон Петрович натянул поводья, - Вот тебе, бабушка Гудилиха, и Юрьев день. Когда ж она успела? Неужели вчера?
Роман потрогал срезанную траву. Она еще не успела завять.
- Может, сегодня?
- Кто его знает, Мда.... - почесал щеку Антон Петрович, - Ну да ладно. Все к лучшему. Роман Алексеевич! Садись! Поедем на Миронов! Там, брат, сейчас если не Бородинское сражение, то уж в крайнем случае - Куликовская битва! Нно!
Роман вспрыгнул на телегу, лошадь потрусила краем луга.
Они немного проехали по лесу и въехали на огромный Миронов луг, принадлежащий Красновским, - красивейшее место во всей Маминой роще. Впечатляющая картина открылась им: человек пятьдесят мужиков шли ровным строем, равномерно взмахивая косами. Поодаль, с края леса стояли шесть подвод, вокруг которых бегали ребятишки и суетились несколько женщин. Все здесь дышало настроением большой и спорой работы.
- А мы, олухи, хотели ехать к какой-то Гудилихе! Вот где настоящее раздолье! - дядя хлестнул лошадь, и, по скошенным рядам, она подъехала, к другим телегам.
Ребятишки и бабы окружили прибывших.
- Желаю здравствовать вам, труженики поля! Бог в помощь! - произнес на весь луг Антон Петрович, встав на телеге во весь рост.
Бабы, наклоняя повязанные платками головы, зачастили свое "здравствуйте", косцы, не отрываясь от дела, громко приветствовали Воспенниковых и улыбались.
В Крутом Яре Антона Петровича знали все, к его шуткам и чудачествам давно привыкли. Романа узнавали не сразу, но узнавши, одобрительно качали головами: бабы стали звонко, наперебой звать его "Роман Лексеичем", говорить, охать и смеяться:
